Неточные совпадения
Я не шучу-с! — проговорил шепотом Порфирий, но на этот раз в
лице его уже не было давешнего бабьи-добродушного и испуганного выражения; напротив, теперь он прямо приказывал, строго, нахмурив брови и как будто разом нарушая все тайны и двусмысленности.
Проснулся он с тяжестью в голове и смутным воспоминанием о какой-то ошибке, о неосторожности, совершенной вчера. Комнату наполнял неприятно рассеянный, белесоватый свет солнца, спрятанного в бескрасочной пустоте за окном. Пришел Дмитрий, его мокрые, гладко причесанные волосы казались жирно смазанными маслом и уродливо обнажали красноватые глаза,
бабье, несколько опухшее
лицо. Уже по унылому взгляду его Клим понял, что сейчас он услышит нечто плохонькое.
С этого момента Самгину стало казаться, что у всех запасных открытые рты и
лица людей, которые задыхаются. От ветра, пыли,
бабьего воя, пьяных песен и непрерывной, бессмысленной ругани кружилась голова. Он вошел на паперть церкви; на ступенях торчали какие-то однообразно-спокойные люди и среди них старичок с медалью на шее, тот, который сидел в купе вместе с Климом.
Но он видел пред собою невыразительное
лицо, застывшее в «
бабьей скуке», как сам же он, не удовлетворенный ее безответностью, назвал однажды ее немое внимание, и вспомнил, что иногда это внимание бывало похоже на равнодушие.
Самгин видел незнакомого; только глаза Дмитрия напоминали юношу, каким он был за четыре года до этой встречи, глаза улыбались все еще той улыбкой, которую Клим привык называть
бабьей. Круглое и мягкое
лицо Дмитрия обросло светлой бородкой; длинные волосы завивались на концах. Он весело и быстро рассказал, что переехал сюда пять дней тому назад, потому что разбил себе ногу и Марина перевезла его.
— Осторожность — хорошее качество, — сказал Бердников, и снова Самгин увидал
лицо его комически сморщенным. Затем толстяк неожиданно и как-то беспричинно засмеялся. Смеялся он всем телом, смех ходил в нем волнами, колыхая живот, раздувая шею, щеки, встряхивая толстые
бабьи плечи, но смех был почти бесшумен, он всхлипывал где-то в животе, вырываясь из надутых щек и губ глухими булькающими звуками...
Баушка Лукерья угнетенно молчала. В
лице Родиона Потапыча перед ней встал позабытый старый мир, где все было так строго, ясно и просто и где баба чувствовала себя только бабой. Сказалась старая «расейка», несшая на своих
бабьих плечах всяческую тяготу. Разве можно применить нонешнюю бабу, особенно промысловую? Их точно ветром дует в разные стороны. Настоящая беспастушная скотина… Не стало, главное, строгости никакой, а мужик измалодушествовался. Правильно говорит Родион-то Потапыч.
Кожин не замечал, как крупные слезы катились у него по
лицу, а Марья смотрела на него, не смея дохнуть. Ничего подобного она еще не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее. Вот так бы сама бросилась к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими
бабьими словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
Марья плохо помнила, как ушел Матюшка. У нее сладко кружилась голова, дрожали ноги, опускались руки… Хотела плакать и смеяться, а тут еще свой
бабий страх. Вот сейчас она честная мужняя жена, а выйдет в лес — и пропала… Вспомнив про объятия Матюшки, она сердито отплюнулась. Вот охальник! Потом Марья вдруг расплакалась. Присела к окну, облокотилась и залилась рекой. Семеныч, завернувший вечерком напиться чаю, нашел жену с заплаканным
лицом.
— Жив еще, дедушка? — спрашивал Кирилл, вытирая ему
лицо каким-то
бабьим платком. — Ну, слава богу… Макарушка, ты его вот на бок поверни, этак… Ах, звери, как изуродовали человека!
Смурый следит за ним молча, серьезно,
лицо у повара сделалось
бабьим.
Казак, слушая, кривит
лицо, потом, бесстыдно улыбаясь
бабьими глазами, говорит приятным голосом, немножко сиплым от пьянства...
Не ожидая ответа, он плачевно сморщил
лицо, завёл глаза под лоб и тонким
бабьим голосом пропел...
Кожемякин встал перед зеркалом, в мёртвом стекле отражалось большелобое, пухлое
лицо; русая борода, сжимая, удлиняла его, голубые, немного мутные глаза освещали рассеянным, невесёлым светом. Ему не нравилось это
лицо, он всегда находил его пустым и, несмотря на бороду, —
бабьим. Сегодня на нём — в глазах и на распустившихся губах — появилось что-то новое и тоже неприятное.
— Да разве я тебя спрашиваю? — искривив
лицо, сказал ей отец. — Ты себе сиди, помалкивай у своего
бабьего дела…
Елена Петровна уже догадывается о значении вопроса, и сердце у нее падает; но оттого, что сердце пало, строгое
лицо становится еще строже и спокойнее, и в темных, почти без блеска, обведенных византийских глазах появляется выражение гордости. Она спокойно проводит рукой по гладким волосам и говорит коротко, без той
бабьей чистосердечной болтливости, с которой только что разговаривала...
А лысый, рыжебородый человек с раскалённым
лицом и лиловыми ушами, кругленький, вёрткий, крутился, точно кубарь, исступлённо, по-бабьи взвизгивая...
В этих словах ему почудилась
бабья шутка, но птичье
лицо Ольги было серьёзно; тёмненькие глаза её сияли за стёклами очков ласково.
Потому что оклеветали человека, потому что выдумали на него сплетню
бабью, небылицу в
лицах, по совету Андрея Филипповича, оттого и происходит.
— Ровно бы тебе и перестать надо, Фатевна, — заговорил Пушкин, закрывая нижнюю часть
лица своей широкой костлявой ладонью. — Недаром говорят, что
бабье сердце, все равно что худой горшок…
Дымно, парно и душно в землянке, по крыше хлещет дождь. Гудит лес, и откуда-то быстро, как
бабья речь, ручьём стекает вода. Над углями в очаге дрожит, умирая, синий огонь. Егор достаёт пальцами уголь, чтобы закурить папиросу, пальцы у него дрожат и
лицо дикое.
Действительно, в
лице отца Якова было очень много «
бабьего»: вздернутый нос, ярко-красные щеки и большие серо-голубые глаза с жидкими, едва заметными бровями.
Подобно жиденькому голоску, всё у этого человека было мелко и не соответствовало его росту, ширине и мясистому
лицу: и улыбка, и глазки, и пуговки, и картузик, едва державшийся на жирной стриженой голове. Когда он говорил и улыбался, то в его бритом, пухлом
лице и во всей фигуре чувствовалось что-то
бабье, робкое и смиренное.
Пухлое
лицо приказчика побагровело и приняло тоскующее,
бабье выражение. Он пошевелил пальцами, как бы ища слов, чтобы передать свое неопределенное чувство, и продолжал...
Елена Андреевна. Так… Значит, Александр, наш вопрос решается очень просто: никак. Ну, так тому и быть! Я эпизодическое
лицо, счастье мое канареечное,
бабье счастье… Сиди сиднем весь век дома, ешь, пей, спи и слушай каждый день, как говорят тебе о подагре, о своих правах, о заслугах. Что вы все опустили головы, точно сконфузились? Давайте пить наливку, что ли? Эх!
— Как хотите-с, — говорил Рашевич, — с точки зрения братства, равенства и прочее, свинопас Митька, пожалуй, такой же человек, как Гёте или Фридрих Великий; но станьте вы на научную почву, имейте мужество заглянуть фактам прямо в
лицо, и для вас станет очевидным, что белая кость — не предрассудок, не
бабья выдумка.
«Любезности это,
бабьи сказки, или она права?» спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее
лицо, и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
Рымба первый раз участвовал в состязаниях, и никто не мог понять, зачем он это делает и зачем вообще учится летать: был он человек рыхлый, слабый,
бабьего складу и каждый раз, поднимаясь, испытывал невыносимый страх. И теперь в глубоких рябинках его широкого
лица, как в лужицах после дождя, блестела вода, капельки мучительного холодного пота, а блеклые, в редких ресницах, остановившиеся глаза с глубокой верой и трагической серьезностью смотрели на Пушкарева.