Неточные совпадения
В летописных страницах изображено подробно, как
бежали польские гарнизоны
из освобождаемых
городов; как были перевешаны бессовестные арендаторы-жиды; как слаб был коронный гетьман Николай Потоцкий с многочисленною своею армиею против этой непреодолимой силы; как, разбитый, преследуемый, перетопил он в небольшой речке лучшую часть своего войска; как облегли его в небольшом местечке Полонном грозные козацкие полки и как, приведенный в крайность, польский гетьман клятвенно обещал полное удовлетворение во всем со стороны короля и государственных чинов и возвращение всех прежних прав и преимуществ.
Лариса. Но что меня заставило?.. Если дома жить нельзя, если во время страшной, смертельной тоски заставляют любезничать, улыбаться, навязывают женихов, на которых без отвращения нельзя смотреть, если в доме скандалы, если надо
бежать и
из дому и даже
из города?
Быстрая походка людей вызвала у Клима унылую мысль: все эти сотни и тысячи маленьких воль, встречаясь и расходясь,
бегут к своим целям, наверное — ничтожным, но ясным для каждой
из них. Можно было вообразить, что горьковатый туман — горячее дыхание людей и все в
городе запотело именно от их беготни. Возникала боязнь потерять себя в массе маленьких людей, и вспоминался один
из бесчисленных афоризмов Варавки, — угрожающий афоризм...
А пароход быстро подвигался вперед, оставляя за собой пенившийся широкий след. На берегу попадались мужички, которые долго провожали глазами удивительную машину. В одном месте
из маленькой прибрежной деревушки выскочил весь народ, и мальчишки
бежали по берегу, напрасно стараясь обогнать пароход. Чувствовалась уже близость
города.
— Дмитрий Петрович, — говорила ему Полинька, — советовать в таких делах мудрено, но я не считаю грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам
бежать из одного
города, а я теперь советую
бежать из другого, но уж делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье себя поставить вы должны отсюда
бежать. Оставьте ее в покое, оставьте ей ребенка…
В нем было чересчур много потребности жить, чтоб запереться, и он слишком любил «свое место», чтобы
бежать из него в уездный или губернский
город на службу.
Я спотыкался о тугие, свитые
из ветра канаты и
бежал к ней. Зачем? Не знаю. Я спотыкался, пустые улицы, чужой, дикий
город, неумолчный, торжествующий птичий гам, светопреставление. Сквозь стекло стен — в нескольких домах я видел (врезалось): женские и мужские нумера бесстыдно совокуплялись — даже не спустивши штор, без всяких талонов, среди бела дня…
В этой-то горести застала Парашку благодетельная особа. Видит баба, дело плохо, хоть
ИЗ села вон
беги: совсем проходу нет. Однако не потеряла, головы, и не то чтобы кинулась на шею благодетелю, а выдержала характер. Смекнул старик, что тут силой не возьмешь — и впрямь перетащил мужа в губернский;
город,
из духовного звания выключил и поместил в какое-то присутственное место бумагу изводить.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается с того, что Сольфини
бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в
городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
— Я готов, — сказал он, — и завтра вы обо мне ничего не услышите. Я как будто бы умер для вас. Но одно условие — это я вам говорю, князь Василий Львович, — видите ли, я растратил казенные деньги, и мне как-никак приходится
из этого
города бежать. Вы позволите мне написать еще последнее письмо княгине Вере Николаевне?
«Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши
из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, увидя происшедшее,
побежали и рассказали в
городе и в селениях. И вышли видеть происшедшее и, пришедши к Иисусу, нашли человека,
из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся».
На его счастье, жила в этом
городе колдунья, которая на кофейной гуще будущее отгадывала, а между прочим умела и"рассуждение"отнимать.
Побежал он к ней, кричит: отымай! Видит колдунья, что дело к спеху, живым манером сыскала у него в голове дырку и подняла клапанчик. Вдруг что-то
из дырки свистнуло… шабаш! Остался наш парень без рассуждения…
Город и берег давно уже скрылись
из виду. Глаз свободно, не встречая препятствий, охватывал кругообразную черту, замыкавшую небо и море. Вдали
бежали неровными грядами белые барашки, а внизу, около парохода, вода раскачивалась взад и вперед длинными скользящими ямами и, взмывая наверх, заворачивалась белыми пенными раковинами.
Я был уверен, что его арестуют за выпитую водку.
Из города бежали люди, приехал на дрожках строгий квартальный, спустился в яму и, приподняв пальто самоубийцы, заглянул ему в лицо.
Было не жарко. Солнце склонялось. Дорога, омоченная утренним дождем, не пылила. Тележка ровно катилась по мелкому щебню, унося
из города четырех седоков; сытая серая лошадка
бежала, словно не замечая их тяжести, и ленивый, безмолвный работник Игнатий управлял ее
бегом при помощи заметных лишь опытному взору движений вожжами.
Полдневный жар и усталость отряда заставили Михельсона остановиться на один час. Между тем узнал он, что недалеко находилась толпа мятежников. Михельсон на них напал и взял четыреста в плен; остальные
бежали к Казани и известили Пугачева о приближении неприятеля. Тогда-то Пугачев, опасаясь нечаянного нападения, отступил от крепости и приказал своим скорее выбираться
из города, а сам, заняв выгодное местоположение, выстроился близ Царицына, в семи верстах от Казани.
Во время его отсутствия Рейнсдорп хотел сделать вылазку, и 30-го, ночью, войско выступило было
из городу; но лошади, изнуренные бескормицей, падали и дохли под тяжестью артиллерии, а несколько казаков
бежало. Валленштерн принужден был возвратиться.
Через два дня заезжал к нему на минутку Лаптев сказать, что Лида заболела дифтеритом и что от нее заразилась Юлия Сергеевна и ребенок, а еще через пять дней пришло известие, что Лида и Юлия выздоравливают, а ребенок умер, и что Лаптевы
бежали из своей сокольницкой дачи в
город.
Венецейцы, греки и морава
Что ни день о русичах поют,
Величают князя Святослава.
Игоря отважного клянут.
И смеется гость земли немецкой,
Что, когда не стало больше сил.
Игорь-князь в Каяле половецкой
Русские богатства утопил.
И
бежит молва про удалого,
Будто он, на Русь накликав зло.
Из седла, несчастный, золотого
Пересел в кощеево седло…
Приумолкли
города, и снова
На Руси веселье полегло.
Кручинина. Ничего, иногда и поплакать хорошо; я теперь не часто плачу. Я еще вам благодарна, что вы вызвали во мне воспоминания о прошлом; в них много горького, но и в самой этой горечи есть приятное для меня. Я не
бегу от воспоминаний, я их нарочно возбуждаю в себе; а что поплачу, это не беда: женщины любят поплакать. Я вчера объезжала ваш
город: он мало изменился; я много нашла знакомых зданий и даже деревьев и многое припомнила
из своей прежней жизни и хорошего и дурного.
Наши лавочники, чтобы позабавить эту голодную рвань, поили собак и кошек водкой или привязывали собаке к хвосту жестянку из-под керосина, поднимали свист, и собака мчалась по улице, гремя жестянкой, визжа от ужаса; ей казалось, что ее преследует по пятам какое-то чудовище, она
бежала далеко за
город, в поле, и там выбивалась
из сил; и у нас в
городе было несколько собак, постоянно дрожавших, с поджатыми хвостами, про которых говорили, что они не перенесли такой забавы, сошли с ума.
Помилуйте!
бежать вон
из города!..
Сборской отправился на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал через
город к Тверской заставе. Выезжая на Красную площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком
бежали по Никольской улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел
из Кремля.
Не сказавшись матери, она накинула на себя салоп и тотчас же
побежала со старухой, через весь
город, в одну
из самых бедных слободок Мордасова, в самую глухую улицу, где стоял один ветхий, покривившийся и вросший в землю домишка, с какими-то щелочками вместо окон и обнесенный сугробами снегу со всех сторон.
Это известие заставило воеводу задуматься. Дал он маху — девка обошла, а теперь Арефа будет ходить по
городу да бахвалиться. Нет, нехорошо. Когда пришло время спуститься вниз, для допроса с пристрастием, воевода только махнул рукой и уехал домой. Он вспомнил нехороший сон, который видел ночью. Будто сидит он на берегу, а вода так и подступает; он
бежать, а вода за ним. Вышибло
из памяти этот сон, а то не видать бы Арефе свободы, как своих ушей.
Было уже за полночь, когда он заметил, что над стадом домов
города,
из неподвижных туч садов, возникает ещё одна, медленно поднимаясь в тёмно-серую муть неба; через минуту она, снизу, багрово осветилась, он понял, что это пожар,
побежал к дому и увидал: Алексей быстро лезет по лестнице на крышу амбара.
Сидя у окна, Артамонов старший тупо смотрел, как
из города и в
город муравьями
бегут тёмненькие фигурки мужчин и женщин; сквозь стёкла были слышны крики, и казалось, что людям весело. У ворот визжала гармоника, в толпе рабочих хромой кочегар Васька Кротов пел...
Так говорит она самой себе и легкими, послушными шагами
бежит по дороге к
городу. У Навозных ворот около стены сидят и дремлют в утренней прохладе двое сторожей, обходивших ночью
город. Они просыпаются и смотрят с удивлением на бегущую девушку. Младший
из них встает и загораживает ей дорогу распростертыми руками.
Когда возвращались
из церкви, то
бежал вслед народ; около лавки, около ворот и во дворе под окнами тоже была толпа. Пришли бабы величать. Едва молодые переступили порог, как громко, изо всей силы, вскрикнули певчие, которые уже стояли в сенях со своими нотами; заиграла музыка, нарочно выписанная
из города. Уже подносили донское шипучее в высоких бокалах, и подрядчик-плотник Елизаров, высокий, худощавый старик с такими густыми бровями, что глаза были едва видны, говорил, обращаясь к молодым...
Вот собрала Янкелиха своих бахорей, продала за бесценок «бебехи» и водку, какая осталась, — а и осталося немного (Янкель хотел
из города бочку везти), да еще люди говорили, будто Харько нацедил себе
из остатков ведерко-другое, — и побрела пешком
из Новой-Каменки. Бахори за нею… Двух несла на руках, третий тащился, ухватясь за юбку, а двое старших
бежали вприпрыжку…
И идем мы опять мирно и благополучно и, наконец, достигши известных пределов, добыли слух, что изограф Севастьян, точно, в здешних местах ходит, и пошли его искать
из города в
город,
из села в село, и вот-вот совсем по его свежему следу идем, совсем его достигаем, а никак не достигнем. Просто как сворные псы
бежим, по двадцати, по тридцати верст переходы без отдыха делаем, а придем, говорят...
Между тем на площади начиналось движение. Когда оба мишуреса, как сумасшедшие, выскочили
из дома Баси и
побежали к своим дворам, оттуда стали появляться люди, быстро пробегавшие
из дома в дом, исчезавшие в соседних улицах и переулках. От двора Баси возбуждение разливалось по
городу, разнося великую новость: рэб Акива находится в N…
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи...
И видит Аггей: идут его воины-телохранители с секирами и мечами, и начальники, и чиновники в праздничных одеждах. И идут под балдахином парчовым правитель с правительницей: одежды на них золототканые, пояса дорогими каменьями украшенные. И взглянул Аггей в лицо правителю и ужаснулся: открыл ему Господь глаза, и узнал он ангела Божия. И
бежал Аггей в ужасе
из города.
Прибежал товарищ, собрался народ, смотрят мою рану, снегом примачивают. А я забыл про рану, спрашиваю: «Где медведь, куда ушел?» Вдруг слышим: «Вот он! вот он!» Видим: медведь
бежит опять к нам. Схватились мы за ружья, да не поспел никто выстрелить, — уж он пробежал. Медведь остервенел, — хотелось ему еще погрызть, да увидал, что народу много, испугался. По следу мы увидели, что
из медвежьей головы идет кровь; хотели идти догонять, но у меня разболелась голова, и поехали в
город к доктору.
Мать Пелагея
побежала в усадьбу к господам сказать, что Ефим помирает. Она давно уже ушла, и пора бы ей вернуться. Варька лежит на печи, не спит и прислушивается к отцовскому «бу-бу-бу». Но вот слышно, кто-то подъехал к избе. Это господа прислали молодого доктора, который приехал к ним
из города в гости. Доктор входит в избу; его не видно в потемках, но слышно, как он кашляет и щелкает дверью.
— Нет… Форов… говорит убийство… Весь
город… мечется…
бежит туда… А твой Иван Демьяныч… встал нынче утром… был здоров и… вдруг пакет
из Петербурга… ему советуют подать в отставку!
— Телеграмма
из города пришла… Поскорее, барыня зовут! Идите, я в ригу
побегу за барином!..
В прохладной лавке с пустыми полками народу было много. Сидели, крутили папиросы, пыхали зажигалками. Желтели защитные куртки парней призывного возраста, воротившихся
из гор. Болгарин Иван Клинчев, приехавший
из города, рассказал, что на базаре цена на муку сильно упала: буржуи
бегут, везут на пароходы все свои запасы, а дрягили, вместо того, чтобы грузить, волокут муку на базар.
Преосвященный не спал всю ночь. А утром, часов в восемь, у него началось кровотечение
из кишок. Келейник испугался и
побежал сначала к архимандриту, потом за монастырским доктором Иваном Андреичем, жившим в
городе. Доктор, полный старик, с длинной седой бородой, долго осматривал преосвященного и всё покачивал головой и хмурился, потом сказал...
Когда он на другое утро вышел
из кельи, в монастыре не оставалось ни одного монаха. Все они
бежали в
город.
— Выходишь
из присутствия разбитый, измочаленный; тут бы обедать идти и спать завалиться, ан нет, помни, что ты дачник, то есть раб, дрянь, мочалка, и изволь, как курицын сын, сейчас же
бежать по
городу исполнять поручения.
Посол взял ответ и цветы и отправился с тем ответом к правителю, а патриарх сию же минуту оделся, взял свои драгоценности и свою свиту и поскакал на быстрых мулах вон
из города через Ворота Солнца, а за стеною повернул к востоку, надеясь в каком-либо
из семи нильских гирл найти греческую трирему или быстроходный чужеземный корабль и
бежать на нем от возмущенной страны и от коварного правителя, с надеждою отплатить ему издали за его издевательство.
Саженях в полутораста вверх от плашкотного моста, против самой крестовой тропы, левый берег пересекается глубокою котловиною, по дну которой очень быстро
бежит прозрачный и довольно глубокий ручей «Гремяк». Гремяк вытекает всего верст за шесть от
города из чистого подгорного источника, называвшегося Гремучим Колодцем. Шибко несется этот чистый ручей по глубокому удолью, оживляя его своим веселым рокотом, и впадает под прямым углом в речку.