Неточные совпадения
Когда Верочке
было десять лет, девочка, шедшая с
матерью на Толкучий рынок, получила при повороте из Гороховой в Садовую неожиданный подзатыльник, с замечанием: «глазеешь на церковь, дура, а лба-то что не перекрестишь? Чать, видишь, все добрые люди крестятся!»
Через полгода
мать перестала называть Верочку цыганкою и чучелою, а стала наряжать лучше прежнего, а Матрена, — это
была уже третья Матрена, после той: у той
был всегда подбит левый глаз, а у этой разбита левая скула, но не всегда, — сказала Верочке, что собирается сватать ее начальник Павла Константиныча, и какой-то важный начальник, с орденом на шее.
— Верочка, ты на меня не сердись. Я из любви к тебе бранюсь, тебе же добра хочу. Ты не знаешь, каковы дети милы
матерям. Девять месяцев тебя в утробе носила! Верочка, отблагодари,
будь послушна, сама увидишь, что к твоей пользе. Веди себя, как я учу, — завтра же предложенье сделает!
— Кушай, Верочка! Вот, кушай на здоровье! Сама тебе принесла: видишь,
мать помнит о тебе! Сижу, да и думаю: как же это Верочка легла спать без чаю? сама
пью, а сама все думаю. Вот и принесла. Кушай, моя дочка милая!
Странен показался Верочке голос
матери: он в самом деле
был мягок и добр, — этого никогда не бывало. Она с недоумением посмотрела на
мать. Щеки Марьи Алексевны пылали, и глаза несколько блуждали.
— Жюли,
будь хладнокровнее. Это невозможно. Не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри, Жан уже думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи, ты знаешь. От всех не убережешь, когда
мать хочет торговать дочерью. Лбом стену не прошибешь, говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно я живу, приняв этот наш русский принцип.
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что
мать говорит правду, а то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. А я вчера так и заснула у тебя в комнате, может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем виде
была. Ты не верь тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
Верочка опять видела прежнюю Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из — под зверской оболочки проглядывают человеческие черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела
мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть,
будет только жалеть, — теперь опять она чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
Мать замучит меня (вот тут-то Верочка улыбнулась), но пусть
будет со мною, что
будет, все равно!
— Что ты сделала, Верка проклятая? А? — но проклятой Верки уже не
было в зале;
мать бросилась к ней в комнату, но дверь Верочкиной комнаты
была заперта:
мать надвинула всем корпусом на дверь, чтобы выломать ее, но дверь не подавалась, а проклятая Верка сказала...
— Серж, говорит по — французски ее
мать? —
было первое слово Жюли, когда она проснулась.
И когда, сообразивши все приметы в театре, решили, что, должно
быть,
мать этой девушки не говорит по — французски, Жюли взяла с собою Сержа переводчиком.
Впрочем, уж такая
была его судьба, что пришлось бы ему ехать, хотя бы
матерью Верочки
был кардинал Меццофанти; и он не роптал на судьбу, а ездил повсюду, при Жюли, вроде наперсницы корнелевской героини.
— Все равно, что вздумается.
Мать дает деньги в залог, сними брошку. Или вот, еще лучше: она дает уроки на фортепьяно. Скажем, что у тебя
есть племянница.
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: — ваша
мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы
были вчера в театре? Я уже знаю все это от мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
— Что ж, он хотел обмануть вашу
мать, или они оба
были в заговоре против вас? — Верочка горячо стала говорить, что ее
мать уж не такая же дурная женщина, чтобы
быть в заговоре. — Я сейчас это увижу, — сказала Жюли. — Вы оставайтесь здесь, — вы там лишняя. — Жюли вернулась в залу.
— Да, ваша
мать не
была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша
мать. У них никакие чувства не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае, вам
будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам говорю, что это
будет не надолго. Что вам теперь делать?
Есть у вас родные в Петербурге?
Жюли стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований
матери, вам грозит опасность
быть проданной, он не зол, а только недалек, недалекий и незлой муж лучше всякого другого для умной женщины с характером, вы
будете госпожею в доме.
Была и еще одна причина в том же роде:
мать Сторешникова, конечно, станет противиться женитьбе —
мать в этом случае представительница света, — а Сторешников до сих пор трусил
матери и, конечно, тяготился своею зависимостью от нее. Для людей бесхарактерных очень завлекательна мысль: «я не боюсь; у меня
есть характер».
— Это по — твоему принято?
быть может, по — твоему также принято: сыновьям хороших фамилий жениться бог знает на ком, а
матерям соглашаться на это?
Перед Марьею Алексевною, Жюли, Верочкою Михаил Иваныч пасовал, но ведь они
были женщины с умом и характером; а тут по части ума бой
был равный, и если по характеру
был небольшой перевес на стороне
матери, то у сына
была под ногами надежная почва; он до сих пор боялся
матери по привычке, но они оба твердо помнили, что ведь по настоящему-то, хозяйка-то не хозяйка, а хозяинова
мать, не больше, что хозяйкин сын не хозяйкин сын, а хозяин.
По всей вероятности, негодная Верка не хочет выходить замуж, — это даже несомненно, — здравый смысл
был слишком силен в Марье Алексевне, чтобы обольститься хитрыми ее же собственными раздумьями о Верочке, как о тонкой интриганке; но эта девчонка устраивает все так, что если выйдет (а чорт ее знает, что у ней на уме, может
быть, и это!), то действительно уже
будет полной госпожей и над мужем, и над его
матерью, и над домом, — что ж остается?
Эта собачья угодливость
была ей гадка, она старалась как можно меньше
быть с
матерью.
Мать перестала осмеливаться входить в ее комнату, и когда Верочка сидела там, то
есть почти круглый день, ее не тревожили.
На диване сидели лица знакомые: отец,
мать ученика, подле
матери, на стуле, ученик, а несколько поодаль лицо незнакомое — высокая стройная девушка, довольно смуглая, с черными волосами — «густые, хорошие волоса», с черными глазами — «глаза хорошие, даже очень хорошие», с южным типом лица — «как будто из Малороссии; пожалуй, скорее даже кавказский тип; ничего, очень красивое лицо, только очень холодное, это уж не по южному; здоровье хорошее: нас, медиков, поубавилось бы, если бы такой
был народ!
Третий результат слов Марьи Алексевны
был, разумеется, тот, что Верочка и Дмитрий Сергеич стали, с ее разрешения и поощрения, проводить вместе довольно много времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с
матерью семейства, отцом семейства и женихом; говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка
пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не оставляла без надзора.
— Нельзя, наблюдаю, Михаил Иваныч; такая уж обязанность
матери, чтобы дочь в чистоте сохранить, и могу вам поручиться насчет Верочки. Только вот что я думаю, Михаил Иваныч: король-то французский какой
был веры?
Он твердил мне: «учись, Митя: выучишься — чиновник
будешь, нас с
матерью кормить
будешь, да и самому
будет хорошо».
Я знаю, что, если один из вас принимает такое дружеское участие в человеке, то этот человек должен
быть редкой находкой для
матери, желающей видеть свою дочь действительно хорошим человеком.
— Позвольте же сказать еще только одно; это так неважно для вас, что, может
быть, и не
было бы надобности говорить. Но все-таки лучше предупредить. Теперь она бежит от жениха, которого ей навязывает
мать.
— Да, это дело очень серьезное, мсье Лопухов. Уехать из дома против воли родных, — это, конечно, уже значит вызывать сильную ссору. Но это, как я вам говорила,
было бы еще ничего. Если бы она бежала только от грубости и тиранства их, с ними
было бы можно уладить так или иначе, — в крайнем случае, несколько лишних денег, и они удовлетворены. Это ничего. Но… такая
мать навязывает ей жениха; значит, жених богатый, очень выгодный.
— Конечно, мсье Лопухов, конечно, богатый; вот это-то меня и смутило. Ведь в таком случае
мать не может
быть примирена ничем. А вы знаете права родителей! В этом случае они воспользуются ими вполне. Они начнут процесс и поведут его до конца.
Верочка и подумала
было, но
мать бросится драться, может запереть.
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь отправляется по дороге к Невскому, сказала, что идет вместе с нею, Верочка вернулась в свою комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее
будет, если она сама в лицо скажет
матери — ведь драться на улице
мать не станет же? только надобно, когда
будешь говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее садиться на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она
была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая
мать,
была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая
мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор
был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это,
быть может,
было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна
будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало
быть, тогда она
будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Итак, немедленно по получении сведения о визите отправлен
был отец объявить дочери, что
мать простила ее и зовет к себе.
Мой отец
был дьячок в губернском городе и занимался переплетным мастерством, а
мать пускала на квартиру семинаристов.
Отец
выпивал, но только когда приходилась нужда невтерпеж, — это реальное горе, или когда доход
был порядочный; тут он отдавал
матери все деньги и говорил: «ну, матушка, теперь, слава богу, на два месяца нужды не увидишь; а я себе полтинничек оставил, на радости
выпью» — это реальная радость.
Моя
мать часто сердилась, иногда бивала меня, но тогда, когда у нее, как она говорила, отнималась поясница от тасканья корчаг и чугунов, от мытья белья на нас пятерых и на пять человек семинаристов, и мытья полов, загрязненных нашими двадцатью ногами, не носившими калош, и ухода за коровой; это — реальное раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха; и когда, при всем этом, «концы не сходились», как она говорила, то
есть нехватало денег на покупку сапог кому-нибудь из нас, братьев, или на башмаки сестрам, — тогда она бивала нас.
— Мой отец и
мать, хотя
были люди богатые, тоже вечно хлопотали и толковали о деньгах; и богатые люди не свободны от таких же забот…
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы
быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я не злая
была, так бы ты и не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе
мать.
А твоя
мать человек дурной, но все-таки человек, ей
было нужно, чтобы ты не
была куклой.
Да, Верочка,
будь признательна к своей
матери.
У некоторых
были старухи родственницы,
матери или тетки; две содержали стариков — отцов; у многих
были маленькие братья или сестры.
Одно только сначала казалось мастерской неделикатно со стороны Веры Павловны: первая невеста просила ее
быть посаженною
матерью и не упросила; вторая тоже просила и не упросила.
Вера Павловна, — теперь она уже окончательно Вера Павловна до следующего утра, — хлопочет по хозяйству: ведь у ней одна служанка, молоденькая девочка, которую надобно учить всему; а только выучишь, надобно приучать новую к порядку: служанки не держатся у Веры Павловны, все выходят замуж — полгода, немного больше, смотришь, Вера Павловна уж и шьет себе какую-нибудь пелеринку или рукавчики, готовясь
быть посаженною
матерью; тут уж нельзя отказаться, — «как же, Вера Павловна, ведь вы сами все устроили, некому
быть, кроме вас».
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им целовать свою руку, не чувствуя себе унижения, и держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их, то
есть держит себя так, когда не дурачится, но, по правде сказать, большею частью дурачится, бегает, шалит с ними, и они в восторге, и тут бывает довольно много галопированья и вальсированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни и хохотни, и чуть ли не больше всего пения; но беготня, хохотня и все нисколько не мешает этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так, как дай бог уважать старшую сестру, как не всегда уважается
мать, даже хорошая.
Лопуховы бывают в гостях не так часто, почти только у Мерцаловых, да у
матери и отца Мерцаловой; у этих добрых простых стариков
есть множество сыновей, занимающих порядочные должности по всевозможным ведомствам, и потому в доме стариков, живущих с некоторым изобилием, Вера Павловна видит многоразличное и разнокалиберное общество.
Компания имела человек пятьдесят или больше народа: более двадцати швей, — только шесть не участвовали в прогулке, — три пожилые женщины, с десяток детей,
матери, сестры и братья швей, три молодые человека, женихи: один
был подмастерье часовщика, другой — мелкий торговец, и оба эти мало уступали манерами третьему, учителю уездного училища, человек пять других молодых людей, разношерстных званий, между ними даже двое офицеров, человек восемь университетских и медицинских студентов.
Маленький сын этого Рахмета от жены русской, племянницы тверского дворского, то
есть обер — гофмаршала и фельдмаршала, насильно взятой Рахметом,
был пощажен для
матери и перекрещен из Латыфа в Михаила.