Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь.
То есть, не
то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть,
а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается;
нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. В других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители и чиновники больше заботятся о своей,
то есть, пользе.
А здесь, можно сказать,
нет другого помышления, кроме
того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца,
а не
то чтобы из интереса.
А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы…
Нет, я не знаю,
а мне, право, нравится такая жизнь.
Аммос Федорович.
Нет, я вам скажу, вы не
того… вы не… Начальство имеет тонкие виды: даром что далеко,
а оно себе мотает на ус.
Потом свою вахлацкую,
Родную, хором грянули,
Протяжную, печальную,
Иных покамест
нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу в ней
тьма тём,
А ни в одной-то душеньке
Спокон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как вёдреный денек.
Не дивно ли? не страшно ли?
О время, время новое!
Ты тоже в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся ж наконец!
Поля совсем затоплены,
Навоз возить — дороги
нет,
А время уж не раннее —
Подходит месяц май!»
Нелюбо и на старые,
Больней
того на новые
Деревни им глядеть.
Г-жа Простакова. Пронозила!..
Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера;
а кабы не он,
то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
По моему расчету, не
тот богат, который отсчитывает деньги, чтоб прятать их в сундук,
а тот, который отсчитывает у себя лишнее, чтоб помочь
тому, у кого
нет нужного.
Митрофан. Да!
того и смотри, что от дядюшки таска;
а там с его кулаков да за Часослов.
Нет, так я, спасибо, уж один конец с собою!
Стародум.
А того не знают, что у двора всякая тварь что-нибудь да значит и чего-нибудь да ищет;
того не знают, что у двора все придворные и у всех придворные.
Нет, тут завидовать нечему: без знатных дел знатное состояние ничто.
Правдин.
А кого он невзлюбит,
тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку.
А, сверх
того, от многих слышал об нем
то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью,
то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала
нет.
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в
том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу
нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет,
а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Но бумага не приходила,
а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до
того, что помаленьку опутал ею весь город.
Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
— Я уж на что глуп, — сказал он, —
а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить?
Нет, не головотяпами следует вам называться,
а глуповцами! Не хочу я володеть вами,
а ищите вы себе такого князя, какого
нет в свете глупее, — и
тот будет володеть вами!
Но сие же самое соответствие, с другой стороны, служит и не малым, для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит, собственно, задача его? В
том ли, чтобы критиковать или порицать?
Нет, не в
том. В
том ли, чтобы рассуждать?
Нет, и не в этом. В чем же?
А в
том, легкодумный вольнодумец, чтобы быть лишь изобразителем означенного соответствия и об оном предать потомству в надлежащее назидание.
Нет резона драться, но
нет резона и не драться; в результате виднеется лишь печальная тавтология, [Тавтоло́гия — повторение
того же самого другими словами, ничего по смыслу не прибавляющее,
а потому лишнее.] в которой оплеуха объясняется оплеухою.
Очевидно, что когда эти две энергии встречаются,
то из этого всегда происходит нечто весьма любопытное.
Нет бунта, но и покорности настоящей
нет. Есть что-то среднее, чему мы видали примеры при крепостном праве. Бывало, попадется барыне таракан в супе, призовет она повара и велит
того таракана съесть. Возьмет повар таракана в рот, видимым образом жует его,
а глотать не глотает. Точно так же было и с глуповцами: жевали они довольно,
а глотать не глотали.
— И будете вы платить мне дани многие, — продолжал князь, — у кого овца ярку принесет, овцу на меня отпиши,
а ярку себе оставь; у кого грош случится,
тот разломи его начетверо: одну часть мне отдай, другую мне же, третью опять мне,
а четвертую себе оставь. Когда же пойду на войну — и вы идите!
А до прочего вам ни до чего дела
нет!
Словом сказать, в полчаса, да и
то без нужды, весь осмотр кончился. Видит бригадир, что времени остается много (отбытие с этого пункта было назначено только на другой день), и зачал тужить и корить глуповцев, что
нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыслов, ни путей сообщения, ни даже статистики — ничего, чем бы начальниково сердце возвеселить.
А главное,
нет предприимчивости.
Ежели у человека есть под руками говядина,
то он, конечно, охотнее питается ею, нежели другими, менее питательными веществами; но если мяса
нет,
то он столь же охотно питается хлебом,
а буде и хлеба недостаточно,
то и лебедою.
— Глупые вы, глупые! — сказал он, — не головотяпами следует вам по делам вашим называться,
а глуповцами! Не хочу я володеть глупыми!
а ищите такого князя, какого
нет в свете глупее, — и
тот будет володеть вами.
Людишки словно осунулись и ходили с понурыми головами; одни горшечники радовались вёдру, но и
те раскаялись, как скоро убедились, что горшков много,
а варева
нет.
Когда мы мним, что счастию нашему
нет пределов, что мудрые законы не про нас писаны,
а действию немудрых мы не подлежим, тогда являются на помощь законы средние, которых роль в
том и заключается, чтоб напоминать живущим, что несть на земле дыхания, для которого не было бы своевременно написано хотя какого-нибудь закона.
Бросились искать, но как ни шарили,
а никого не нашли. Сам Бородавкин ходил по улице, заглядывая во все щели, —
нет никого! Это до
того его озадачило, что самые несообразные мысли вдруг целым потоком хлынули в его голову.
— Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, — я только вижу
то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив,
то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не
то что слишком высоко,
а слишком низко. У нас
нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, —
а придешь и ты к нам. Да, так о
том, что ты спрашивал: перемены
нет, но жаль, что ты так давно не был.
—
Нет, право, я иногда жалею, что послушалась мама. Как бы хорошо было в деревне!
А то я вас всех измучала, и деньги мы тратим…
— Только эти два существа я люблю, и одно исключает другое. Я не могу их соединить,
а это мне одно нужно.
А если этого
нет,
то всё равно. Всё, всё равно. И как-нибудь кончится, и потому я не могу, не люблю говорить про это. Так ты не упрекай меня, не суди меня ни в чем. Ты не можешь со своею чистотой понять всего
того, чем я страдаю.
— Да особенного ничего
нет,
а только
то, что Михаил Алексеевич (так звали живописца) прежде хотел ехать раньше,
а теперь не хочет уезжать, — улыбаясь сказала Варенька.
―
А, Алины-Надины. Ну, у нас места
нет.
А иди к
тому столу да занимай скорее место, ― сказал князь и, отвернувшись, осторожно принял тарелку с ухою из налимов.
— Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд,
а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи:
то, что ему стыдно детей, и
то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «
Нет,
нет, она не простит», всё говорит он.
И мало
того: лет двадцать
тому назад он нашел бы в этой литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на такую, в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения,
а прямо говорят: ничего
нет, évolution, подбор, борьба за существование, — и всё.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор
тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам…
А что как
нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
—
Нет, лучше поедем, — сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул себе ноги тигровым пледом и закурил сигару. — Как это ты не куришь! Сигара — это такое не
то что удовольствие,
а венец и признак удовольствия. Вот это жизнь! Как хорошо! Вот бы как я желал жить!
Он настаивал на
том, что русский мужик есть свинья и любит свинство, и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть,
а ее
нет, нужна палка,
а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха.
—
Нет, я чувствую и особенно теперь: ты виновата, — сказал он, прижав ее руку, — что это не
то. Я делаю это так, слегка. Если б я мог любить всё это дело, как я люблю тебя…
а то я последнее время делаю как заданный урок.
—
Нет, я не враг. Я друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей,
а остальные — содействовать их просвещению и счастью. Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла есть
тьма охотников, я не из их числа.
— Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два сорта…
то есть
нет… вернее: есть женщины, и есть… Я прелестных падших созданий не видал и не увижу,
а такие, как
та крашеная Француженка у конторки, с завитками, — это для меня гадины, и все падшие — такие же.
— Итак, я продолжаю, — сказал он, очнувшись. — Главное же
то, что работая, необходимо иметь убеждение, что делаемое не умрет со мною, что у меня будут наследники, —
а этого у меня
нет. Представьте себе положение человека, который знает вперед, что дети его и любимой им женщины не будут его,
а чьи-то, кого-то
того, кто их ненавидит и знать не хочет. Ведь это ужасно!
«Да, надо ехать на станцию железной дороги,
а если
нет,
то поехать туда и уличить его».
— Он? —
нет. Но надо иметь
ту простоту, ясность, доброту, как твой отец,
а у меня есть ли это? Я не делаю и мучаюсь. Всё это ты наделала. Когда тебя не было и не было еще этого, — сказал он со взглядом на ее живот, который она поняла, — я все свои силы клал на дело;
а теперь не могу, и мне совестно; я делаю именно как заданный урок, я притворяюсь…
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и важного в этом ничего
нет, потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и
то же. Об этом нам думать нечего, это готово;
а нам хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали в чашку положить малину и жарить ее на свечке,
а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего не хуже, чем пить из чашек».
— Она так жалка, бедняжка, так жалка,
а ты не чувствуешь, что ей больно от всякого намека на
то, что причиной. Ах! так ошибаться в людях! — сказала княгиня, и по перемене ее тона Долли и князь поняли, что она говорила о Вронском. — Я не понимаю, как
нет законов против таких гадких, неблагородных людей.
— Я бы всегда чувствовала себя виноватою пред этими несчастными детьми, — сказала она. — Если их
нет,
то они не несчастны, по крайней мере,
а если они несчастны,
то я одна в этом виновата.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в
том, что сделала?
Нет,
нет и
нет. И если б опять
то же, сначала,
то было бы
то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга.
А других
нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «
Нет, я не дам тебе мучать себя», подумала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе,
а к
тому, кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
— Ты пойми, — сказал он, — что это не любовь. Я был влюблен, но это не
то. Это не мое чувство,
а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого
нет жизни. И надо решить…
—
Нет, — сказала Кити, покраснев, но
тем смелее глядя на него своими правдивыми глазами, — девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти в семью,
а сама…
—
То мы вне закона: рента ничего для нас не объяснит,
а, напротив, запутает.
Нет, вы скажите, как учение о ренте может быть…
—
Нет, я не про
то спрашиваю,
а про настоящее. — Она хотела сказать Гельсингфорс; но не хотела сказать слово, сказанное Вронским.