Неточные совпадения
—
Что же
такое, Иван Афанасьевич? — спросил буфетчик.
Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно,
что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак.
«Я смущал ваше спокойствие. Я схожу со сцены. Не жалейте; я
так люблю вас обоих,
что очень счастлив своею решимостью. Прощайте».
Читатель не ограничивается
такими легкими заключениями, — ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше,
чем у женщины; он говорит, — читательница тоже, вероятно, думает это, но не считает нужным говорить, и потому я не имею основания спорить с нею, — читатель говорит: «я знаю,
что этот застрелившийся господин не застрелился».
Я сердит на тебя за то,
что ты
так зла к людям, а ведь люди — это ты:
что же ты
так зла к самой себе. Потому я и браню тебя. Но ты зла от умственной немощности, и потому, браня тебя, я обязан помогать тебе. С
чего начать оказывание помощи? да хоть с того, о
чем ты теперь думаешь:
что это за писатель,
так нагло говорящий со мною? — я скажу тебе, какой я писатель.
В нем все-таки больше художественности,
чем в них: можешь быть спокойна на этот счет.
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая; при взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? ребенок ведь не понимает! и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому
что дитяти этого знать не следует, но
так уже случилось,
что душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это и хорошо, потому
что кухарка с подбитым глазом дешевле!).
Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками; в одной книжке были хорошие картинки — звери, города; а другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал гость,
так что только раз она и видела эти картинки, при нем: он сам показывал.
Когда Верочке подошел шестнадцатый год, мать стала кричать на нее
так: «отмывай рожу-то,
что она у тебя, как у цыганки!
А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да думает: «к другой шли бы эти наряды, а на меня
что ни надень, все цыганка — чучело, как в ситцевом платье,
так и в шелковом.
Действительно, мелкие чиновники в департаменте говорили,
что начальник отделения, у которого служит Павел Константиныч, стал благосклонен к нему, а начальник отделения между своими ровными стал выражать
такое мнение,
что ему нужно жену хоть бесприданницу, но красавицу, и еще
такое мнение,
что Павел Константиныч хороший чиновник.
Марья Алексевна на другой же день подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два новых платья, очень хороших — одна материя стоила: на одно платье 40 руб., на другое 52 руб., а с оборками да лентами, да фасоном оба платья обошлись 174 руб.; по крайней мере
так сказала Марья Алексевна мужу, а Верочка знала,
что всех денег вышло на них меньше 100 руб., — ведь покупки тоже делались при ней, — но ведь и на 100 руб. можно сделать два очень хорошие платья.
Верочка радовалась платьям, радовалась фермуару, но больше всего радовалась тому,
что мать, наконец, согласилась покупать ботинки ей у Королева: ведь на Толкучем рынке ботинки
такие безобразные, а королевские
так удивительно сидят на ноге.
Belle, charmante — Марья Алексевна и
так уже давно слышит,
что ее цыганка belle и charmante; amour — Марья Алексевна и сама видит,
что он по уши врюхался в amour; а коли amour, то уж, разумеется, и bonheur, —
что толку от этих слов?
— Счастлив твой бог! — однако не утерпела Марья Алексевна, рванула дочь за волосы, — только раз, и то слегка. — Ну, пальцем не трону, только завтра чтоб была весела! Ночь спи, дура! Не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра,
что бледна или глаза заплаканы! Спущала до сих пор… не спущу. Не пожалею смазливой-то рожи, уж заодно пропадать будет,
так хоть дам себя знать.
— Знаю: коли не о свадьбе,
так известно о
чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и
так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает.
Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?
Ты, Верочка, ученая, а я неученая, да я знаю все,
что у вас в книгах написано; там и то написано,
что не надо
так делать, как со мною сделали.
Ну,
так что ж,
что родилась?
А у вас в книгах, Верочка, написано,
что не годится
так жить, — а ты думаешь, я этого не знаю?
Да в книгах-то у вас написано,
что коли не
так жить,
так надо все по — новому завести, а по нынешнему заведенью нельзя
так жить, как они велят, —
так что ж они по новому-то порядку не заводят?
— Мсье Сторешни́к! — Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина: — мсье Сторешни́к! вы позвольте мне
так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, — я не думала,
что я буду одна дама в вашем обществе; я надеялась увидеть здесь Адель, — это было бы приятно, я ее
так редко ежу.
Я ношу накладной бюст, как ношу платье, юбку, рубашку не потому, чтоб это мне нравилось, — по — моему, было бы лучше без этих ипокритств, — а потому,
что это
так принято в обществе.
Но женщина, которая столько жила, как я, — и как жила, мсье Сторешни́к! я теперь святая, схимница перед тем,
что была, —
такая женщина не может сохранить бюста!
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил,
что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то,
чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня,
так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению; найдешь даже лучше,
чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.
M-lle Жюли будет
так добра,
что привезет Сержа, я привезу свою миленькую Берту, ты привезешь ее.
Я хотела жить, я хотела любить, — боже! ведь это не грех, — за
что же ты
так наказываешь меня?
— Садись ко мне на колени, моя милая Жюли. — Он стал ласкать ее, она успокоилась. — Как я люблю тебя в
такие минуты! Ты славная женщина. Ну,
что ты не соглашаешься повенчаться со мною? сколько раз я просил тебя об этом! Согласись.
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла,
что мать говорит правду, а то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. А я вчера
так и заснула у тебя в комнате, может, наговорила
чего лишнего. Я вчера не в своем виде была. Ты не верь тому,
что я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
Верочка села к фортепьяно и запела «Тройку» — тогда эта песня была только
что положена на музыку, — по мнению, питаемому Марьей Алексевною за дверью, эта песня очень хороша: девушка засмотрелась на офицера, — Верка-то, когда захочет, ведь умная, шельма! — Скоро Верочка остановилась: и это все
так...
Марья Алексевна
так и велела: немножко пропой, а потом заговори. — Вот, Верочка и говорит, только, к досаде Марьи Алексевны, по — французски, — «экая дура я какая, забыла сказать, чтобы по — русски»; — но Вера говорит тихо… улыбнулась, — ну, значит, ничего, хорошо. Только
что ж он-то выпучил глаза? впрочем, дурак,
так дурак и есть, он только и умеет хлопать глазами. А нам таких-то и надо. Вот, подала ему руку — умна стала Верка, хвалю.
Я не буду говорить вам,
что это бесчестно: если бы вы были способны понять это, вы не сделали бы
так.
— Я говорю с вами, как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но, может быть, вы еще не до конца испорчены. Если
так, я прошу вас: перестаньте бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу руку, — она протянула ему руку: он взял ее, сам не понимая,
что делает.
Он опять похлопал глазами. Она уже обернулась к нотам и продолжала «Тройку». Жаль,
что не было знатоков: любопытно было послушать: верно, не часто им случалось слушать пение с
таким чувством; даже уж слишком много было чувства, не артистично.
Впрочем, уж
такая была его судьба,
что пришлось бы ему ехать, хотя бы матерью Верочки был кардинал Меццофанти; и он не роптал на судьбу, а ездил повсюду, при Жюли, вроде наперсницы корнелевской героини.
В
такое же благоговение и неописанное изумление пришла Марья Алексевна, когда Матрена объявила,
что изволили пожаловать полковник NN с супругой.
— Да, могу благодарить моего создателя, — сказала Марья Алексевна: — у Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту,
что она вхожа будет в
такой дом; только учительница-то моя не совсем здорова, — Марья Алексевна говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла появление перемирия, а сама, при всем благоговении,
так и впилась глазами в гостей: — не знаю, в силах ли будет выйти и показать вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?
—
Что ж, он хотел обмануть вашу мать, или они оба были в заговоре против вас? — Верочка горячо стала говорить,
что ее мать уж не
такая же дурная женщина, чтобы быть в заговоре. — Я сейчас это увижу, — сказала Жюли. — Вы оставайтесь здесь, — вы там лишняя. — Жюли вернулась в залу.
— Да, ваша мать не была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю
таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и
чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае, вам будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам говорю,
что это будет не надолго.
Что вам теперь делать? Есть у вас родные в Петербурге?
Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею, и целовала, и плакала, и опять целовала, А Жюли и подавно не выдержала, — ведь она не была
так воздержана на слезы, как Верочка, да и очень ей трогательна была радость и гордость,
что она делает благородное дело; она пришла в экстаз, говорила, говорила, все со слезами и поцелуями, и заключила восклицанием...
Но, кроме тех выгод, которых получил бы всякий другой муж от
такой жены, вы, по особенностям вашей натуры, более,
чем кто — либо, нуждаетесь в содействии, — скажу прямее: в руководстве.
Марья Алексевна, конечно, уже не претендовала на отказ Верочки от катанья, когда увидела,
что Мишка — дурак вовсе не
такой дурак, а чуть было даже не поддел ее. Верочка была оставлена в покое и на другое утро без всякой помехи отправилась в Гостиный двор.
Так теперь я не знаю,
что я буду чувствовать, если я полюблю мужчину, я знаю только то,
что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать мне: ты обязана делать для меня что-нибудь!
Я хочу делать только то,
чего буду хотеть, и пусть другие делают
так же; я не хочу ни от кого требовать ничего, я хочу не стеснять ничьей свободы и сама хочу быть свободна.
А ко всему этому прибавлялось,
что ведь Сторешников не смел показаться к Верочке в прежней роли, а между тем
так и тянет посмотреть на нее.
— Вера, — начал Павел Константиныч, — Михаил Иваныч делает нам честь, просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители,
что принуждать тебя не будем, но
что с одной стороны рады. Ты как добрая послушная дочь, какою мы тебя всегда видели, положишься на нашу опытность,
что мы не смели от бога молить
такого жениха. Согласна, Вера?
—
Что ты говоришь, Вера? — закричал Павел Константиныч; дело было
так ясно,
что и он мог кричать, не осведомившись у жены, как ему поступать.
Но дело пошло
так,
что Марья Алексевна забыла доследовать, через кого оно вышло.
— Maman,
так нынче принято,
что прежде узнают о согласии девушки, потом уже говорят родственникам.
Но сын зашел уже
так далеко,
что нельзя было вернуться, и он по необходимости должен был держаться.
— Maman, будемте рассуждать хладнокровно. Раньше или позже жениться надобно, а женатому человеку нужно больше расходов,
чем холостому. Я бы мог, пожалуй, жениться на
такой,
что все доходы с дома понадобились бы на мое хозяйство. А она будет почтительною дочерью, и мы могли бы жить с вами, как до сих пор.