Неточные совпадения
Он прочел руководящую статью,
в которой объяснялось, что
в наше
время совершенно напрасно поднимается вопль о
том, будто бы радикализм угрожает поглотить все консервативные элементы и будто бы правительство обязано принять меры для подавления революционной гидры, что, напротив, «по нашему мнению, опасность лежит не
в мнимой революционной гидре, а
в упорстве традиционности, тормозящей прогресс», и т. д.
Дарья Александровна между
тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять
в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь,
в то короткое
время, когда она выходила
в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
Левин встречал
в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с
теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые
в последнее
время чаще и чаще приходили ему на ум.
И сколько бы ни внушали княгине, что
в наше
время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, он не могла верить этому, как не могла бы верить
тому, что
в какое бы
то ни было
время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
Вронский
в это последнее
время, кроме общей для всех приятности Степана Аркадьича, чувствовал себя привязанным к нему еще
тем, что он
в его воображении соединялся с Кити.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен
в тебя. Я помню это
время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил,
тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
— О! как хорошо ваше
время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман,
в роде
того, что на горах
в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё
в блаженное
то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить
в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
И
в это же
время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал
то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости.
В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был
в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное
время употребила на
то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести
в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Анна теперь с трудом могла вспомнить
то чувство почти набожного уважения, которое она
в первое
время имела к этим лицам.
Почти
в одно и
то же
время вошли: хозяйка с освеженною прической и освеженным лицом из одной двери и гости из другой
в большую гостиную с темными стенами, пушистыми коврами и ярко освещенным столом, блестевшим под огнями
в свеч белизною скатерти, серебром самовара и прозрачным фарфором чайного прибора.
— Любовь… — повторила она медленно, внутренним голосом, и вдруг,
в то же
время, как она отцепила кружево, прибавила: — Я оттого и не люблю этого слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять, — и она взглянула ему
в лицо. — До свиданья!
Обдумывая, что он скажет, он пожалел о
том, что для домашнего употребления, так незаметно, он должен употребить свое
время и силы ума; но, несмотря на
то,
в голове его ясно и отчетливо, как доклад, составилась форма и последовательность предстоящей речи.
Еще
в первое
время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после
того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня.
То же будет и с этим горем. Пройдет
время, и я буду к этому равнодушен».
Большинство молодых женщин, завидовавших Анне, которым уже давно наскучило
то, что ее называют справедливою, радовались
тому, что̀ они предполагали, и ждали только подтверждения оборота общественного мнения, чтоб обрушиться на нее всею тяжестью своего презрения. Они приготавливали уже
те комки грязи, которыми они бросят
в нее, когда придет
время. Большинство пожилых людей и люди высокопоставленные были недовольны этим готовящимся общественным скандалом.
Но
в последнее
время она узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного для карьеры, положения, только с
тем, чтоб оставаться
в полку, где он мог видеться с Карениной, узнала, что им недовольны за это высокопоставленные лица, и она переменила свое мнение.
Он подъехал к беседкам
в самое выгодное
время для
того, чтобы не обратить на себя ничьего внимания.
Вронский незаметно вошел
в середину толпы почти
в то самое
время, как раздался звонок, оканчивающий скачки, и высокий, забрызганный грязью кавалергард, пришедший первым, опустившись на седло, стал спускать поводья своему серому, потемневшему от поту, тяжело дышащему жеребцу.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти
в один и
тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое
время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на
той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Когда началась четырехверстная скачка с препятствиями, она нагнулась вперед и, не спуская глаз, смотрела на подходившего к лошади и садившегося Вронского и
в то же
время слышала этот отвратительный, неумолкающий голос мужа. Она мучалась страхом зa Вронского, но еще более мучалась неумолкавшим, ей казалось, звуком тонкого голоса мужа с знакомыми интонациями.
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на
то место, где упал Вронский; но было так далеко, и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела итти; но
в это
время подскакал офицер и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
И, откинувшись
в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не изменилось во всё
время езды до дачи. Подъезжая к дому, он повернул к ней голову всё с
тем же выражением.
В это
время, сияя радостью о
том, что мать её познакомилась с её неизвестным другом, от ключа подходила Кити.
— Это Петров, живописец, — отвечала Кити, покраснев. — А это жена его, — прибавила она, указывая на Анну Павловну, которая как будто нарочно,
в то самое
время, как они подходили, пошла за ребенком, отбежавшим по дорожке.
Было
то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые
в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Было
то время, когда
в сельской работе наступает короткая передышка пред началом ежегодно повторяющейся и ежегодно вызывающей все силы народа уборки. Урожай был прекрасный, и стояли ясные, жаркие летние дни с росистыми короткими ночами.
На втором приеме было
то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у него не остается более сил, но
в это самое
время Тит останавливался и точил.
В середине его работы на него находили минуты, во
время которых он забывал
то, что делал, ему становилось легко, и
в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита.
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во
время которой можно было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и
то, что делалось вокруг,
в лесу и
в поле.
И Левину и молодому малому сзади его эти перемены движений были трудны. Они оба, наладив одно напряженное движение, находились
в азарте работы и не
в силах были изменять движение и
в то же
время наблюдать, что было перед ними.
Когда, возвращаясь со скачек, Анна объявила ему о своих отношениях к Вронскому и тотчас же вслед за этим, закрыв лицо руками, заплакала, Алексей Александрович, несмотря на вызванную
в нем злобу к ней, почувствовал
в то же
время прилив
того душевного расстройства, которое на него всегда производили слезы.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль
в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще
тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один
в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его
в последнее
время сомнений и страданий ревности.
Чувство ревности, которое мучало его во
время неизвестности, прошло
в ту минуту, когда ему с болью был выдернут зуб словами жены.
«Да, пройдет
время, всё устрояющее
время, и отношения восстановятся прежние, — сказал себе Алексей Александрович, —
то есть восстановятся
в такой степени, что я не буду чувствовать расстройства
в течении своей жизни.
Был уже шестой час и потому, чтобы поспеть во-время и вместе с
тем не ехать на своих лошадях, которых все знали, Вронский сел
в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно скорее. Извозчичья старая четвероместная карета была просторна. Он сел
в угол, вытянул ноги на переднее место и задумался.
Теперь, когда он держал
в руках его письмо, он невольно представлял себе
тот вызов, который, вероятно, нынче же или завтра он найдет у себя, и самую дуэль, во
время которой он с
тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь было на его лице, выстрелив
в воздух, будет стоять под выстрелом оскорбленного мужа.
Левин говорил
то, что он истинно думал
в это последнее
время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело
тем более занимало его. Надо же было как-нибудь доживать жизнь, пока не пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью
в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него.
Она положила обе руки на его плечи и долго смотрела на него глубоким, восторженным и вместе испытующим взглядом. Она изучала его лицо за
то время, которое она не видала его. Она, как и при всяком свидании, сводила
в одно свое воображаемое мое представление о нем (несравненно лучшее, невозможное
в действительности) с ним, каким он был.
Эти припадки ревности,
в последнее
время всё чаще и чаще находившие на нее, ужасали его и, как он ни старался скрывать это, охлаждали его к ней, несмотря на
то, что он знал, что причина ревности была любовь к нему.
Кроме
того, беда одна не ходит, и дела об устройстве инородцев и об орошении полей Зарайской губернии навлекли на Алексея Александровича такие неприятности по службе, что он всё это последнее
время находился
в крайнем раздражении.
Меры эти, доведенные до крайности, вдруг оказались так глупы, что
в одно и
то же
время и государственные люди, и общественное мнение, и умные дамы, и газеты, — всё обрушилось на эти меры, выражая свое негодование и против самих мер и против их признанного отца, Алексея Александровича.
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать
того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме
того, нельзя отрицать и
того, что влияние классических писателей
в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются
те вредные и ложные учения, которые составляют язву нашего
времени.
Но чем более проходило
времени,
тем яснее он видел, что, как ни естественно теперь для него это положение, его не допустят остаться
в нем.
Во все это тяжелое
время Алексей Александрович замечал, что светские знакомые его, особенно женщины, принимали особенное участие
в нем и его жене. Он замечал во всех этих знакомых с трудом скрываемую радость чего-то,
ту самую радость, которую он видел
в глазах адвоката и теперь
в глазах лакея. Все как будто были
в восторге, как будто выдавали кого-то замуж. Когда его встречали,
то с едва скрываемою радостью спрашивали об ее здоровье.
Серпуховской придумал ему назначение
в Ташкент, и Вронский без малейшего колебания согласился на это предложение. Но чем ближе подходило
время отъезда,
тем тяжелее становилась ему
та жертва, которую он приносил
тому, что он считал должным.
И поэтому, не будучи
в состоянии верить
в значительность
того, что он делал, ни смотреть на это равнодушно, как на пустую формальность, во всё
время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда, делая
то, чего сам не понимает, и потому, как ему говорил внутренний голос, что-то лживое и нехорошее.
Во
время службы он
то слушал молитвы, стараясь приписывать им значение такое, которое бы не расходилось с его взглядами,
то, чувствуя, что он не может понимать и должен осуждать их, старался не слушать их, а занимался своими мыслями, наблюдениями и воспоминаниями, которые с чрезвычайною живостью во
время этого праздного стояния
в церкви бродили
в его голове.
— Кити! я мучаюсь. Я не могу один мучаться, — сказал он с отчаянием
в голосе, останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей
в глаза. Он уже видел по ее любящему правдивому лицу, что ничего не может выйти из
того, что он намерен был сказать, но ему всё-таки нужно было, чтоб она сама разуверила его. — Я приехал сказать, что еще
время не ушло. Это всё можно уничтожить и поправить.
В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во
время обряда обручения,
в блестящем освещении церкви,
в кругу разряженных женщин, девушек и мужчин
в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между
тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия.
Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них
в то единственное торжественное для них
время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом
в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая
в таинственное будущее.