Неточные совпадения
Ее муж, бывший губернский прокурор, известный
в свое
время делец, — человек бойкий и решительный, желчный и упрямый, — умер лет десять
тому назад.
Марья Дмитриевна наследовала Покровское, но недолго жила
в нем; на второй же год после ее свадьбы с Калитиным, который
в несколько дней успел покорить ее сердце, Покровское было променено на другое имение, гораздо более доходное, но некрасивое и без усадьбы, и
в то же
время Калитин приобрел дом
в городе О…, где и поселился с женою на постоянное жительство.
Всадник лихо повернул коня, дал ему шпоры и, проскакав коротким галопом по улице, въехал на двор. Минуту спустя он вбежал, помахивая хлыстиком, из дверей передней
в гостиную;
в то же
время на пороге другой двери показалась стройная, высокая черноволосая девушка лет девятнадцати — старшая дочь Марьи Дмитриевны, Лиза.
Начальники любят таких подчиненных; сам он не сомневался
в том, что, если захочет, будет со
временем министром.
Поклонник Баха и Генделя, знаток своего дела, одаренный живым воображением и
той смелостью мысли, которая доступна одному германскому племени, Лемм со
временем — кто знает? — стал бы
в ряду великих композиторов своей родины, если б жизнь иначе его повела; но не под счастливой звездой он родился!
Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, самую, как она выражалась, fine fleur [Самый цвет (фр.).] эмиграции, — и кончила
тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флёра: перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, [На манер Ришелье (фр.).] окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике
времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито
в руках, — и умерла, оставленная мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться
в Париж с ее деньгами.
Но — чудное дело! превратившись
в англомана, Иван Петрович стал
в то же
время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно:
в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые опыты самоусердия», «сие не согласуется с самою натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что видел, — отсутствие системы
в особенности возбуждало его желчь.
В последние пять лет он много прочел и кое-что увидел; много мыслей перебродило
в его голове; любой профессор позавидовал бы некоторым его познаниям, но
в то же
время он не знал многого, что каждому гимназисту давным-давно известно.
Он узнал от него, что красавицу звали Варварой Павловной Коробьиной; что старик и старуха, сидевшие с ней
в ложе, были отец ее и мать и что сам он, Михалевич, познакомился с ними год
тому назад, во
время своего пребывания
в подмосковной на «кондиции» у графа Н.
Но овладевшее им чувство робости скоро исчезло:
в генерале врожденное всем русским добродушие еще усугублялось
тою особенного рода приветливостью, которая свойственна всем немного замаранным людям; генеральша как-то скоро стушевалась; что же касается до Варвары Павловны,
то она так была спокойна и самоуверенно-ласкова, что всякий
в ее присутствии тотчас чувствовал себя как бы дома; притом от всего ее пленительного тела, от улыбавшихся глаз, от невинно-покатых плечей и бледно-розовых рук, от легкой и
в то же
время как бы усталой походки, от самого звука ее голоса, замедленного, сладкого, — веяло неуловимой, как тонкий запах, вкрадчивой прелестью, мягкой, пока еще стыдливой, негой, чем-то таким, что словами передать трудно, но что трогало и возбуждало, — и уже, конечно, возбуждало не робость.
Он послал предписание своему бурмистру насчет жениной пенсии, приказывая ему
в то же
время немедленно принять от генерала Коробьина все дела по имению, не дожидаясь сдачи счетов, и распорядиться о выезде его превосходительства из Лавриков; живо представил он себе смущение, тщетную величавость изгоняемого генерала и, при всем своем горе, почувствовал некоторое злобное удовольствие.
Приложившись головой к подушке и скрестив на груди руки, Лаврецкий глядел на пробегавшие веером загоны полей, на медленно мелькавшие ракиты, на глупых ворон и грачей, с тупой подозрительностью взиравших боком на проезжавший экипаж, на длинные межи, заросшие чернобыльником, полынью и полевой рябиной; он глядел… и эта свежая, степная, тучная голь и глушь, эта зелень, эти длинные холмы, овраги с приземистыми дубовыми кустами, серые деревеньки, жидкие березы — вся эта, давно им не виданная, русская картина навевала на его душу сладкие и
в то же
время почти скорбные чувства, давила грудь его каким-то приятным давлением.
Антон отправился с лакеем Лаврецкого отпирать конюшню и сарай; на место его явилась старушка, чуть ли не ровесница ему, повязанная платком по самые брови; голова ее тряслась, и глаза глядели тупо, но выражали усердие, давнишнюю привычку служить безответно, и
в то же
время — какое-то почтительное сожаление.
— И всегда, во всякое
время тиха и неспешна здесь жизнь, — думает он, — кто входит
в ее круг, — покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только
тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом.
И он снова принимается прислушиваться к тишине, ничего не ожидая, — и
в то же
время как будто беспрестанно ожидая чего-то: тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и облака тихо плывут по нем; кажется, они знают, куда и зачем они плывут.
В то самое
время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь
та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла
в его душе как весенний снег, — и странное дело! — никогда не было
в нем так глубоко и сильно чувство родины.
Антон становился у двери, заложив назад руки, начинал свои неторопливые рассказы о стародавних
временах, о
тех баснословных
временах, когда овес и рожь продавались не мерками, а
в больших мешках, по две и по три копейки за мешок; когда во все стороны, даже под городом, тянулись непроходимые леса, нетронутые степи.
— Вы такие добрые, — начала она и
в то же
время подумала: «Да, он, точно, добрый…» — Вы извините меня, я бы не должна сметь говорить об этом с вами… но как могли вы… отчего вы расстались с вашей женой?
Обаянье летней ночи охватило его; все вокруг казалось так неожиданно странно и
в то же
время так давно и так сладко знакомо; вблизи и вдали, — а далеко было видно, хотя глаз многого не понимал из
того, что видел, — все покоилось; молодая расцветающая жизнь сказывалась
в самом этом покое.
— Не правда ли, Вольдемар, как мило играет моя Лизет? — говорила
в то же
время Марья Дмитриевна Паншину.
Он доказал ему невозможность скачков и надменных переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой
в идеал, хотя бы отрицательный; привел
в пример свое собственное воспитание, требовал прежде всего признания народной правды и смирения перед нею —
того смирения, без которого и смелость противу лжи невозможна; не отклонился, наконец, от заслуженного, по его мнению, упрека
в легкомысленной растрате
времени и сил.
Им сделалось вдруг так хорошо обоим, что они даже побоялись остаться вдвоем, — и
в то же
время они почувствовали оба, что испытанное ими
в последние дни смущение исчезло и не возвратится более.
Выражение лица Варвары Павловны, когда она сказала это последнее слово, ее хитрая улыбка, холодный и
в то же
время мягкий взгляд, движение ее рук и плечей, самое ее платье, все ее существо — возбудили такое чувство отвращения
в Лизе, что она ничего не могла ей ответить и через силу протянула ей руку.
Паншин сперва робел и слегка фальшивил, потом вошел
в азарт, и если пел не безукоризненно,
то шевелил плечами, покачивал всем туловищем и поднимал по
временам руку, как настоящий певец.
Паншин возражал ей; она с ним не соглашалась… но, странное дело! —
в то самое
время, как из уст ее исходили слова осуждения, часто сурового, звук этих слов ласкал и нежил, и глаза ее говорили… что именно говорили эти прелестные глаза — трудно было сказать; но
то были не строгие, не ясные и сладкие речи.
Неточные совпадения
В это
время слышны шаги и откашливания
в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит не без
того, чтобы не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания:
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же
время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это
время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Глядеть весь город съехался, // Как
в день базарный, пятницу, // Через неделю
времени // Ермил на
той же площади // Рассчитывал народ.
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу
в ней
тьма тём, // А ни
в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже
в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, //
В чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А
в том, во-первых, счастие, // Что
в двадцати сражениях // Я был, а не убит! // А во-вторых, важней
того, // Я и во
время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!