Неточные совпадения
— А вот на дороге все расскажу,
поедем. Приехали, прошли по длинным коридорам к церкви, отыскали сторожа, послали к Мерцалову; Мерцалов жил в
том же доме с бесконечными коридорами.
Да вы скажите толком, куда; а
то как же без ряды
ехать, а какой конец, неизвестно».
Через два часа после
того как возвратился Серж, частный пристав извинился перед Прибытковой,
поехал извиняться перед ее женихом.
Вера Павловна обыкновенно ездила с ними, в этот раз
поехал и Дмитрий Сергеич, вот почему прогулка и была замечательна: его спутничество было редкостью, и в
то лето он
ехал еще только во второй раз.
Вот она и читает на своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: «Что это, в последнее время стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела
ехать в оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно
поехал за билетом: будто не знает, что, когда поет Бозио,
то нельзя в 11 часов достать билетов в 2 рубля.
— Изволь, мой милый. Мне снялось, что я скучаю оттого, что не
поехала в оперу, что я думаю о ней, о Бозио; ко мне пришла какая-то женщина, которую я сначала приняла за Бозио и которая все пряталась от меня; она заставила меня читать мой дневник; там было написано все только о
том, как мы с тобою любим друг друга, а когда она дотрогивалась рукою до страниц, на них показывались новые слова, говорившие, что я не люблю тебя.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день
ехать в оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я
поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу, он и
ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
То, что «миленький» все-таки
едет, это, конечно, не возбуждает вопроса: ведь он повсюду провожает жену с
той поры, как она раз его попросила: «отдавай мне больше времени», с
той поры никогда не забыл этого, стало быть, ничего, что он
едет, это значит все только одно и
то же, что он добрый и что его надобно любить, все так, но ведь Кирсанов не знает этой причины, почему ж он не поддержал мнения Веры Павловны?
На другой день, когда
ехали в оперу в извозничьей карете (это ведь дешевле, чем два извозчика), между другим разговором сказали несколько слов и о Мерцаловых, у которых были накануне, похвалили их согласную жизнь, заметили, что это редкость; это говорили все, в
том числе Кирсанов сказал: «да, в Мерцалове очень хорошо и
то, что жена может свободно раскрывать ему свою душу», только и сказал Кирсанов, каждый из них троих думал сказать
то же самое, но случилось сказать Кирсанову, однако, зачем он сказал это?
— А, если так,
то Маша
поедет с чемоданами, а мы сядем вместе.
Вышел из 2–го курса,
поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув
того, что мужья запретили его сестрам произносить его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и водою, и
тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых — в московский университет, — это были его стипендиаты, а в Петербург, где сам хотел жить, не привез никого, и потому никто из нас не знал, что у него не 400, а 3 000 р. дохода.
Через год после
того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь
едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за
тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а
те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
А я сказал Маше, чтобы она не будила вас раньше половины одиннадцатого, так что завтра, едва успеете вы напиться чаю, как уж надобно будет вам спешить на железную дорогу; ведь если и не успеете уложить всех вещей,
то скоро вернетесь, или вам привезут их; как вы думаете сделать, чтобы вслед за вами
поехал Александр Матвеич, или сами вернетесь? а вам теперь было бы тяжело с Машею, ведь не годилось бы, если б она заметила, что вы совершенно спокойны.
Но и благодетельная Маша ненадолго прогнала эти пять маленьких слов, сначала они сами не смели явиться, они вместо себя прислали опровержение себе: «но я должна
ехать», и только затем прислали, чтобы самим вернуться, под прикрытием этого опровержения: в один миг с ним опять явились их носители, четыре маленькие слова, «он не хочет этого», и в
тот же миг эти четыре маленькие слова опять превратились в пять маленьких слов: «и мне не хочется этого».
И думается это полчаса, а через полчаса эти четыре маленькие слова, эти пять маленьких слов уже начинают переделывать по своей воле даже прежние слова, самые главные прежние слова: и из двух самых главных слов «я
поеду» вырастают три слова: уж вовсе не такие, хоть и
те же самые: «
поеду ли я?» — вот как растут и превращаются слова!
Нет, в письме не
то, — вот что в нем, и чего нельзя не слушать: «Я
еду в Рязань; но не прямо в Рязань.
И прежние слова: «я должна
ехать к нему» превращаются в слова: «все-таки я не должна видеться с ним», и этот «он» уж не
тот, о котором думалось прежде.
— Саша, договорим же
то, о чем не договорили вчера. Это надобно, потому что я собираюсь
ехать с тобою: надобно же тебе знать зачем, — говорила Вера Павловна поутру.
Вера Павловна кончила разговор с мужем
тем, что надела шляпу и
поехала с ним в гошпиталь испытать свои нервы, — может ли она видеть кровь, в состоянии ли будет заниматься анатомиею. При положении Кирсанова в гошпитале, конечно, не было никаких препятствий этому испытанию.