Цитаты из русской классики со словом «Яков»
Направо трущоба лесистая,
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: — Куда ж ты, куда?
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: — Куда ж ты, куда?
Яков подвинул счеты, кинул восемьсот и устремил взоры на неопределенную точку, ожидая, что будет дальше.
И чем более наблюдал он любителей споров и разногласий, тем более подозрительно относился к ним. У него возникало смутное сомнение в праве и попытках этих людей решать задачи жизни и навязывать эти решения ему. Для этого должны существовать другие люди, более солидные, менее азартные и уже во всяком случае не полубезумные, каков измученный дядя Яков.
В особенно затруднительном положении очутилась Василиса. Она и Яков, как сказано, дали обет, если барыня придет в себя и выздоровеет, он — поставит большую вызолоченную свечу к местной иконе в приходской церкви, а она — сходит пешком в Киев.
— Як сен поважашь то робиць, пане! (Как вы смеете это делать!) — рявкнул на Калганова и пан Врублевский.
Яков помолчал, взглянул кругом и закрылся рукой.
— Покойница Татьяна Васильевна, — так докладывал мне Яков, стоя у двери с закинутыми назад руками, — во всем были рассудительны и не захотели батюшку вашего обидеть. Что, мол, я вам за жена? какая я барыня? так они говорить изволили, при мне говорили-с.
Вольтер этой почтенной фаланги был начальник тайной полиции при Александре — Яков Иванович де Санглен; ее молодой человек, подававший надежды, — Пимен Арапов.
Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери.
Дальнейшее представляло короткую поэму мучительства и смерти. Дочь из погреба молит мать открыть дверь… — Ой, мамо, мамо! Вiдчинiть, бо вiн мене зарiже… — «Ой, доню, доню, нещасна наша доля… Як вiдчиню, то зарiже обоих…» — Ой, мамо, мамо, — молит опять дочь… — И шаг за шагом в этом диалоге у запертой двери развертывается картина зверских мучений, которая кончается последним восклицанием: — Не вiдчиняйте, мамо, бо вже менi й кишки висотав… — И тогда в темном погребе все стихает…
Приезжал дядя Яков с гитарой, привозил с собою кривого и лысого часовых дел мастера, в длинном черном сюртуке, тихонького, похожего на монаха. Он всегда садился в угол, наклонял голову набок и улыбался, странно поддерживая ее пальцем, воткнутым в бритый раздвоенный подбородок. Был он темненький, его единый глаз смотрел на всех как-то особенно пристально; говорил этот человек мало и часто повторял одни и те же слова...
Интересно, что в начале XIX в., когда у нас было мистическое движение и в культурном слое и в народе, Я. Бёме проник и в народный слой, охваченный духовными исканиями, и его настолько почитали, что даже называли «иже во отцех наших святой Яков Бёме».
— Нехай coбi, — благодушно ответил Роман… — Пташки божiи! Ось як ты их налякав. Де вы тут, бiсенята…
Собственно, ответственными лицами в семье являлись Устинья Марковна и старший сын Яков. Еще поднимаясь по лесенке на крыльцо, Зыков обыкновенно спрашивал...
— А ты, сват, иди наперед, — шутил Коваль, — а я за тобой, як журавель…
В августе был у меня Яков Дмитриевич; объезжая округ, он из Перми завернул ко мне и погостил четыре дня. Вполне наш. Это был праздник — добрый человек, неизменно привязанный к нам по старине. Велел очень кланяться тебе и брату. Он очень жалеет, что не мог быть у вас за Байкалом до выезда из Иркутска. Теперь его постоянное жительство в Омске. Сашенька здорова, но все же опасаются нервических ее припадков.
— Але як вы можйте так зврацать увагу на иньших людзей!
— Панычу ж мий, золотко ж мое серебряное, любый мой! Вы ж мене, бабу пьяную, простыте. Ну, що ж? Загуляла! — Она кинулась было целовать ему руку. — Та я же знаю, що вы не гордый, як другие паны. Ну, дайте, рыбонька моя, я ж вам ручку поцелую! Ни, ни, ни! Просю, просю вас!..
Снова поданы два экипажа к крыльцу петровского дома: один — карета, в которую садятся Мими, Катенька, Любочка, горничная и сам приказчик Яков, на козлах; другой — бричка, в которой едем мы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий.
— Слушаю-с, — проговорил Яков и на другой день действительно приехал на таком рысаке, в такой сбруе и пролетке, что Павел вскрикнул даже от удовольствия.
— Но Яков Осипыч, как он это терпит?
— А вы не знаете английского языка, Яков Яковлич?
Радовался Федя Мазин. Сильно похудевший, он стал похож на жаворонка в клетке нервным трепетом своих движений и речей. Его всегда сопровождал молчаливый, не по годам серьезный Яков Сомов, работавший теперь в городе. Самойлов, еще более порыжевший в тюрьме, Василий Гусев, Букин, Драгунов и еще некоторые доказывали необходимость идти с оружием, но Павел, хохол, Сомов и другие спорили с ними.
— Посмотрите сами в уставе. — Як я унтер-офицер, то я и устав знаю лучше вашего. Скаж-жите! Всякий вольный определяющийся задается на макароны. А может, я сам захочу податься в юнкерское училище на обучение? Почему вы знаете? Что это такое за хоругь? хе-руг-ва! А отнюдь не хоругь. Свяченая воинская херугва, вроде как образ.
— Ну, говори же, за что ты здесь посажен, — сказал Яков Петрович.
— Яков Васильич, Настенька! Подите сюда скорее — ура!
И мы так долго разговаривали, не одеваясь, что солнце уже начинало уходить из окон диванной, и Яков (который все точно так же был стар, все так же вертел пальцами за спиной и говорил опять-таки) пришел в нашу комнату и доложил папа, что колясочка готова.
— Нет, Яков Михайлович, вы меня извините — это не любовь, а просто бивуачное приключение армейского офицера.
— Убежден глубоко в том! — отвечал Пилецкий. — Возьмите вы одно: кроме людей к богу близких, пророчествуют часто поэты, пророчествуют ученые и великие философы, каков был, укажу прямо, Яков Бем [Бем Яков (1575—1624) — немецкий философ-мистик.]!.. Простой сапожник, он прорек то, что и греческим философам не снилось!
Хвастался, что служит в квартале только временно, покуда в сенате решается процесс его по имению; что хотя его и называют сыщиком, но, собственно говоря, должность его дипломатическая, и потому следовало бы называть его «дипломатом такого-то квартала»; уверял, что в 1863 году бегал «до лясу», но что, впрочем, всегда был на стороне правого дела, и что даже предки его постоянно держали на сеймах руку России («як же иначе може то быть!»).
— И пресмешной же тут был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг, бросая Кобылина и обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он с судом разговаривал, а сам заливается-плачет; дети, говорит, у него остались, жена. Сам матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А вин, бисов сын, всё пишет, всё пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А вин всё пишет, всё пишет, да як писне!.. Тут и пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
Как в свое время кочегар Яков, — Осип в моих глазах широко разросся и закрыл собою от меня всех людей.
Однако я сие снес и ушел молча, памятуя хохлацкую пословицу: „скачи, враже, як пан каже“.
— Вы, Яков Аникиевич, как городской голова — первое лицо в городе, — сказал Передонов, — так мне надо поговорить с вами.
Все кричали: Пушкарь спорил с дьячком, Марков — с бабами, а Яков куражился, разбивал ложки ударом ладони, согнул зачем-то оловянное блюдо и всё гудел...
— Тут, в нашем уезде, ваше превосходительство, — сказал он, — лет десять назад служил акцизный Яков Васильич. Заговаривал зубы — первый сорт. Бывало, отвернется к окошку, пошепчет, поплюет — и как рукой! Сила ему такая дадена…
Между «крепкоголовыми» самыми заметными личностями были Созонт Потапыч Праведный и Яков Филиппыч Гремикин.
Я как поглядела на него, так и пошевельнуться не могу: вижу, сидит Яков, а лицо у него мертвое, зеленое…
Яков Иванович был на вершок от гибели и с какой-то кроткой, геройской грустью, молча и самоотверженно ждал страшного удара, — удар прошел мимо головы его.
Басов. Вот моя сестра! Моя милая поэтесса… Яков, она читала тебе свои стихи? О, ты послушай — очень мило! Так высоко все! Облака… горы… звезды…
— Да Яков Петрович Полонский, поэт Полонский, я гощу у него лето, Иван Сергеевич не приехал, хотя собирался… А вот Яков Петрович и его семья — здесь.
— Взмилуйся! — завопил поляк отчаянным голосом. — Не могу, як пана бога кохам, не могу!
А другой — Яков был, всё хворал, кашлял всё…
— Так точно-c, васясо; кàк мне приказано, так и сделано, васясо. Разве мы можем ослушаться вашего сяса? Мне приказал Яков Ильич, чтоб, мол, лошадей завтра в поле не пущать: князь смотреть будут, мы и не пущали. Уж мы не смеем ослушаться вашего сяса.
То был Яков, а теперь Сидор; в ухо Якова, в ноги Сидору!
Помните, как покойный деденька стыдил ее, как ваш тогдашний батюшка, отец Яков, по просьбе деденьки, ее усовещивал:"ты думала любезно-верное ликование этим поступком изобразить, ан, вместо того, явила лишь легковерие и строптивость!"Зачем они ее стыдили и усовещивали — теперь я этого совершенно не понимаю; но тогда мне и самому казалось: ах, какую черную неблагодарность Федосьюшка выказала!
— Как ты с названным братом живёшь? — спросил Илья, когда Яков прокашлялся. Тот, задыхаясь, поднял своё синее с натуги лицо и ответил...
— Я человек не винный, налей мне водочки тминной!.. — ответил Яков Тарасович.
Среди молодёжи суетился Яков Зарубин. Всегда озабоченный, он ко всем подбегал с вопросами, слушая разговоры о революционерах, сердито хмурил брови и что-то записывал в маленькую книжку. Старался услужить всем крупным сыщикам и явно не нравился никому, а на его книжку смотрели подозрительно.
Достигнув такого влияния на Долинского, Зайончек сообщил ему о существовании в Париже «Союза христианского братства» и велел ему быть готовым вступить в братство в качестве грешного члена Wschodniego Kosciola (восточной церкви). Долинский был введен в таинственную комнату заседаний и представлен оригинальному собранию, в котором никто не называл друг друга по фамилии, а произносил только «брат Яков», или «брат Северин», или «сестра Урсула» и т. д.
Неточные совпадения
На вcяком шагу бросаются в глаза богатые магазины сукон, полотен, материй, часов, шляп; много портных и ювелиров, словом — это уголок Англии.
Фома Григорьевич! а нуте яку-небудь страховинну казочку! а нуте, нуте!..» — тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут…
— Порчу, стало быть, какую ни на есть пущал! — догадывался Яков-земский.
— Яков-то? Ничего. Он — безобидный, с ним что хошь делай, хоть каленые угли за пазуху ему клади…
— А ты знаешь — Яков-то пьян напился… — сухо сказал Илья.
— Он, Яков-то, того… помирать хочет… Жёлтый… кашляет…
— Яков-то… — кивнув головой вслед Маякину, шепотом сказал Зубов.
— Сказал Яков-то, успел! Ругал, чай, меня?
Предложения со словом «як»
- – Та десь з годыну… Краще скажить як там з тим герром бароном, усё гаразд?
- Поверх мягкой войлочной одежды тибетцы носили тёплые безрукавки из шкур яков.
- – Я можу пошить. Я вмию. У мене иголка есть, и ныткы. Тилькы материи дайте и нарисуйте, яки воны, ци маскы…
- (все предложения)
Сочетаемость слова «як»
Отправить комментарий
Предложения со словом «як»
– Та десь з годыну… Краще скажить як там з тим герром бароном, усё гаразд?
Поверх мягкой войлочной одежды тибетцы носили тёплые безрукавки из шкур яков.
– Я можу пошить. Я вмию. У мене иголка есть, и ныткы. Тилькы материи дайте и нарисуйте, яки воны, ци маскы…
- (все предложения)