Неточные совпадения
И
ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет — ей внемлют чистые, —
Немало Русь уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные пути,
Немало их оплакала
(Увы! Звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством — и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца…
Стародум. Знаю, знаю, что человеку нельзя
быть ангелом. Да и не надобно
быть и чертом.
Прежде, если бы Левину сказали, что Кити умерла, и что он умер с нею вместе, и что у них дети
ангелы, и что Бог тут пред ними, — он ничему бы не удивился; но теперь, вернувшись в мир действительности, он делал большие усилия мысли, чтобы понять, что она жива, здорова и что так отчаянно визжавшее существо
есть сын его.
Всё это
было хорошо, и княгиня ничего не имела против этого, тем более что жена Петрова
была вполне порядочная женщина и что принцесса, заметившая деятельность Кити, хвалила её, называя ангелом-утешителем.
— Но любовь ли это, друг мой? Искренно ли это? Положим, вы простили, вы прощаете… но имеем ли мы право действовать на душу этого
ангела? Он считает ее умершею. Он молится за нее и просит Бога простить ее грехи… И так лучше. А тут что он
будет думать?
Почти месяц после того, как мы переехали в Москву, я сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом и писал; напротив меня сидел рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта
была первое произведение Володи черным карандашом и нынче же, в день
ангела бабушки, должна
была быть поднесена ей.
Да, батюшка, вашу маменьку вам забывать нельзя; это не человек
был, а
ангел небесный.
Мы не годимся
быть твоими рабами, только небесные
ангелы могут служить тебе.
А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто
ангелы в этом столбе летают и
поют.
Старик
был тронут. «Ох, батюшка ты мой Петр Андреич! — отвечал он. — Хоть раненько задумал ты жениться, да зато Марья Ивановна такая добрая барышня, что грех и пропустить оказию. Ин
быть по-твоему! Провожу ее,
ангела божия, и рабски
буду доносить твоим родителям, что такой невесте не надобно и приданого».
Народу
было пропасть, и в кавалерах не
было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как
ангелы, «comme des anges».
— Благодетельница! — воскликнул Василий Иванович и, схватив ее руку, судорожно прижал ее к своим губам, между тем как привезенный Анной Сергеевной доктор, маленький человек в очках, с немецкою физиономией, вылезал не торопясь из кареты. — Жив еще, жив мой Евгений и теперь
будет спасен! Жена! жена!.. К нам
ангел с неба…
— На здоровье, — сказал Алексей трубным гласом;
был он ростом вершков на двенадцать выше двух аршин, широкоплечий, с круглым, румяным лицом, кудрявый, точно
ангел средневековых картин.
Самгин, оглядываясь, видел бородатые и бритые, пухлые и костлявые лица мужчин, возбужденных счастьем жить, видел разрумяненные мордочки женщин, украшенных драгоценными камнями, точно иконы, все это
было окутано голубоватым туманом, и в нем летали, подобно
ангелам, белые лакеи, кланялись их аккуратно причесанные и лысые головы, светились почтительными улыбками потные физиономии.
— Знаете, за что он под суд попал? У него, в стихах, богоматерь, беседуя с дьяволом, упрекает его: «Зачем ты предал меня слабому Адаму, когда я
была Евой, — зачем? Ведь, с тобой живя, я бы землю
ангелами заселила!» Каково?
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там
ангелы Саваофу осанну
поют.
Тогда — закричала я истошным голосом, на всех людей, на господа бога и
ангелов хранителей, — кричу, а меня кусают, внутренности жгут — щекотят, слезы мои
пьют… слезы
пьют.
— Беспутнейший человек этот Пуаре, — продолжал Иноков, потирая лоб, глаза и говоря уже так тихо, что сквозь его слова
было слышно ворчливые голоса на дворе. — Я даю ему уроки немецкого языка. Играем в шахматы. Он холостой и — распутник. В спальне у него — неугасимая лампада пред статуэткой богоматери, но на стенах развешаны в рамках голые женщины французской фабрикации. Как бескрылые
ангелы. И — десятки парижских тетрадей «Ню». Циник, сластолюбец…
— Неправда! — бесстыдно кричал урод. — Костя Макаров и я — мы оба для души, как черт и
ангел! А
есть еще третий…
— К человеку племени Данова, по имени Маной, имевшему неплодную жену, явился
ангел, и неплодная зачала, и родился Самсон, человек великой силы, раздиравший голыми руками пасти львиные. Так же зачат
был и Христос и многие так…
— Плачет, не спит этот
ангел! — восклицал Обломов. — Господи! Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он привил любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, всё волнения да тревоги! Когда же
будет мирное счастье, покой?
— Знаю, знаю, мой невинный
ангел, но это не я говорю, это скажут люди, свет, и никогда не простят тебе этого. Пойми, ради Бога, чего я хочу. Я хочу, чтоб ты и в глазах света
была чиста и безукоризненна, какова ты в самом деле…
Крестьяне не видали никогда ничего подобного; они падают ниц перед этим
ангелом. Она тихо ступает по траве, ходит с ним в тени березняка: она
поет ему…
—
Ангел — позвольте сказать — мой! — говорил он. — Не мучьтесь напрасно: ни казнить, ни миловать вас не нужно. Мне даже нечего и прибавлять к вашему рассказу. Какие могут
быть у вас сомнения? Вы хотите знать, что это
было, назвать по имени? Вы давно знаете… Где письмо Обломова?
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно
будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте,
ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
Я говорю только о себе — не из эгоизма, а потому, что, когда я
буду лежать на дне этой пропасти, вы всё
будете, как чистый
ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд.
Мария,
Беги, пади к его ногам,
Спаси отца,
будь ангел нам...
— Опомнитесь и оставьте меня! — строго сказал он, — если в доме моего друга поселился демон, я хочу
быть ангелом-хранителем его покоя…
—
Ангел! прелесть! — говорил он, нагибаясь к ее руке, — да
будет благословенна темнота, роща и соловей!
Ангел-хранитель невидимо ограждал? бабушкина судьба берегла ее? или… что?» Что бы ни
было, а он этому загадочному «или» обязан тем, что остался честным человеком.
— Нет, нет, постой,
ангел, не улетай! — остановил он Марфеньку, когда та направилась
было к двери, — не надо от итальянца, не в коня корм! не проймет, не почувствую: что мадера от итальянца, что вода — все одно! Она десять рублей стоит: не к роже! Удостой, матушка, от Ватрухина, от Ватрухина — в два с полтиной медью!
Забоюсь — так кто же
будет лечить меня от испуга, где же взять
ангела, как Соню?..
— О, вернулся еще вчера, я сейчас у него
была… Я именно и пришла к вам в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить,
ангел мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть в бумагах его, потому что непременно теперь от него остались бумаги, так к кому ж они теперь от него пойдут? Пожалуй, опять в чьи-нибудь опасные руки попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
— C'est un ange, c'est un ange du ciel! [Это
ангел,
ангел небесный! (франц.)] — восклицал он. — Всю жизнь я
был перед ней виноват… и вот теперь! Chere enfant, я не верю ничему, ничему не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли представить, что меня хотят засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde rit… [Я говорю прелестные вещи, и все хохочут… (франц.)] и вдруг этого-то человека — везут в сумасшедший дом?
— Не прими за аллегорию, Соня, я не наследство Макара разбил, я только так, чтоб разбить… А все-таки к тебе вернусь, к последнему
ангелу! А впрочем, прими хоть и за аллегорию; ведь это непременно
было так!..
Он прочел еще 7-й, 8-й, 9-й и 10-й стихи о соблазнах, о том, что они должны прийти в мир, о наказании посредством геенны огненной, в которую ввергнуты
будут люди, и о каких-то
ангелах детей, которые видят лицо Отца Небесного. «Как жалко, что это так нескладно, — думал он, — а чувствуется, что тут что-то хорошее».
Памятник Деметти в виде часовни, с
ангелом наверху; когда-то в С.
была проездом итальянская опера, одна из певиц умерла, ее похоронили и поставили этот памятник. В городе уже никто не помнил о ней, но лампадка над входом отражала лунный свет и, казалось, горела.
И на небе, в иерархии
ангелов,
есть войны.
Грушенька,
ангел, дайте мне вашу ручку, посмотрите на эту пухленькую, маленькую, прелестную ручку, Алексей Федорович; видите ли вы ее, она мне счастье принесла и воскресила меня, и я вот целовать ее сейчас
буду, и сверху и в ладошку, вот, вот и вот!
У груди благой природы
Все, что дышит, радость
пьет;
Все созданья, все народы
За собой она влечет;
Нам друзей дала в несчастье,
Гроздий сок, венки харит,
Насекомым — сладострастье…
Ангел — Богу предстоит.
— Клянусь, Алеша, — воскликнул он со страшным и искренним гневом на себя, — верь не верь, но вот как Бог свят, и что Христос
есть Господь, клянусь, что я хоть и усмехнулся сейчас ее высшим чувствам, но знаю, что я в миллион раз ничтожнее душой, чем она, и что эти лучшие чувства ее — искренни, как у небесного
ангела!
Ей-богу, не могу представить, каким образом я мог
быть когда-нибудь
ангелом.
Леша, утоли ты мое сердце,
будь ангелом, скажи правду!
— Камень в огород! И камень низкий, скверный! Не боюсь! О господа, может
быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это сам говорил вам. Не только хотел, но и мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть не убил! Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я не убил, не убил, не убил! Слышите, прокурор: не убил!
— К ней и к отцу! Ух! Совпадение! Да ведь я тебя для чего же и звал-то, для чего и желал, для чего алкал и жаждал всеми изгибами души и даже ребрами? Чтобы послать тебя именно к отцу от меня, а потом и к ней, к Катерине Ивановне, да тем и покончить и с ней, и с отцом. Послать
ангела. Я мог бы послать всякого, но мне надо
было послать
ангела. И вот ты сам к ней и к отцу.
— Алеша, а тот-то? К Грушеньке побежал! Милый
ангел, скажи правду:
была давеча Грушенька али нет?
Эти обе бабы, то
есть Агафья и тетка ее, скажу вперед, оказались во всей этой истории чистыми
ангелами, а сестру эту, гордячку, Катю, воистину обожали, принижали себя пред нею, горничными ее
были…
Буду,
буду спокоен, весел
буду, передайте ей по безмерной доброте души вашей, что я весел, весел, смеяться даже начну сейчас, зная, что с ней такой ангел-хранитель, как вы.
Да и приличнее тебе
будет у монахов, чем у меня, с пьяным старикашкой да с девчонками… хоть до тебя, как до
ангела, ничего не коснется.
Ну что ж, пожалуй, у тебя же
есть свои две тысчоночки, вот тебе и приданое, а я тебя, мой
ангел, никогда не оставлю, да и теперь внесу за тебя что там следует, если спросят.