Неточные совпадения
Нимало не медля, мы принялись
за это
дело, торопясь скорее кончить его и
бежать на крыльцо, наслаждаться видом собак, лошадей и разговором с охотниками.
Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов
дно дымилось седой пеной, еле поспевающей
за валами, грохочущий
бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению.
— «Каким таким манером?» — «А таким самым манером, что мазали мы этта с Митреем весь
день, до восьми часов, и уходить собирались, а Митрей взял кисть да мне по роже краской и мазнул, мазнул, этта, он меня в рожу краской, да и
побег, а я
за ним.
Ему представляется-то, что он
за делом бежит; торопится, бедный: людей не узнает, ему мерещится, что его манит некто; а придет на место-то, ан пусто, нет ничего, мечта одна.
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт —
за ногу». Тоська не отвечает на письма — в чем
дело? Ведь — не
бежала же? Не умерла?
Отчего прежде, если подгорит жаркое, переварится рыба в ухе, не положится зелени в суп, она строго, но с спокойствием и достоинством сделает замечание Акулине и забудет, а теперь, если случится что-нибудь подобное, она выскочит из-за стола,
побежит на кухню, осыплет всею горечью упреков Акулину и даже надуется на Анисью, а на другой
день присмотрит сама, положена ли зелень, не переварилась ли рыба.
По указанию календаря наступит в марте весна,
побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх
дном телегу то
за одну, то
за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
— Боже мой, если б я знал, что
дело идет об Обломове, мучился ли бы я так! — сказал он, глядя на нее так ласково, с такою доверчивостью, как будто у ней не было этого ужасного прошедшего. На сердце у ней так повеселело, стало празднично. Ей было легко. Ей стало ясно, что она стыдилась его одного, а он не казнит ее, не
бежит! Что ей
за дело до суда целого света!
А иногда он проснется такой бодрый, свежий, веселый; он чувствует: в нем играет что-то, кипит, точно поселился бесенок какой-нибудь, который так и поддразнивает его то влезть на крышу, то сесть на савраску да поскакать в луга, где сено косят, или посидеть на заборе верхом, или подразнить деревенских собак; или вдруг захочется пуститься
бегом по деревне, потом в поле, по буеракам, в березняк, да в три скачка броситься на
дно оврага, или увязаться
за мальчишками играть в снежки, попробовать свои силы.
Он мгновенно стал здоров, весел,
побежал в дом, попросил есть, наговорил бабушке с три короба, рассмешил пять раз Марфеньку и обрадовал бабушку, наевшись
за три
дня.
— Да неужто ты в самом
деле что-нибудь хотел сморозить? — загадочно воскликнула она, с глубочайшим удивлением смотря на меня, но, не дождавшись моего ответа, тоже
побежала к ним. Версилов с неприязненным, почти злобным видом встал из-за стола и взял в углу свою шляпу.
Лежу это я и Илюшу в тот
день не очень запомнил, а в тот-то именно
день мальчишки и подняли его на смех в школе с утра-с: «Мочалка, — кричат ему, — отца твоего
за мочалку из трактира тащили, а ты подле
бежал и прощения просил».
На дворе была уже весна: снег быстро таял. Из белого он сделался грязным, точно его посыпали сажей. В сугробах в направлении солнечных лучей появились тонкие ледяные перегородки;
днем они рушились, а
за ночь опять замерзали. По канавам
бежала вода. Она весело журчала и словно каждой сухой былинке торопилась сообщить радостную весть о том, что она проснулась и теперь позаботится оживить природу.
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки
за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и
бежал от него; как на пятый
день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов
побега было отвергнуто. Наконец она согласилась: в назначенный
день она должна была не ужинать и удалиться в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была в заговоре; обе они должны были выйти в сад через заднее крыльцо,
за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать
за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.
Мальчик поднял кольцо, во весь дух пустился
бежать и в три минуты очутился у заветного дерева. Тут он остановился задыхаясь, оглянулся во все стороны и положил колечко в дупло. Окончив
дело благополучно, хотел он тот же час донести о том Марье Кириловне, как вдруг рыжий и косой оборванный мальчишка мелькнул из-за беседки, кинулся к дубу и запустил руку в дупло. Саша быстрее белки бросился к нему и зацепился
за его обеими руками.
Дорога к развалине вилась по скату узкой лесистой долины; на
дне ее
бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь слиться с великой рекой, спокойно сиявшей
за темной гранью круто рассеченных горных гребней.
Белинский был очень застенчив и вообще терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и, желая скрыть, делал пресмешные вещи. К. уговорил его ехать к одной даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее, спрашивал, нельзя ли ехать в другой
день, говорил о головной боли. К., зная его, не принимал никаких отговорок. Когда они приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было
бежать, но К. поймал его
за шинель и повел представлять даме.
Из этого вышла сцена, кончившаяся тем, что неверный любовник снял со стены арапник; советница, видя его намерение, пустилась
бежать; он —
за ней, небрежно одетый в один халат; нагнав ее на небольшой площади, где учили обыкновенно батальон, он вытянул раза три ревнивую советницу арапником и спокойно отправился домой, как будто сделал
дело.
А потом, первые
дни начинающейся новой жизни, в которых дорога каждая минута, в которые следовало бы
бежать куда-нибудь вдаль, в уединение, проводятся
за бесконечными обедами,
за утомительными балами, в толпе, точно на смех.
Горничная жены пензенского жандармского полковника несла чайник, полный кипятком; дитя ее барыни,
бежавши, наткнулся на горничную, и та пролила кипяток; ребенок был обварен. Барыня, чтоб отомстить той же монетой, велела привести ребенка горничной и обварила ему руку из самовара… Губернатор Панчулидзев, узнав об этом чудовищном происшествии, душевно жалел, что находится в деликатном отношении с жандармским полковником и что, вследствие этого, считает неприличным начать
дело, которое могут счесть
за личность!
Мы потеряли несколько часов
за льдом, который шел по реке, прерывая все сношения с другим берегом. Жандарм торопился; вдруг станционный смотритель в Покрове объявляет, что лошадей нет. Жандарм показывает, что в подорожной сказано: давать из курьерских, если нет почтовых. Смотритель отзывается, что лошади взяты под товарища министра внутренних
дел. Как разумеется, жандарм стал спорить, шуметь; смотритель
побежал доставать обывательских лошадей. Жандарм отправился с ним.
Наконец отошел и обед. В этот
день он готовится в изобилии и из свежей провизии; и хотя матушка, по обыкновению, сама накладывает кушанье на тарелки детей, но на этот раз оделяет всех поровну, так что дети всесыты. Шумно встают они, по окончании обеда, из-за стола и хоть сейчас готовы
бежать, чтобы растратить на торгу подаренные им капиталы, но и тут приходится ждать маменькиного позволения, а иногда она довольно долго не догадывается дать его.
А кроме того, сколько еще других
дел — и везде она поспевай, все к ней
за приказаниями
бегут!
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются
за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души
девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча,
бежит с длинных волос на землю, и
дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Да что ж эдак рассказывать? Один выгребает из печки целый час уголь для своей трубки, другой зачем-то
побежал за комору. Что, в самом
деле!.. Добро бы поневоле, а то ведь сами же напросились. Слушать так слушать!
В тот
день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме
за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания
бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу художнику Павлику Яковлеву.
А. Ф. Стрельцов из любопытства посмотреть, как
бегут его лошади, попал на
бега впервые и заинтересовался ими. Жизнь его, дотоле молчаливая, наполнилась спортивными разговорами. Он стал ездить каждый беговой
день на своей лошадке. Для ухода
за лошадью дворник поставил своего родственника-мальчика, служившего при чьей-то беговой конюшне.
В
дни бегов и скачек, часа
за два до начала, кофейная переполняется разнокалиберной публикой с беговыми и скаковыми афишами в руках. Тут и купцы, и чиновники, и богатая молодежь — все заядлые игроки в тотализатор.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или
бежав из тюрьмы, первым
делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним
за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
Несколько
дней, которые у нас провел этот оригинальный больной, вспоминаются мне каким-то кошмаром. Никто в доме ни на минуту не мог забыть о том, что в отцовском кабинете лежит Дешерт, огромный, страшный и «умирающий». При его грубых окриках мать вздрагивала и
бежала сломя голову. Порой, когда крики и стоны смолкали, становилось еще страшнее: из-за запертой двери доносился богатырский храп. Все ходили на цыпочках, мать высылала нас во двор…
Однажды они начали игру в прятки, очередь искать выпала среднему, он встал в угол
за амбаром и стоял честно, закрыв глаза руками, не подглядывая, а братья его
побежали прятаться. Старший быстро и ловко залез в широкие пошевни, под навесом амбара, а маленький, растерявшись, смешно бегал вокруг колодца, не видя, куда
девать себя.
Вот и пошел дядя Михайло в сени
за нужным
делом, вдруг —
бежит назад, волосы дыбом, глаза выкатились, горло перехвачено — ничего не может сказать.
—
За спрос. Это —
дела неясные, и кто виноват: тот ли, кто
бежит, али тот, кто ловит, — нам не понять…
Каторжные и поселенцы изо
дня в
день несут наказание, а свободные от утра до вечера говорят только о том, кого драли, кто
бежал, кого поймали и будут драть; и странно, что к этим разговорам и интересам сам привыкаешь в одну неделю и, проснувшись утром, принимаешься прежде всего
за печатные генеральские приказы — местную ежедневную газету, и потом целый
день слушаешь и говоришь о том, кто
бежал, кого подстрелили и т. п.
Началось
дело о
побеге, заглянули в статейный список и вдруг сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников, в прошлом году
за убийство казака и двух внучек был приговорен хабаровским окружным судом к 90 плетям и прикованию к тачке, наказание же это, по недосмотру, еще не было приведено в исполнение.
Правда, здесь судят
за преступления, но многие
дела прекращаются
за ненахождением виновных, многие возвращаются для дополнения или разъяснения подсудности или останавливаются в производстве
за неполучением необходимых справок из разных сибирских присутственных мест и в конце концов после долгой волокиты поступают в архив
за смертью обвиняемого или
за невозвращением его из
бегов, а главное, едва ли можно положиться на данные следствия, которое ведут молодые люди, нигде не получившие образования, и хабаровского окружного суда, который судит сахалинцев заочно, по одним только бумагам.
От усмотрения этой последней зависит назначение на работы, количество и степень напряжения труда на каждый
день и для каждого отдельного каторжного; от нее, по самой постановке
дела, зависит наблюдать
за тем, чтобы арестанты несли наказание равномерно; тюремная же администрация оставляет
за собою только надзор
за поведением и предупреждение
побегов, в остальном же, по необходимости, умывает руки.
И вот всего только две недели спустя вдруг получено было его превосходительством сведение, что Настасья Филипповна
бежала в третий раз, почти что из-под венца, и на этот раз пропала где-то в губернии, а между тем исчез из Москвы и князь Мышкин, оставив все свои
дела на попечение Салазкина, «с нею ли, или просто бросился
за ней — неизвестно, но что-то тут есть», заключил генерал.
До самого вечера Марья проходила в каком-то тумане, и все ее злость разбирала сильнее. То-то охальник: и место назначил — на росстани, где от дороги в Фотьянку отделяется тропа на Сиротку. Семеныч улегся спать рано, потому что
за день у машины намаялся, да и встать утром на брезгу. Лежит Марья рядом с мужем, а мысли
бегут по дороге в Фотьянку, к росстани.
— Ох, грешный я человек! — каялась она вслух в порыве своего восторженного настроения. — Недостойная раба… Все равно, как собака, которая сорвалась с цепи: сама
бежит, а цепь
за ней волочится, так и мое
дело. Страшно, голубушка, и подумать-то, што там будет, на том свете.
— Что это, в самом
деле,
за хамство! Кажется, я
бежать не собираюсь отсюда. И потом разве вы не умеете разбирать людей? Видите, что к вам пришел человек порядочный, в форме, а не какой-нибудь босяк. Что
за назойливость такая!
От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже в ясные
дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, — так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы
бежали без оглядки, а
за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.
Днем Ромашов старался хоть издали увидать ее на улице, но этого почему-то не случалось. Часто, увидав издали женщину, которая фигурой, походкой, шляпкой напоминала ему Шурочку, он
бежал за ней со стесненным сердцем, с прерывающимся дыханием, чувствуя, как у него руки от волнения делаются холодными и влажными. И каждый раз, заметив свою ошибку, он ощущал в душе скуку, одиночество и какую-то мертвую пустоту.
Все это точно истина, что ты говоришь; в леса люди
бегут, известно, не
за тем, чтоб мирским
делом заниматься, а
за тем, чтоб душу спасать.
Мысль о
побеге не оставляла его. Несколько раз он пытался ее осуществить и
дня на два, на три скрывался из дома. Но исчезновений его не замечали, а только не давали разрешенья настоящим образом оставить дом. Старик отец заявил, что сын у него непутный, а он, при старости, отвечать
за исправную уплату повинностей не может. Разумеется, если б Гришка не был «несуразный», то мог бы настоять на своем; но жалобы «несуразного» разве есть резон выслушивать? В кутузку его — вот и решенье готово.
— Третий год пластом лежит, — ответила
за него жена, — сначала и
день и ночь криком кричал, хоть из избы вон
беги, а теперь потише сделался.
На пятый
день Капотт не пришел. Я
побежал в кафе, при котором он состоял в качестве завсегдатая, и узнал, что в то же утро приходил к нему un jeune seigneur russe [молодой русский барин] и, предложив десять франков пятьдесят сантимов, увлек старого профессора с собою. Таким образом,
за лишнюю полтину меди Капотт предал меня…
Большов. Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И
за дело! — Не гонись
за большим, будь доволен тем, что есть. А
за большим погонишься, и последнее отнимут, оберут тебя дочиста. И придется тебе
бежать на Каменный мост да бросаться в Москву-реку. Да и оттедова тебя
за язык вытянут да в острог посадят.
— Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их мысли, слова,
дела — все зиждется на песке. Сегодня
бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и
бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет! как посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..