Неточные совпадения
Эмиль одет был, как приличествует выздоравливающему,
в просторный шлафрок; мать намотала ему голубую шерстяную косынку вокруг шеи; но вид он имел веселый,
почти праздничный; да и все кругом имело праздничный вид.
Сама г-жа Розелли была уроженка «старинного и прекрасного города Пармы, где находится такой чудный купол, расписанный бессмертным Корреджио!» Но от давнего пребывания
в Германии она
почти совсем онемечилась.
Я имел
честь и счастье петь вместе с ним
в опере dell'illustrissimo maestro [Знаменитейшего маэстро (ит.).] Россини —
в «Отелло»!
Г-н Клюбер прибавил, что
почтет себя счастливым, если с своей стороны будет
в состоянии сделать что-нибудь приятное г-ну иностранцу.
Герр Клюбер поблагодарил — и, мгновенно раскинув фалды фрака, опустился на стул, — но опустился так легко и держался на нем так непрочно, что нельзя было не понять: «Человек этот сел из вежливости — и сейчас опять вспорхнет!» И действительно, он немедленно вспорхнул и, стыдливо переступив два раза ногами, словно танцуя, объявил, что, к сожалению, не может долее остаться, ибо спешит
в свой магазин — дела прежде всего! — но так как завтра воскресенье — то он, с согласия фрау Леноре и фрейлейн Джеммы, устроил увеселительную прогулку
в Соден, на которую
честь имеет пригласить г-на иностранца, и питает надежду, что он не откажется украсить ее своим присутствием.
Потом сам приподнялся — и, приложась к козырьку рукою, не без некоторого оттенка почтительности
в голосе и манерах, сказал Санину, что завтра утром один офицер их полка будет иметь
честь явиться к нему на квартиру.
—
Честь прежде всего! — отвечал Панталеоне и опустился
в кресла, не дожидаясь, чтобы Санин попросил его сесть.
Санин
почел за нужное ободрить его — и попал
в жилку, нашел настоящее слово.
Почти на том же самом месте дороги, где часа два тому назад они настигли Эмиля, — он снова выскочил из-за дерева и с радостным криком на губах, помахивая картузом над головою и подпрыгивая, бросился прямо к карете, чуть-чуть не попал под колеса и, не дожидаясь, чтобы лошади остановились, вскарабкался через закрытые дверцы — и так и впился
в Санина.
Она немедленно села
в угол, лицом к стене, — и залилась слезами,
почти заголосила, ни дать ни взять русская крестьянка над гробом мужа или сына.
Как женщина практическая и как мать, фрау Леноре
почла также своим долгом подвергнуть Санина разнообразным вопросам, и Санин, который, отправляясь утром на свидание с Джеммой, и
в помыслах не имел, что он женится на ней, — правда, он ни о чем тогда не думал, а только отдавался влечению своей страсти, — Санин с полной готовностью и, можно сказать, с азартом вошел
в свою роль, роль жениха, и на все расспросы отвечал обстоятельно, подробно, охотно.
Таким манером продолжался практический разговор
почти вплоть до самого обеда. Фрау Леноре совсем укротилась под конец — и называла уже Санина Дмитрием, ласково грозила ему пальцем и обещалась отомстить за его коварство. Много и подробно расспрашивала она об его родне, потому что — «это тоже очень важно»; потребовала также, чтобы он описал ей церемонию брака, как он совершается по обряду русской церкви, — и заранее восхищалась Джеммой
в белом платье, с золотой короной на голове.
Джемма молчала
почти все время, но никогда ее лицо не было прекраснее и светлее. После обеда она отозвала Санина на минуту
в сад и, остановившись около той самой скамейки, где она третьего дня отбирала вишни, сказала ему...
От Франкфурта до Висбадена теперь по железной дороге менее часа езды;
в то время экстра-почта поспевала часа
в три.
— Да вы зачем сюда приехали? (Когда она щурила глаза, выражение их становилось очень ласковым и немного насмешливым; когда же она раскрывала их во всю величину —
в их светлом,
почти холодном блеске проступало что-то недоброе… что-то угрожающее. Особенную красоту придавали ее глазам ее брови, густые, немного надвинутые, настоящие соболиные.) Вы хотите, чтобы я у вас купила имение? Вам нужны деньги для вашего бракосочетания? Не так ли?
Он глянул назад, уходя из комнаты, и увидел, что она опять опустилась
в кресло и закинула обе руки за голову. Широкие рукава блузы скатились
почти до самых плеч и нельзя было не сознаться, что поза этих рук, что вся эта фигура была обаятельно прекрасна.
Марья Николаевна сама шла, а сама то и дело взглядывала на Санина. Она была высокого роста — ее лицо приходилось
почти в уровень с его лицом.
— Да… я имел уже
честь, — промолвил Дöнгоф и, наклонившись слегка
в сторону Марьи Николаевны, прибавил вполголоса, с улыбкой: — Тот самый… Ваш соотечественник… русский…
— Знаете что, — промолвила Марья Николаевна: она либо опять не расслышала Санина, либо не
почла за нужное отвечать на его вопрос. — Мне ужасно надоел этот грум, который торчит за нами и который, должно быть, только и думает о том, когда, мол, господа домой поедут? Как бы от него отделаться? — Она проворно достала из кармана записную книжечку. — Послать его с письмом
в город? Нет… не годится. А! вот как! Это что такое впереди? Трактир?
Целых шесть недель прожил он
в гостинице,
почти не выходя из комнаты и решительно никого не видя.
Панталеоне тоже собирался
в Америку, но умер перед самым отъездом из Франкфурта. «А Эмилио, наш милый, несравненный Эмилио — погиб славной смертью за свободу родины,
в Сицилии, куда он отправился
в числе тех „Тысячи“, которыми предводительствовал великий Гарибальди; мы все горячо оплакали кончину нашего бесценного брата, но, и проливая слезы, мы гордились им — и вечно будем им гордиться и свято
чтить его память!
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на
почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «
в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая
честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Входят осторожно,
почти на цыпочках: Аммос Федорович, Артемий Филиппович, почтмейстер, Лука Лукич, Добчинский и Бобчинский,
в полном параде и мундирах.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем так, как старик: «Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я, говорит, и написать и
почитать люблю, но мешает, что
в комнате, говорит, немножко темно».
Лука Лукич (летит вон
почти бегом и говорит
в сторону).Ну слава богу! авось не заглянет
в классы!