Неточные совпадения
Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими
веками; взгляд чистый, без колебаний; нос сухой, спускающийся от лба почти в прямом направлении книзу; губы тонкие,
бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.
Тогда все люди казались ему евангельскими гробами, полными праха и костей. Бабушкина старческая красота, то есть красота ее характера, склада ума, старых цельных нравов, доброты и проч., начала
бледнеть. Кое-где мелькнет в глаза неразумное упорство, кое-где эгоизм; феодальные замашки ее казались ему животным тиранством, и в минуты уныния он не хотел даже извинить ее ни
веком, ни воспитанием.
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся в ветвях, кто-то пробежал по лесу; кто-то вздохнул в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил
бледный лоб статуи;
веки медленно открылись, и искра пробежала по груди, дрогнуло холодное тело,
бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
В задней комнате дома, сырой и темной, на убогой кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки, лежал Чертопханов, уже не
бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми
веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Идем скорей!
Бледнеют тени ночи.
Смотри, заря чуть видною полоской
Прорезала восточный неба край,
Растет она, яснее, ширясь: это
Проснулся день и раскрывает
векиСветящих глаз. Пойдем! Пора приспела
Встречать восход Ярила-Солнца. Гордо
Перед толпой покажет Солнцу Лель
Любимую свою подругу.
Учение М. Штирнера о «единственном и его собственности» можно признать
бледным отражением и вырождением в материалистическом
веке идей германской мистики.
Судья с
бледным лицом поднял
веки, скосил глаза на подсудимых, протянул руку на стол и черкнул карандашом на бумаге, лежавшей перед ним.
Его начало тошнить. После бурного припадка рвоты мать уложила его в постель, накрыв
бледный лоб мокрым полотенцем. Он немного отрезвел, но все под ним и вокруг него волнообразно качалось, у него отяжелели
веки и, ощущая во рту скверный, горький вкус, он смотрел сквозь ресницы на большое лицо матери и бессвязно думал...
Она ни на что не жаловалась, только все худела; лицо ее все
бледнело, глаза потемнели, стали больше,
веки приподнимались с трудом.
M-me Четверикова, этот недавний еще цветок красоты и свежести, была тоже немного лучше:
бледный, матовый отлив был на ее щеках вместо роз;
веки прекрасных глаз опухли от слез; хоть бы брошка, хоть бы светлая булавка была видна в ее костюме.
— Во-первых, потому, — говорил он, — что вы читаете Байрона по-французски, и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество языка поэта. Посмотрите, какой здесь
бледный, бесцветный, жалкий язык! Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде. Во-вторых, потому бы я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в душе вашей такие струны, которые бы
век молчали без того…
Это не знаменитый генерал-полководец, не знаменитый адвокат, доктор или певец, это не удивительный богач-миллионер, нет — это
бледный и худой человек с благородным лицом, который, сидя у себя ночью в скромном кабинете, создает каких хочет людей и какие вздумает приключения, и все это остается жить на
веки гораздо прочнее, крепче и ярче, чем тысячи настоящих, взаправдашних людей и событий, и живет годами, столетиями, тысячелетиями, к восторгу, радости и поучению бесчисленных человеческих поколений.
Муза Николаевна вся устремилась на сцену; из ее с воспаленными
веками глаз текли слезы; но Сусанна Николаевна сидела спокойная и
бледная и даже как бы не видела, что происходит на сцене.
Чахлое существо это было насквозь проникнуто вялостью: его точно разварили в котле;
бледное отекшее лицо, мутные глаза, окруженные красными, распухнувшими
веками, желтые прямые волосы, примазанные, как у девки; черты его были необыкновенно тонки и мягки; самое имя его отличалось необыкновенною мягкостью и вялостью; не то чтобы Агапит, Вафулий, Федул или Ерофей — нет!
Егорушка приподнялся и посмотрел вокруг себя. Даль заметно почернела и уж чаще, чем каждую минуту, мигала
бледным светом, как
веками. Чернота ее, точно от тяжести, склонялась вправо.
Веков вздрогнул, склонил голову к окну, прислушался и, подняв руку кверху,
побледнел.
Алексей, и с дружелюбным недоумением разглядывал незнакомое, растроганное,
бледное стариковской бледностью лицо и красные от слез
веки.
Я лучше желаю, чтобы в твоем воображении в эту минуту пронеслось
бледное спокойное личико полуребенка в парчовых лохмотьях и приготовило тебя к встрече с другим существом, которое в наш
век, шагающий такой практической походкой, вошло в жизнь, не трубя перед собою, но на очень странных ходулях, и на них же и ушло с гордым спокойствием в темную, неизвестную даль.
Они поняли ужасный холод безучастья и стоят теперь с словами черного проклятья
веку на устах — печальные и
бледные, видят, как рушатся замки, где обитало их милое воззрение, видят, как новое поколение попирает мимоходом эти развалины, как не обращает внимания на них, проливающих слезы; слышат с содроганием веселую песню жизни современной, которая стала не их песнью, и с скрежетом зубов смотрят на
век суетный, занимающийся материальными улучшениями, общественными вопросами, наукой, и страшно подчас становится встретить среди кипящей, благоухающей жизни — этих мертвецов, укоряющих, озлобленных и не ведающих, что они умерли!
Несмотря на гений Пушкина, передовые его герои, как герои его
века, уже
бледнеют и уходят в прошлое.
О роскоши, какую они себе позволяли, остались сведения изумительные, пред которыми должно
побледнеть и исчезнуть все, что изображала сатира екатерининского
века.
В это мгновение, к ужасу моему, именно к ужасу, Софья твердыми шагами вошла в гостиную. Лицо ее было
бледнее обыкновенного, и
веки чуть-чуть покраснели. На меня она и не взглянула.
Бледное лицо Чистякова стало еще
бледнее, и
веки напряженно покраснели. Дрожа от боли и ужаса, точно у него от сердца отдирали его заграницу, он с тоскою и отчаянием прошептал...
Голова ее была в повязках; видны были только чрезвычайно
бледный заостренный нос да
веки закрытых глаз.
Немного повременя, вошла в избу молодая девушка, как видно, сильная и работящая, но лицо было у ней истощенное, ровно изношенное,
бледное,
веки красные, глаза масленые, нахальные, бесстыжие, с первого взгляда видно было, что пожила она и потешилась.
У Фенички, заменившей в качестве регента вышедшую из приюта и поступившую уже на место Марусю Крымцеву, было нынче изжелта-бледное лицо и красные от слез
веки.
Как раз в эту минуту Антонина Николаевна подрумянивала слегка
бледные щечки Дуни и подводила жженой пробкой ее поминутно мигающие от волнения
веки. В белой коленкоровой хламиде с распущенными льняными волосами в венке из бумажных роз Дуня, изображавшая добрую фею в пьесе-сказке, была такая нарядная и хорошенькая, что Нан едва узнала ее.
И вот в одно из таких мгновений она ясно почувствовала, что отделяется от земли. Чьи-то сильные руки поднимают ее с сена… Ее отяжелевшая голова опускается на чье-то плечо… Сквозь полусознание мелькают лица спящих австрийцев перед глазами…
Бледный свет фонаря слабо мигает, борясь с серым рассветом раннего утра… Вдруг, свежая, холодная струя воздуха врывается ей в легкие, приятно холодит голову, будит сознание, бодрит тело, и Милица приподнимает с трудом
веки, сделав невероятное усилие над собой.
Взволнованная, пристыженная, я быстро разделась и легла в постель. Сквозь полузакрытые
веки я видела, как привели в чувство до смерти напуганную Люду, видела, как ее уложили в кровать и как, по уходе фрейлен,
бледная, измученная, она приподнялась немного и тихо шепнула...
Странное, поражающее зрелище представляли эти две женщины, одинаково прекрасные, хотя различной красотой, одинаково одетые в нарядные бальные платья, одинаково
бледные, с покрасневшими
веками и смотревшие друг на друга с каким-то холодным смущением.
Здесь собственная его неопытность и гениальная сноровка приказных, перед которой
бледнеют величайшие умы и таланты промышленного мира, готовили ему мели и скалы, гибельнее всех, какие только случалось ему встретить на своем
веку.
Во сне, под
бледным отраженным светом, падавшим с потолка, с закрытыми
веками, скрывавшими бессмыслие глаз, лицо его не казалось таким страшным, как днем.