Неточные совпадения
Один,
на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый,
с острым и немного кривым носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой
на широких губах, лежал
на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой лежал
на груди, подперев обеими
руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль.
Он лежал неловко; его большая, кверху широкая, книзу заостренная голова неловко сидела
на длинной шее; неловкость сказывалась в самом положении его
рук, его туловища, плотно охваченного коротким черным сюртучком, его длинных ног
с поднятыми коленями, подобных задним ножкам стрекозы.
— Нет-с; это не по моей части-с, — возразил Шубин и надел шляпу
на затылок. — Я мясник-с; мое дело — мясо, мясо лепить, плечи, ноги,
руки, а тут и формы нет, законченности нет, разъехалось во все стороны… Пойди поймай!
Берсенев вообще не грешил многоглаголанием и, когда говорил, выражался неловко,
с запинками, без нужды разводя
руками; а в этот раз какая-то особенная тишина нашла
на его душу, тишина, похожая
на усталость и
на грусть.
Он тихо двигался рядом
с Еленой, неловко выступал, неловко поддерживал ее
руку, изредка толкал ее плечом и ни разу не взглянул
на нее; но речь его текла легко, если не совсем свободно, он выражался просто и верно, и в глазах его, медленно блуждавших по стволам деревьев, по песку дорожки, по траве, светилось тихое умиление благородных чувств, а в успокоенном голосе слышалась радость человека, который сознает, что ему удается высказываться перед другим, дорогим ему человеком.
Девушка,
с виду горничная, стояла в лавке спиной к порогу и торговалась
с хозяином: из-под красного платка, который она накинула себе
на голову и придерживала обнаженной
рукой у подбородка, едва виднелась ее круглая щечка и тонкая шейка.
Катя ее ненавидела и все говорила о том, как она убежит от тетки, как будет жить
на всей Божьей воле;
с тайным уважением и страхом внимала Елена этим неведомым, новым словам, пристально смотрела
на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые
руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
Иностранное происхождение Инсарова (он был болгар родом) еще яснее сказывалось в его наружности: это был молодой человек лет двадцати пяти, худощавый и жилистый,
с впалою грудью,
с узловатыми
руками; черты лица имел он резкие, нос
с горбиной, иссиня-черные, прямые волосы, небольшой лоб, небольшие, пристально глядевшие, углубленные глаза, густые брови; когда он улыбался, прекрасные белые зубы показывались
на миг из-под тонких жестких, слишком отчетливо очерченных губ.
Увар Иванович носил просторный сюртук табачного цвета и белый платок
на шее, ел часто и много и только в затруднительных случаях, то есть всякий раз, когда ему приходилось выразить какое-либо мнение, судорожно двигал пальцами правой
руки по воздуху, сперва от большого пальца к мизинцу, потом от мизинца к большому пальцу,
с трудом приговаривая: «Надо бы… как-нибудь, того…»
Увар Иванович тихонько взял
с подноса рюмку и долго,
с усиленным вниманием глядел
на нее, как будто не понимая хорошенько, что у него такое в
руке.
Впереди шли Елена и Зоя
с Инсаровым; за ними,
с выражением полного счастия
на лице, выступала Анна Васильевна под
руку с Уваром Ивановичем.
— А я вот что говорю, — продолжал незнакомец, отстраняя его своею мощною
рукой, как ветку
с дороги, — я говорю: отчего вы не пел bis, когда мы кричал bis? А теперь я сейчас, сей минутой уйду, только вот нушна, штоп эта фрейлейн, не эта мадам, нет, эта не нушна, а вот эта или эта (он указал
на Елену и Зою) дала мне einen Kuss, как мы это говорим по-немецки, поцалуйшик, да; что ж? это ничего.
Господин официр поднял
руки и подался вперед, но вдруг произошло нечто необыкновенное: он крякнул, все огромное туловище его покачнулось, поднялось от земли, ноги брыкнули
на воздухе, и, прежде чем дамы успели вскрикнуть, прежде чем кто-нибудь мог понять, каким образом это сделалось, господин официр, всей своей массой,
с тяжким плеском бухнулся в пруд и тотчас же исчез под заклубившейся водой.
Час спустя Елена,
с шляпою в одной
руке,
с мантильей в другой, тихо входила в гостиную дачи. Волосы ее слегка развились,
на каждой щеке виднелось маленькое розовое пятнышко, улыбка не хотела сойти
с ее губ, глаза смыкались и, полузакрытые, тоже улыбались. Она едва переступала от усталости, и ей была приятна эта усталость; да и все ей было приятно. Все казалось ей милым и ласковым. Увар Иванович сидел под окном; она подошла к нему, положила ему
руку на плечо, потянулась немного и как-то невольно засмеялась.
С минуту стоял Инсаров перед затворившеюся дверью и тоже прислушивался. Дверь внизу
на двор стукнула. Он подошел к дивану, сел и закрыл глаза
рукой.
С ним еще никогда ничего подобного не случалось. «Чем заслужил я такую любовь? — думал он. — Не сон ли это?»
Берсенев схватил фуражку, сунул портному в
руку целковый и тотчас поскакал
с ним
на квартиру Инсарова.
Ночь была нехороша. Больной много бредил. Несколько раз вставал Берсенев
с своего диванчика, приближался
на цыпочках к постели и печально прислушивался к его несвязному лепетанию. Раз только Инсаров произнес
с внезапной ясностью: «Я не хочу, я не хочу, ты не должна…» Берсенев вздрогнул и посмотрел
на Инсарова: лицо его, страдальческое и мертвенное в то же время, было неподвижно, и
руки лежали бессильно… «Я не хочу», — повторил он едва слышно.
Елена протянула
руки, как будто отклоняя удар, и ничего не сказала, только губы ее задрожали и алая краска разлилась по всему лицу. Берсенев заговорил
с Анной Васильевной, а Елена ушла к себе, упала
на колени и стала молиться, благодарить Бога… Легкие, светлые слезы полились у ней из глаз. Она вдруг почувствовала крайнюю усталость, положила голову
на подушку, шепнула: «Бедный Андрей Петрович!» — и тут же заснула,
с мокрыми ресницами и щеками. Она давно уже не спала и не плакала.
Он глядел
на нее
с таким выражением обожания, что она тихо опустила
руку с его волос
на его глаза.
Ораторским движением
руки указал он своей дочери
на стул, и когда та, не понявши его движения, вопросительно посмотрела
на него, он промолвил
с достоинством, но не оборачивая головы: «Прошу вас сесть».
— Холодно! — возразил
с быстрою, но горькою усмешкой Инсаров. — Хорош я буду солдат, коли мне холоду бояться. А приехал я сюда… я тебе скажу зачем. Я гляжу
на это море, и мне кажется, что отсюда ближе до моей родины. Ведь она там, — прибавил он, протянув
руку на восток. — Вот и ветер оттуда тянет.
К великому скандалу трех посетителей англичан, Елена хохотала до слез над святым Марком Тинторетта, прыгающим
с неба, как лягушка в воду, для спасения истязаемого раба;
с своей стороны, Инсаров пришел в восторг от спины и икр того энергичного мужа в зеленой хламиде, который стоит
на первом плане тициановского Вознесения и воздымает
руки вослед Мадонны; зато сама Мадонна — прекрасная, сильная женщина, спокойно и величественно стремящаяся в лоно Бога-отца, — поразила и Инсарова и Елену; понравилась им также строгая и святая картина старика Чима да Конельяно.
Выходя из академии, они еще раз оглянулись
на шедших за ними англичан
с длинными, заячьими зубами и висячими бакенбардами — и засмеялись; увидали своего гондольера
с куцею курткой и короткими панталонами — и засмеялись; увидали торговку
с узелком седых волос
на самой вершине головы — и засмеялись пуще прежнего; посмотрели наконец друг другу в лицо — и залились смехом, а как только сели в гондолу — крепко — крепко пожали друг другу
руку.