Неточные совпадения
Я
жил тогда (зимою 1835 года)
в Москве, у тетушки, родной сестры покойной матушки.
Он
жил у своей матери, довольно богатой женщины, статской советницы,
в отдельном флигельке, на полной свободе, так же как я у тетушки.
Мать, братья, сестры, тетки, дядья — все его обожали, он
жил с ними со всеми
в ладах необыкновенных и пользовался репутацией образцового родственника.
Жил он
в деревянном доме с большим двором и садом,
в Кривом переулке возле Пречистенского бульвара.
— И почему вы полагаете, — закричал он, весь еще багровый от кашля, — что мы желаем завербовать вас
в наш лагерь? (Он выговорил Lager по-немецки.) Нисколько нам это не нужно, бардзо дзенкуем! [Премного благодарны! (польск.).] Вольному воля, спасенному спасение! А что касательно двух поколений, то это точно: нам, старикам, с вами, молодыми,
жить трудно, очень трудно! Наши понятия ни
в чем не согласны: ни
в художестве, ни
в жизни, ни даже
в морали. Не правда ли, Сусанна Ивановна?
— Вот, подите вы, ха-ха-ха! Кажется, не первый десяток
живем мы с этою барышней, а никогда она не может понять, когда я шутку шучу и когда говорю
в суриозе! Да и вы, почтеннейший, кажется, недоумеваете… Ха-ха-ха! Значит, вы еще старика Ратча не знаете!
Я только что начинал
жить тогда: не испытал ни страсти, ни скорби и редко бывал свидетелем того, как выражаются
в других те сильные чувства…
Я
живу в Тамбовской губернии, у одного богатого помещика, Ивана Матвеича Колтовского,
в его деревенском доме,
в небольшой комнате второго этажа.
Он
жил в Париже до революции, помнил Марию-Антуанетту, получил приглашение к ней
в Трианон; видел и Мирабо, который, по его словам, носил очень большие пуговицы — «exagere en tout» [«Преувеличивая во всем» (фр.).] — и был вообще человек дурного тона — «en depit de sa naissance!» [«Вопреки своему происхождению!» (фр.).]
Он был очень
жив и развязен во всех движениях и речах; но высокомерия или дерзости, столичного презрительного тона
в нем и следа не было, и ничего военного, гвардейского…
— Разрыв! разрыв там этих покровов… оболочки… Вы знаете… покровов! — заговорил г. Ратч, как только запер дверь. — Такое несчастие! Еще вчера вечером нельзя было ничего заметить, и вдруг: р-р-р-раз! трах! пополам! и конец! Вот уже точно: «Heute roth, morgen todt!» [«Нынче
жив, завтра мертв!» (нем.).] Правда, это должно было ожидать: я это всегда ожидал, мне
в Тамбове полковой доктор Галимбовский, Викентий Казимирович… Вы, наверное, слыхали о нем… отличнейший практик, специалист!
Отсутствие женского пола (ибо не было возможности причислить к нему двух теток Элеоноры Карповны, сестер колбасника, да еще какую-то кривобокую девицу
в синих очках на синем носе), отсутствие приятельниц и подруг меня сперва поразило; но, поразмыслив, я сообразил, что Сусанна, с ее нравом, воспитанием, с ее воспоминаниями, не могла иметь подруг
в той среде, где она
жила.
Если он еще
жив и не женат, то, вероятно, и доселе не изменился: точит и клеит, и гимнастикой занимается, и сердца пожирает по-прежнему, и Наполеона
в лазоревом мундире рисует
в альбомы приятельниц.
— Помилуй, Леонтий; ты ничего не делаешь для своего времени, ты пятишься, как рак. Оставим римлян и греков — они сделали свое. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это (он указал вокруг на спящие улицы, сады и дома). Будем превращать эти обширные кладбища
в жилые места, встряхивать спящие умы от застоя!
Если не нам, то американцам, если не американцам, то следующим за ними — кому бы ни было, но скоро суждено опять влить
в жилы Японии те здоровые соки, которые она самоубийственно выпустила вместе с собственною кровью из своего тела, и одряхлела в бессилии и мраке жалкого детства.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Мы теперь
в Петербурге намерены
жить. А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский уж слишком!., признаюсь, большая неприятность… Вот и муж мой… он там получит генеральский чин.
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете
в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство,
живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй. Так и скажите:
живет Петр Иванович Бобчпиский.
Анна Андреевна. Я
живу в деревне…
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.