Неточные совпадения
Дом свой мать Литвинова тоже поставила на европейскую ногу; слугам говорила"
вы"и никому
не позволяла за обедом наедаться до сопения.
— Ну-с, почтенная Матрена Семеновна, — начал Губарев, обращаясь к даме и, видно,
не считая нужным знакомить ее с Литвиновым, — что бишь
вы начали нам рассказывать?
— Ну, вот он и является к князю, и говорит ему: Ваше сиятельство, говорит,
вы в таком сане и в таком звании, говорит, что
вам стоит облегчить мою участь?
Вы, говорит,
не можете
не уважать чистоту моих убеждений! И разве можно, говорит, в наше время преследовать за убеждения? И что ж,
вы думаете, сделал князь, этот образованный, высокопоставленный сановник?
— Дала пощечину, дала пощечину! — с судорожным напряжением повторила Суханчикова, — я
не стану пустяков говорить. И с такими людьми
вы приятель!
— Что? Будто
вы не знаете? На Вознесенском проспекте всенародно кричал, что надо, мол, всех либералов в тюрьму; а то еще к нему приходит старый пансионский товарищ, бедный, разумеется, и говорит:"Можно у тебя пообедать?"А тот ему в ответ:"Нет, нельзя; у меня два графа сегодня обедают… п' шол прочь!"
— Ну-с, извините; Саркизов лгун, точно; он же с мертвого отца парчовой покров стащил, об этом я спорить никогда
не стану; но Прасковья Яковлевна, какое сравненье! Вспомните, как она благородно с мужем разошлась! Но
вы, я знаю,
вы всегда готовы…
— А! Значит, естественными науками. Это полезно как школа; как школа,
не как цель. Цель теперь должна быть… мм… должна быть… другая.
Вы, позвольте узнать, каких придерживаетесь мнений?
Разве
вы не видите, к чему это все ведет?
Разве
вы не видите, что… мы… что нам…. нам нужно теперь слиться с народом, узнать… узнать его мнение?
Он уже собирался идти домой, как вдруг к нему подошел незнакомый человек в шляпе с широкими полями и, проговорив по-русски:"Я
вас не беспокою?" — присел за его столик.
— Господин Губарев, у которого я имел удовольствие
вас видеть сегодня, начал он, — меня
вам не отрекомендовал; так уж, если
вы позволите, я сам себя рекомендую: Потугин, отставной надворный советник, служил в министерстве финансов, в Санкт-Петербурге. Надеюсь, что
вы не найдете странным…я вообще
не имею привычки так внезапно знакомиться… но с
вами…
— Так я
не беспокою
вас? — повторил он мягким, немного сиплым и слабым голосом, который как нельзя лучше шел ко всей его фигуре.
— Скажите, пожалуйста, — спросил Литвинов, — чему
вы приписываете несомненное влияние Губарева на всех его окружающих?
Не дарованиям,
не способностям же его?
— Меня зовут Созонтом… Созонтом Иванычем. Дали мне это прекрасное имя в честь родственника, архимандрита, которому я только этим и обязан. Я, если смею так выразиться, священнического поколения. А что
вы насчет терпенья сомневаетесь, так это напрасно: я терпелив. Я двадцать два года под начальством родного дядюшки, действительного статского советника Иринарха Потугина, прослужил.
Вы его
не изволили знать?
Вы не думайте, что я пьяница, но алкоголь развязывает мне язык.
Вот
вы говорите, что нам следует занимать, перенимать у наших старших братьев; но как же возможно перенимать,
не соображаясь с условиями климата, почвы, с местными, с народными особенностями?
—
Не ожидал я от
вас такого возражения, почтеннейший Григорий Михайлович, начал он погодя немного.
Ведь
вы чужое берете
не потому, что оно чужое, а потому, что оно
вам пригодно: стало быть,
вы соображаете,
вы выбираете.
А что до результатов — так
вы не извольте беспокоиться: своеобразность в них будет в силу самых этих местных, климатических и прочих условий, о которых
вы упоминаете.
—
Вы спрашивали меня, какого я мнения о Европе, — начал он опять, — я удивляюсь ей и предан ее началам до чрезвычайности и нисколько
не считаю нужным это скрывать.
Ведь вот и
вы не усомнились заявить господину Губареву свой образ мыслей.
—
Вам весело,
вам приятно, и мне здесь хорошо, — сказал Литвинов, — и я сюда учиться приехал; но это
не мешает мне видеть хоть бы вот подобные штучки…Он указал на двух проходивших лореток, около которых кривлялось и картавило несколько членов Жокей-клуба, и на игорную залу, набитую битком, несмотря на позднее время дня.
— С неделю я еще останусь в Бадене, а впрочем, мы можем сходиться вот тут, у Вебера или у Маркса. А
не то я к
вам зайду.
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной сцене: лавочник ли придет и станет кричать на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что
вы, мол, за князья, коли сами с голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью
не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение.
— Я совершенно здорова… но это платье… разве
вы не понимаете?
— Да… я полагаю, — отвечал с запинкой Литвинов. — Я согласен с вашим батюшкой… Да и почему
вам не поехать… людей посмотреть и себя показать, прибавил он с коротким смехом.
—
Вы сами этого желали, — перебила она. — И вот еще одно условие:
вы должны мне обещать, что
вас на этом бале
не будет.
—
Вы точно сказочная царевна, — промолвил наконец Литвинов, — или нет:
вы, как полководец перед сражением, перед победой…
Вы не позволили мне ехать на этот бал, — продолжал он, между тем как она по-прежнему
не шевелилась и
не то чтобы
не слушала его, а следила за другою, внутреннею речью, — но
вы не откажетесь принять от меня и взять с собою эти цветы?
— И будто я в самом деле так хороша?
Вы не пристрастны?
Вы не можете себе представить, Григорий Михайлович, quel succes elle a eu!
Князь Александр Федорович сказал, что ей место
не здесь и что она напоминает ему графиню Девонширскую… ну,
вы знаете, ту… известную…
— Конечно, веселилась; еще бы ей
не быть довольной! А впрочем,
вы знаете, ее сразу
не разберешь. Все мне говорят вчера: как это удивительно! jamais on ne dirait que mademoiselle vorte fille est a son premier bal. Граф Рейзенбах, между прочим… да
вы его, наверное, знаете…
— Как… уехала? — повторил Литвинов, и что-то тихо задрожало у него в самой глубине груди. — Разве… разве… разве она об эту пору
не занимается с
вами,
не дает
вам уроков?
"Простите меня, Григорий Михайлыч. Все кончено между нами: я переезжаю в Петербург. Мне ужасно тяжело, но дело сделано. Видно, моя судьба… да нет, я
не хочу оправдываться… Предчувствия мои сбылись. Простите меня, забудьте меня: я
не стою
вас.
— Григорий Михайлыч, — проговорил женский голос, —
вы не узнаете меня?
—
Вы…
вы давно в Бадене? — спросил генерал Ратмиров, как-то
не по-русски охорашиваясь и, очевидно,
не зная, о чем беседовать с другом детства жены.
— Да что же
вы не сядете, Григорий Михайлыч, — промолвила наконец Ирина.
—
Вы должны непременно посетить нас, — говорила между тем Литвинову Ирина. Мы живем в Ноtel dе L'Europe. От четырех до шести я всегда дома. Мы с
вами так давно
не видались.
— С Москвы, с Москвы, — повторила она с расстановкой. — Приходите, мы потолкуем, старину вспомянем. А знаете ли, Григорий Михайлыч,
вы не много переменились.
Вы уж и так
не только самими собою, всеми нами управляете.
Не давайте нам только адвокатов, да присяжных, да земских каких-то чиновников, да дисциплины, — дисциплины пуще всего
не трогайте, а мосты, и набережные, и гошпитали
вы можете строить, и улиц газом отчего
не освещать?
—
Вы уже уходите? — промолвила Ирина, но, подумав немного,
не стала настаивать и только взяла с него слово, что он непременно посетит ее.
— Вот это мило! — заговорил он, крепко стискивая руку нежданному гостю, вот спасибо! Я сам непременно навестил бы
вас, да
вы не хотели мне сказать, где
вы живете. Садитесь, пожалуйста, положите шляпу. Садитесь же.
— Тут… маленькое недоразумение… — начал он
не без запинки. — Конечно, я всегда с удовольствием… но меня, собственно… меня к
вам прислали.
— То есть
вы хотите сказать, — промолвил жалобным голосом Литвинов, — что сами собой
вы бы
не пришли ко мне?
— О нет, помилуйте!.. Но я… я, может быть,
не решился бы сегодня
вас беспокоить, если бы меня
не попросили зайти к
вам. Словом, у меня есть к
вам поручение.
— От одной
вам известной особы, от Ирины Павловны Ратмировой.
Вы третьего дня обещались навестить ее и
не пришли.
— Ирина Павловна, — продолжал Потугин, — полагает, что та…как бы выразиться…та среда, что ли, в которой
вы ее застали третьего дня,
не должна возбудить ваше особенное сочувствие; но она велела
вам сказать, что черт
не такой черный, каким его изображают.
— С моею фигурой, с положением моим в обществе оно, точно, неправдоподобно; но
вы знаете — уже Шекспир сказал:"Есть многое на свете, друг Гонца, и так далее. Жизнь тоже шутить
не любит. Вот
вам сравнение: дерево стоит перед
вами, и ветра нет; каким образом лист на нижней ветке прикоснется к листу на верхней ветке? Никоим образом. А поднялась буря, все перемешалось — и те два листа прикоснулись.