Анна Петровна (подходит к нему). Ты меня любишь, уважаешь, для чего же ты, беспокойная душа, торгуешься со мной, говоришь мне эти мерзости? Для чего эти «если»? Я люблю… Я сказала тебе, и сам ты знаешь, что я тебя люблю… Что же тебе еще? Покоя мне… (Кладет голову ему на грудь.) Покоя… Пойми же наконец, Платонов! Я отдохнуть хочу… Забыться, и больше мне ничего не нужно… Ты не знаешь… Ты не знаешь, как тяжела для меня жизнь, а я…
жить хочу!
Неточные совпадения
Под машину лягу… Не
хочу я
жить… (Ложится на рельсы.) Обманул… Убей меня, божья матерь!
Платонов. Постой… Сейчас… (Садится и пишет на повестке.) «Тогда целовал, потому что… потому что был раздражен и не знал, чего
хотел, теперь же поцеловал бы, как святыню. Гадок был с вами, сознаю. Со всеми я гадок. На суде, к сожалению, не увидимся. Завтра уезжаю навсегда. Будьте счастливы и будьте хоть вы справедливы ко мне! Не прощайте!» (Марку.) Знаешь, где Грекова
живет?
Анна Петровна. Человек
живет, мужчина то есть,
живет и не знает, что ему делать! Странно! Что ему делать?! Извольте, я отвечу вам на ваш вопрос, как умею,
хотя он и не стоит ответа, как вопрос праздный!
Анна Петровна. Хоть бы дети были… Ты любишь детей? (Встает.) Останься, голубчик! Останешься? Хорошо
пожили бы!.. Весело, дружно… Ты уедешь, а я же как? Ведь мне же отдохнуть хочется… Мишель! Мне отдохнуть надо! Я
хочу быть… женой, матерью…
Это стою я в своем кабинете; в этом кабинете
жил когда-то мой отец, свиты его величества генерал-майор Войницев, георгиевский кавалер, человек великий, славный! На нем видели одни только пятна… Видели, как он бил и топтал, а как его били и топтали, никто не
хотел видеть… (Указывает на Софью Егоровну.) Это моя экс-жена…
Мир душе твоей, мой бедный друг! (Подходит к Войницеву.) Ради бога, выслушай! Не оправдаться я пришел… Не мне и не тебе судить меня… Я пришел просить не за себя, а за тебя… Братски прошу тебя… Ненавидь, презирай меня, думай обо мне как
хочешь, но не… убивай себя! Я не говорю про револьверы, а… вообще… Ты слаб здоровьем… Горе добьет тебя… Не буду я
жить!.. Я себя убью, не ты себя убьешь!
Хочешь моей смерти?
Хочешь, чтоб я перестал
жить?
Платонов. Убивать… Зачем ты, безумец, говоришь… это слово? Да разве я убивал ее? Разве… разве я
хотел ее смерти? (Плачет.) Отравилась… Этого еще недоставало, чтоб переехать меня колесом, как собаку! Если это наказание, то… (машет кулаком) это жестокое, безнравственное наказание! Нет, это уж выше сил моих! Выше! За что? Ну грешен, положим, подл… но всё-таки ведь
жив еще!
Пример такой на свете не один: // И диво ли, когда
жить хочет мещанин, // Как именитый гражданин, // А сошка мелкая, как знатный дворянин.
«Я
жить хочу, хочу семью, детей, хочу человеческой жизни», мелькнуло у него в голове в то время, как она быстрыми шагами, не поднимая глаз, входила в комнату.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Скучно, брат, так
жить;
хочешь наконец пищи для души.
«Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю
живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не
хочет платить».
—
Хочешь, молодка, со мною в любви
жить? — спросил бригадир.
Между тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца
жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что
хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.