Неточные совпадения
По полю пробегали какие-то странные тени; до слуха долетали таинственные звуки.
Шкафы и комоды были раскрыты; два раза
бегали в лавочку за бечевками;
по полу валялась газетная бумага.
Дальше
пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а пред столами
бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким лицом,
бегал, размахивая,
по очереди, то правой, то левой рукой, теребя ворот коричневой рясы, откидывая волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они кричали ему...
Она с тихой радостью успокоила взгляд на разливе жизни, на ее широких
полях и зеленых холмах. Не
бегала у ней дрожь
по плечам, не горел взгляд гордостью: только когда она перенесла этот взгляд с
полей и холмов на того, кто подал ей руку, она почувствовала, что
по щеке у ней медленно тянется слеза…
Мы, сильный
пол, отцы, мужья, братья и дети этих женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и валяются в грязи,
бегают по кровлям…
С одной стороны Волга с крутыми берегами и Заволжьем; с другой — широкие
поля, обработанные и пустые, овраги, и все это замыкалось далью синевших гор. С третьей стороны видны села, деревни и часть города. Воздух свежий, прохладный, от которого, как от летнего купанья,
пробегает по телу дрожь бодрости.
Да только какой у нас, окромя фабрики, заработок; там
полы вымоет, там в огороде выполет, там баньку вытопит, да с ребеночком-то на руках и взвоет; а четверо прочих тут же
по улице в рубашонках
бегают.
Вот, пожалуй…» Но меня потянуло
по совершенно отвесной покатости
пола, и я побежал в угол, как давно не
бегал.
По улицам
бегали черномазые, кудрявые мальчишки, толпились черные или коричневые женщины, малайцы в высоких соломенных шляпах, похожих на колокола, но с более раздвинутыми или поднятыми несколько кверху
полями.
Робок, наг и дик скрывался
Троглодит в пещерах скал,
По полям номад скитался
И
поля опустошал.
Зверолов, с копьем, стрелами,
Грозен
бегал по лесам…
Горе брошенным волнами
К неприютным берегам!
— А ведь я до двух часов не спала от радости, мой друг. А когда я уснула, какой сон видела! Будто я освобождаюсь ив душного подвала, будто я была в параличе и выздоровела, и выбежала в
поле, и со мной выбежало много подруг, тоже, как я, вырвавшихся из подвалов, выздоровевших от паралича, и нам было так весело, так весело
бегать по просторному
полю! Не сбылся сон! А я думала, что уж не ворочусь домой.
Настя и тут ей помогла: она сняла мерку с Лизиной ноги,
сбегала в
поле к Трофиму-пастуху и заказала ему пару лаптей
по той мерке.
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа на
полу с двухлетним ребенком, он играл с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса
пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался,
по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не
по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в
поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей леса вдали;
по полю целый день двигались,
бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Вытянув шею, дядя терся редкой черной бородою
по полу и хрипел страшно, а дедушка,
бегая вокруг стола, жалобно вскрикивал...
Поутру хватились — его нет, тут соскорили у него обыск делать, и
по деревне искали, и в
поле бегали, искали его.
Когда журавль серьезен и важно расхаживает
по полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода, в нем ничего нет смешного; но как скоро он начнет
бегать, играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными крыльями или вздумает приласкаться к своей дружке, то нельзя без смеха смотреть на его проделки: до такой степени нейдет к нему всякое живое и резвое движение!
Когда же наступит настоящая зима и сугробами снегов завалит хлебные
поля и озими, то куропаткам нельзя будет
бегать по глубокому снегу, да и бесполезно, потому что никакого корму в
полях нет.
Часа через два начало смеркаться. Солнце только что скрылось за облаками, столпившимися на горизонте, и окрасило небо в багрянец. Над степью
пробегал редкий ветер. Он шелестел засохшею травою, пригибая верхушки ее к сугробам. Снежная равнина безмолвствовала. Вдруг над головой мелькнуло что-то белесоватое, большое.
По бесшумному
полету я узнал полярную сову открытых пространств.
Дорога в Багрово, природа, со всеми чудными ее красотами, не были забыты мной, а только несколько подавлены новостью других впечатлений: жизнью в Багрове и жизнью в Уфе; но с наступлением весны проснулась во мне горячая любовь к природе; мне так захотелось увидеть зеленые луга и леса, воды и горы, так захотелось
побегать с Суркой
по полям, так захотелось закинуть удочку, что все окружающее потеряло для меня свою занимательность и я каждый день просыпался и засыпал с мыслию о Сергеевке.
«Да, нелегко мне выцарапаться из моей грязи!» — повторял он мысленно, ходя
по красному двору и глядя на
поля и луга,
по которым он когда-то так весело
бегал и которые теперь ему были почти противны!
— Мамаша, где мамаша? — проговорила она, как в беспамятстве, — где, где моя мамаша? — вскрикнула она еще раз, протягивая свои дрожащие руки к нам, и вдруг страшный, ужасный крик вырвался из ее груди; судороги
пробежали по лицу ее, и она в страшном припадке упала на
пол…
Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины
пробегали в юной душе, как
пробегают в ветреный день легкие тени облаков
по светлой зелени чистого
поля.
Действие этой нарядной фаянсовой барышни на нашу больную превзошло все мои ожидания. Маруся, которая увядала, как цветок осенью, казалось, вдруг опять ожила. Она так крепко меня обнимала, так звонко смеялась, разговаривая со своею новою знакомой… Маленькая кукла сделала почти чудо: Маруся, давно уже не сходившая с постели, стала ходить, водя за собой свою белокурую дочку, и
по временам даже
бегала, по-прежнему шлепая
по полу слабыми ногами.
Июнь переваливает за вторую половину. Лагерная жизнь начинает становиться тяжелой для юнкеров. Стоят неподвижные, удручающе жаркие дни.
По ночам непрестанные зарницы молчаливыми голубыми молниями
бегают по черным небесам над Ходынским
полем. Нет покоя ни днем, ни ночью от тоскливой истомы. Души и тела жаждут грозы с проливным дождем.
Сидим час, сидим другой; писаря с папиросами мимо
бегают, сторожа в передней махорку курят, со двора вонище несет; на
полу — грязь,
по дивану — клопы ползают.
Работы у меня было много: я исполнял обязанности горничной,
по средам мыл
пол в кухне, чистил самовар и медную посуду,
по субботам — мыл
полы всей квартиры и обе лестницы. Колол и носил дрова для печей, мыл посуду, чистил овощи, ходил с хозяйкой
по базару, таская за нею корзину с покупками,
бегал в лавочку, в аптеку.
На другой день она снова явилась, а за нею, точно на верёвке, опустив голову, согнувшись, шёл чахоточный певчий. Смуглая кожа его лица, перерезанная уродливым глубоким шрамом, дрожала, губы искривились, тёмные, слепо прикрытые глаза
бегали по комнате, минуя хозяина, он встал, не доходя до окна, как межевой столб в
поле, и завертел фуражку в руках так быстро, что нельзя было разобрать ни цвета, ни формы её.
Вспоминала об этом Надежда Петровна в теперешнем своем уединении, вспоминала, как после этого она приехала домой, без всякой причины
бегала и кружилась
по комнатам, как Бламанже ползал
по полу и целовал ее руки; вспоминала… и сердце ее вотще зажигалось, и
по щекам текли горькие-горькие слезы…
А Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды,
бегали по усыпанному опилками
полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.
Мимо них, стуча сапогами
по кирпичному
полу,
бегают мужики и сиделки, проходят тощие больные в халатах, проносят мертвецов и посуду с нечистотами, плачут дети, дует сквозной ветер.
Тетушка Анна, всегда точная, верная своему слову, не сдержала, однако ж, своего обещания. Не было о ней ни слуху ни духу. Уже дедушка Кондратий выплел все свои сети и давно бродил вместе с сосновским стадом
по полям, которые теперь зеленели; уже Дуня начинала меньше тосковать и часто даже с улыбкой поглядывала на своего сынишку, который теперь
бегал; но тетушка Анна все еще не выполняла своего обещания и не приходила навестить их.
Щеки его внезапно побледнели, судорога
пробежала по подбородку, и глаза тупо и зверски забродили
по полу, словно отыскивая что-то…
Илья полез в карман за кошельком. Но рука его не находила кармана и дрожала так же, как дрожало сердце от ненависти к старику и страха пред ним. Шаря под
полой пальто, он упорно смотрел на маленькую лысую голову, и
по спине у него
пробегал холод…
Фома любил смотреть, когда моют палубу: засучив штаны
по колени, матросы, со швабрами и щетками в руках, ловко
бегают по палубе,
поливают ее водой из ведер, брызгают друг на друга, смеются, кричат, падают, — всюду текут струи воды, и живой шум людей сливается с ее веселым плеском.
Там, наверху, над его головой, топали и шаркали ногами, что-то тяжелое передвигали
по полу, гремела посуда,
по лестнице вверх и вниз суетливо
бегали…
Некоторые уже, набрав в рот воды,
бегали по усыпанному опилками
полу, наливали в горсть воду и умывались.
— Он самый, барин. Да еще Горчак с Разбойником… Тут нашему брату сплавщику настоящее горе. Бойцы щелкают наши барочки, как бабы орехи.
По мерной воде еще ничего, можно
пробежать, а как за пять аршин перевалило — тут держись только за землю. Как в квашонке месит… Непременно надо до Кумыша схватиться и обождать малость, покамест вода спадет хоть на пол-аршина.
Оленька перестала меня дичиться; не прошло двух недель, и она
бегала уже со мной
по саду, гуляла
по полям,
по роще; одним словом, обращалась, как с родным братом.
Аленушка долго
бегала по розовому
полю и нарвала громадный букет цветов. Какие они красивые, эти розы; и от их аромата кружится голова. Если бы все это розовое
поле перенести туда, на север, где розы являются только дорогими гостями!..
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром
полу и даже не пошевелилась, не приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь грязные зеленые стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не
пробегала ни
по шее, ни
по ланитам: женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное сознание женщины в неприкосновенности, в святости своих тайных прелестей.
То она сидела спустя голову, молчала и, как глухонемая, не отвечала ни на один вопрос, то вдруг пропадала,
бегала в одной рубашке
по полям, звала Степана и принимала за него первого встречного мужчину.
Через четверть часа вошел к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания с мужем тем, что выскочил с нею в окно в сад, провел
по захолустной аллее в ржаное
поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну в стог сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным
полем к усадьбе и стал наблюдать, что там делается. Видя, что Мановский уехал совсем, он
сбегал за Анной Павловной и привел ее в усадьбу.
— Ах она, шельма! — кричал о. Андроник,
бегая по комнате. — Да ведь это дневной грабеж… Пятьдесят рублей?! Ах, шельма… Ведь пятьдесят-то рублей на
полу не подымешь, их надо горбом добывать, деньги-то!
— Вон за оврагом,
по овсяному
полю. Его, должно быть, кто-нибудь вспугнул; они
по утрам не
бегают. Хотите, я его остановлю сейчас?
Ишь, дядя Антон, ишь, дом-то, вон он!.. вон он какой!..» При въезде на двор навстречу им выбежала девочка лет шести; она хлопала в ладоши, хохотала,
бегала вокруг телеги и, не зная, как бы лучше выразить свою радость, ухватилась ручонками за
полы Антонова полушубка и повисла на нем; мужик взял ее на руки, указал ей пальцем на воз, лукаво вытащил из средины его красный прутик вербы, подал его ребенку и, погладив его еще раз
по голове, снова пустил на свободу.
Иногда и целые ночи, особенно месячные, я просиживала до утра у окна своей комнаты, иногда в одной кофточке, потихоньку от Кати, выходила в сад и
по росе
бегала до пруда, и один раз вышла даже в
поле и одна ночью обошла весь сад кругом.
А между тем час езды
по скверной дороге начал на меня действовать неблагоприятно — старый буланый мне надоел, и во мне охладела охота держать в руках веревочные вожжи; но невдалеке, на горизонте, засинел Селиванов лес, и все ожило. Сердце забилось и заныло, как у Вара при входе в Тевтобургские дебри. А в это же время из-под талой межи выскочил заяц и,
пробежав через дорогу, понесся
по полю.
Она вошла к нему без звонка, и, когда в передней снимала калоши, ей послышалось, как будто в мастерской что-то тихо
пробежало, по-женски шурша платьем, и когда она поспешила заглянуть в мастерскую, то увидела только кусок коричневой юбки, который мелькнул на мгновение и исчез за большою картиной, занавешенной вместе с мольбертом до
пола черным коленкором.
— А? Что тут такое? — встрепенулся вдруг Чепурников и сел на
полу, тревожно
бегая по комнате глазами.