Неточные совпадения
— Очень хорошо. Прокофьич, возьми
же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одёженку» и, высоко подняв
ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на минутку?
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у
нее там внутри делается; а так как мы с тобой те
же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
Казалось,
ей и совестно было, что
она пришла, и в то
же время
она как будто чувствовала, что имела право прийти.
— Я? — спросила
она и медленно подняла на него свой загадочный взгляд. — Знаете ли, что это очень лестно? — прибавила
она с незначительною усмешкой, а глаза глядели все так
же странно.
Фенечка вскочила со стула, на котором
она уселась со своим ребенком, и, передав его на руки девушки, которая тотчас
же вынесла его вон из комнаты, торопливо поправила свою косынку.
Рассмотрев хорошенько
ее покрасневший и воспаленный глаз, он прописал
ей примочку, которую тут
же сам составил, и, разорвав на части свой платок, показал
ей, как надо примачивать.
«Поцелуй
же ручку у барина, глупенькая», — сказала
ей Арина.
— Так для какого
же дьявола вы нас к
ней зовете?
Она говорила и двигалась очень развязно и в то
же время неловко:
она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы
она ни делала, вам постоянно казалось, что
она именно это-то и не хотела сделать; все у
ней выходило, как дети говорят, — нарочно, то есть не просто, не естественно.
Она так
же непринужденно разговаривала с своим танцором, как и с сановником, тихо поводила головой и глазами и раза два тихо засмеялась.
Звук
ее голоса не выходил у него из ушей; самые складки
ее платья, казалось, ложились у
ней иначе, чем у других, стройнее и шире, и движения
ее были особенно плавны и естественны в одно и то
же время.
По лицу Анны Сергеевны трудно было догадаться, какие
она испытывала впечатления: оно сохраняло одно и то
же выражение, приветливое, тонкое;
ее прекрасные глаза светились вниманием, но вниманием безмятежным.
Ломание Базарова в первые минуты посещения неприятно подействовало на
нее, как дурной запах или резкий звук; но
она тотчас
же поняла, что он чувствовал смущение, и это
ей даже польстило.
— Ну? — говорил он ему на улице, — ты все того
же мнения, что
она — ой-ой-ой?
— И так-таки у вас ни капельки художественного смысла нет? — промолвила
она, облокотясь на стол и этим самым движением приблизив свое лицо к Базарову. — Как
же вы это без него обходитесь?
— Да, — отвечал Базаров, — баба с мозгом. Ну, и видала
же она виды.
Ее ум был пытлив и равнодушен в одно и то
же время:
ее сомнения не утихали никогда до забывчивости и никогда не дорастали до тревоги.
Одинцова была к
ней довольно равнодушна, так
же как и Базаров.
Вечером того
же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх;
она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых», как
она их называла. В парадных комнатах
она только дулась; зато у себя, перед своею горничной,
она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у
ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
— Как
же это вы ехать собираетесь, — начала
она, — а обещание ваше?
— Итак, вы считаете меня спокойным, изнеженным, избалованным существом, — продолжала
она тем
же голосом, не спуская глаз с окна. — А я так знаю о себе, что я очень несчастлива.
Одинцова скорыми шагами дошла до своего кабинета. Базаров проворно следовал за
нею, не поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья. Одинцова опустилась на то
же самое кресло, на котором сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
— Так как
же называется эта книга? — начала
она после небольшого молчания.
— Нет? — Базаров стоял к
ней спиною. — Так знайте
же, что я люблю вас глупо, безумно… Вот чего вы добились.
«Что-то у них произошло, — рассуждал он сам с собою, — зачем
же я буду торчать перед
нею после отъезда? я
ей окончательно надоем; я и последнее потеряю».
— Хоть еще разочек дай обнять себя, Енюшечка, — простонала Арина Власьевна. Базаров нагнулся к
ней. — Да какой
же ты красавчик стал!
Да вот, например, ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, —
она такая славная, белая, — вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое
же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать…
— Как тебе не стыдно, Евгений… Что было, то прошло. Ну да, я готов вот перед ними признаться, имел я эту страсть в молодости — точно; да и поплатился
же я за
нее! Однако, как жарко. Позвольте подсесть к вам. Ведь я не мешаю?
Она боялась ласкать Базарова, и он не ободрял
ее, не вызывал
ее на ласки; притом
же и Василий Иванович присоветовал
ей не очень его «беспокоить».
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я
же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как
она вздыхает за стеной, а выйдешь к
ней — и сказать
ей нечего.
Фенечка опять засмеялась и даже руками всплеснула, до того
ей показалось забавным желание Базарова.
Она смеялась и в то
же время чувствовала себя польщенною. Базаров пристально смотрел на
нее.
— Вот возьмите, — сказала
она, но тотчас
же отдернула протянутую руку и, закусив губы, глянула на вход беседки, потом приникла ухом.
— Отчего
же ей не быть чистою? — шепнула
она.
— А чем
же я тут виновата? — произнесла
она с трудом.
Но тут голос изменил
ей, и в то
же время
она почувствовала, что Павел Петрович ухватил и стиснул
ее руку…
Она посмотрела на него, и так и окаменела. Он стал еще бледнее прежнего; глаза его блистали, и, что всего было удивительнее, тяжелая, одинокая слеза катилась по его щеке.
Лестница заскрипела под быстрыми шагами… Он оттолкнул
ее от себя прочь и откинулся головой на подушку. Дверь растворилась — и веселый, свежий, румяный появился Николай Петрович. Митя, такой
же свежий и румяный, как и отец, подпрыгивал в одной рубашечке на его груди, цепляясь голыми ножками за большие пуговицы его деревенского пальто.
— Как ты полагаешь, не объявить ли
ей твое намерение теперь
же? — спросил Павел Петрович.
— Не мог
же я отказаться! А что касается до Анны Сергеевны,
она сама, вы помните, во многом соглашалась с Евгением.
— Кто
же ею не дорожит? — спросил Аркадий, а у самого в уме мелькнуло: «На что
она?» — «На что
она?» — мелькнуло и у Кати. Молодым людям, которые часто и дружелюбно сходятся, беспрестанно приходят одни и те
же мысли.
— Довольно и так, — повторил за Катей Аркадий. — Да, да, — продолжал он, — вы недаром одной крови с Анной Сергеевной; вы так
же самостоятельны, как
она; но вы более скрытны. Вы, я уверен, ни за что первая не выскажете своего чувства, как бы оно ни было сильно и свято…
— Вы одинаково умны; у вас столько
же, если не больше, характера, как у
ней…
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказала
она, — тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не правда ли? А кто
же сны помнит?
— Отчего
же? — возразила
она, а сама перевела разговор на другую дорогу.
Одну из них, богиню Молчания, с пальцем на губах, привезли было и поставили; но
ей в тот
же день дворовые мальчишки отбили нос, и хотя соседний штукатур брался приделать
ей нос «вдвое лучше прежнего», однако Одинцов велел
ее принять, и
она очутилась в углу молотильного сарая, где стояла долгие годы, возбуждая суеверный ужас баб.
Аркадий обратился к Кате.
Она сидела в том
же положении, только еще ниже опустила голову.
— Да я полагаю, — ответил Базаров тоже со смехом, хотя ему вовсе не было весело и нисколько не хотелось смеяться, так
же как и
ей, — я полагаю, следует благословить молодых людей. Партия во всех отношениях хорошая; состояние у Кирсанова изрядное, он один сын у отца, да и отец добрый малый, прекословить не будет.
— Как себе! Зачем
же это? Какая это ранка? Где
она?
— Что такое, господи! — пролепетала, выбегая из гостиной, старушка и, ничего не понимая, тут
же в передней упала к ногам Анны Сергеевны и начала, как безумная, целовать
ее платье.
Она взглянула на Базарова… и остановилась у двери, до того поразило
ее это воспаленное и в то
же время мертвенное лицо с устремленными на
нее мутными глазами.
Она просто испугалась каким-то холодным и томительным испугом; мысль, что
она не то бы почувствовала, если бы точно его любила, — мгновенно сверкнула у
ней в голове.
Она по-прежнему якшается с студентами, особенно с молодыми русскими физиками и химиками, которыми наполнен Гейдельберг и которые, удивляя на первых порах наивных немецких профессоров своим трезвым взглядом на вещи, впоследствии удивляют тех
же самых профессоров своим совершенным бездействием и абсолютною ленью.