Евгений Петрович вспомнил своего
директора гимназии, очень образованного и добродушного старика, который так пугался, когда заставал гимназиста с папироской, что бледнел, немедленно собирал экстренный педагогический совет и приговаривал виновного к исключению.
Эти сестрицы выписали из Риги остальных четырех, из которых одна вышла за
директора гимназии, другая за доктора, третья за механика, а четвертая, не пожелавшая за преклонными летами связывать себя узами Гименея, получила место начальницы узловской женской гимназии.
В это время мне довелось быть в одном из городов нашего юга, и здесь я услышал знакомую фамилию. Балмашевский был в этом городе
директором гимназии. У меня сразу ожили воспоминания о нашем с Гаврилой посягательстве на права государственного совета, о симпатичном вмешательстве Балмашевского, и мне захотелось повидать его. Но мои знакомые, которым я рассказал об этом эпизоде, выражали сомнение: «Нет, не может быть! Это, наверное, другой!»
— А что, скажи ты мне, пан Прудиус, — начал он, обращаясь к Павлу, — зачем у нас господин
директор гимназии нашей существует? Может быть, затем, чтобы руководить учителями, сообщать нам методы, как вас надо учить, — видал ты это?
— Да я просил бы вас завтра часов в семь вечера выехать, чтобы нам не опоздать на именины; живу я у
директора гимназии Ивана Петровича Артасьева, — проговорил Мартын Степаныч.
Неточные совпадения
Мать преподавала в
гимназии французский и немецкий языки, а ее отдала в балетную школу, откуда она попала в руки старичка,
директора какого-то департамента министерства финансов Василия Ивановича Ланена.
— Ну, если не берешь, так я отдам книги в
гимназию: дай сюда каталог! Сегодня же отошлю к
директору… — сказал Райский и хотел взять у Леонтия реестр книг.
— Помилуй: это значит,
гимназия не увидит ни одной книги… Ты не знаешь
директора? — с жаром восстал Леонтий и сжал крепко каталог в руках. — Ему столько же дела до книг, сколько мне до духов и помады… Растаскают, разорвут — хуже Марка!
Оказалось, что это был тот же самый Балмашевский, но… возмутивший всех циркуляр он принялся применять не токмо за страх, но и за совесть: призывал детей, опрашивал, записывал «число комнат и прислуги». Дети уходили испуганные, со слезами и недобрыми предчувствиями, а за ними исполнительный
директор стал призывать беднейших родителей и на точном основании циркуляра убеждал их, что воспитывать детей в
гимназиях им трудно и нецелесообразно. По городу ходила его выразительная фраза:
— Молчать… Я говорю: тай — ные сборы, потому что вы о них ничего не сказали мне, вашему
директору… Я говорю: незаконные, потому… — он выпрямился на стуле и продолжал торжественно: — …что на — ло — ги устанавливаются только государственным советом… Знаете ли вы, что если бы я дал официальный ход этому делу, то вы не только были бы исключены из
гимназии, но… и отданы под суд…