Неточные совпадения
Думаю, авось опомнится;
не хочется, знаете ли, верить злу, черной неблагодарности в человеке.
Ну,
думаю, видно, брат, господа-то твои
не на золоте едят…
Наконец
не вытерпел, вдруг встал;
думаю, пойду посмотрю, что делает пациент?
Старушка меня со слезами благодарит; а я про себя
думаю: «
Не стою я твоей благодарности».
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или
не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли,
не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат
думай об одном: как бы дети
не пищали да жена
не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
Я
думал, что
не переживу ее; я был огорчен страшно, убит, но плакать
не мог — ходил словно шальной.
Кричит: «Нет! меня вам
не провести! нет,
не на того наткнулись! планы сюда! землемера мне подайте, христопродавца подайте сюда!» — «Да какое, наконец, ваше требование?» — «Вот дурака нашли! эка! вы
думаете: я вам так-таки сейчас мое требование и объявлю?.. нет, вы планы сюда подайте, вот что!» А сам рукой стучит по планам.
И мужики надеялись,
думали: «Шалишь, брат! ужо тебя к ответу потянут, голубчика; вот ты ужо напляшешься, жила ты этакой!..» А вместо того вышло — как вам доложить? сам Господь
не разберет, что такое вышло!
Я остановился в недоумении, оглянулся… «Эге! —
подумал я, — да это я совсем
не туда попал: я слишком забрал вправо», — и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма.
Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало
не колеблясь поскакал один на волка… «Что за славный мальчик!» —
думал я, глядя на него.
— Да уж это я знаю. А вот и ученый пес у тебя и хороший, а ничего
не смог.
Подумаешь, люди-то, люди, а? Вот и зверь, а что из него сделали?
В избе Аннушки
не было; она уже успела прийти и оставить кузов с грибами. Ерофей приладил новую ось, подвергнув ее сперва строгой и несправедливой оценке; а через час я выехал, оставив Касьяну немного денег, которые он сперва было
не принял, но потом,
подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху. В течение этого часа он
не произнес почти ни одного слова; он по-прежнему стоял, прислонясь к воротам,
не отвечал на укоризны моего кучера и весьма холодно простился со мной.
— И сам ума
не приложу, батюшка, отцы вы наши: видно, враг попутал. Да, благо, подле чужой межи оказалось; а только, что греха таить, на нашей земле. Я его тотчас на чужой-то клин и приказал стащить, пока можно было, да караул приставил и своим заказал: молчать, говорю. А становому на всякий случай объяснил: вот какие порядки, говорю; да чайком его, да благодарность… Ведь что, батюшка,
думаете? Ведь осталось у чужаков на шее; а ведь мертвое тело, что двести рублев — как калач.
«Старшие!» —
подумал я и
не без сожаления поглядел на бедного старика. Он ощупался, достал из-за пазухи кусок черствого хлеба и принялся сосать, как дитя, с усилием втягивая и без того впалые щеки.
— Что? грозить мне вздумал? — с сердцем заговорил он. — Ты
думаешь, я тебя боюсь? Нет, брат,
не на того наткнулся! чего мне бояться?.. Я везде себе хлеб сыщу. Вот ты — другое дело! Тебе только здесь и жить, да наушничать, да воровать…
С того времени прошел год. Беловзоров до сих пор живет у тетушки и все собирается в Петербург. Он в деревне стал поперек себя толще. Тетка — кто бы мог это
подумать — в нем души
не чает, а окрестные девицы в него влюбляются…
Однако,
подумал я, глядя на его изнеможенное лицо, нельзя ли его вытащить отсюда? Может быть, еще есть возможность его вылечить… Но Авенир
не дал мне докончить мое предложение.
Впрочем,
не должно
думать, чтобы он это делал из любви к справедливости, из усердия к ближним — нет! он просто старается предупредить все то, что может как-нибудь нарушить его спокойствие.
— Да нет, — перебил он меня, — такие ли бывают хозяева! Вот видите ли, — продолжал он, скрутив голову набок и прилежно насасывая трубку, — вы так, глядя на меня, можете
подумать, что я и того… а ведь я, должен вам признаться, воспитанье получил средственное; достатков
не было. Вы меня извините, я человек откровенный, да и наконец…
А!
подумал я, была
не была!..
— Нет-с, еще
не служу, а
думаю скоро определиться. Да что служба?.. Люди — вот главное. С какими я здесь людьми познакомился!..
Вы
думаете: теперь он по крайней мере уйдет? как бы
не так!
— Почему! Да по одному звуку вашего голоса: вы так небрежно мне отвечаете… А я совсем
не то, что вы
думаете…
— Однако, — прибавил он,
подумав немного, — я, кажется, обещал вам рассказать, каким образом я женился. Слушайте же. Во-первых, доложу вам, что жены моей уже более на свете
не имеется, во-вторых… а во-вторых, я вижу, что мне придется рассказать вам мою молодость, а то вы ничего
не поймете… Ведь вам
не хочется спать?
Я даже
не позволял самому себе
думать, что я предаюсь горькому удовольствию иронии…
Призадумался мой Еремей Лукич: дело,
думает,
не ладно… колдовство проклятое замешалось… да вдруг и прикажи перепороть всех старых баб на деревне.
С того самого дня они уже более
не расставались. (Деревня Бесселендеевка отстояла всего на восемь верст от Бессонова.) Неограниченная благодарность Недопюскина скоро перешла в подобострастное благоговение. Слабый, мягкий и
не совсем чистый Тихон склонялся во прах перед безбоязненным и бескорыстным Пантелеем. «Легкое ли дело! —
думал он иногда про себя, — с губернатором говорит, прямо в глаза ему смотрит… вот те Христос, так и смотрит!»
Чертопханов, правда, по-русски читал мало, по-французски понимал плохо, до того плохо, что однажды на вопрос гувернера из швейцарцев: «Vous parlez français, monsieur?» [Вы говорите по-французски, сударь? (фр.)] отвечал: «Же
не разумею, — и,
подумав немного, прибавил: — па», — но все-таки он помнил, что был на свете Вольтер, преострый сочинитель, и что Фридрих Великий, прусский король, на военном поприще тоже отличался.
«О, да ты „
не тронь меня“, —
подумал я, в свою очередь украдкой посматривая на ее гибкий стан, впалую грудь и угловатые, проворные движения.
— Я тебя любил, я люблю тебя без ума, без памяти — и как
подумаю я теперь, что ты этак, ни с того ни с сего, здорово живешь, меня покидаешь да по свету скитаться станешь — ну, и представляется мне, что
не будь я голяк горемычный,
не бросила ты бы меня!
Дорогой он ехал больше шагом, враскачку, глядел по сторонам, покуривал табак из коротенького чубучка и ни о чем
не размышлял; разве возьмет да
подумает про себя: «Чертопхановы чего захотят — уж добьются! шалишь!» — и ухмыльнется; ну, а с прибытием домой пошла статья другая.
Изумленный становой
не знал, что предпринять. Мертвая тишина царствовала в комнате. «Да уж он скончался», —
подумал он и, возвысив голос, промолвил: — Пантелей Еремеич! А, Пантелей Еремеич!
Ай,
думаю, беда —
не успела!
Я стал прощаться с нею, повторил ей мое обещание прислать ей лекарство, попросил ее еще раз хорошенько
подумать и сказать мне —
не нужно ли ей чего?