Неточные совпадения
Молодой человек снова хотел было вскочить со стула, но товарищ снова остановил его, промолвив: «
Дöнгоф, тише!» (Dönhof, sei still!).
Запинаясь и заикаясь, он объявил Санину на дурном французском языке, что приехал с поручением от своего приятеля, барона фон
Дöнгофа; что поручение это состояло в истребовании от г-на фон Занин извинения в употребленных им накануне оскорбительных выражениях; и что в случае отказа со стороны г-на фон Занин — барон фон
Дöнгоф желает сатисфакции.
Г-н фон Рихтер встал и начал раскланиваться… но на пороге двери остановился, как бы почувствовав угрызение совести, — и, повернувшись к Санину, промолвил, что его приятель, барон фон
Дöнгоф, не скрывает от самого себя… некоторой степени… собственной вины во вчерашнем происшествии — и потому удовлетворился бы легкими извинениями — «des exghizes lechères» [»Легкие извинения» (искаж. фр.: des excuses légères).].
Прение между г-ми секундантами несколько раз становилось бурным; оно продолжалось более часа и завершилось наконец следующими условиями: «Стреляться барону фон
Дöнгофу и господину де Санину на завтрашний день, в десять часов утра, в небольшом лесу около Ганау, на расстоянии двадцати шагов; каждый имеет право стрелять два раза по знаку, данному секундантами; пистолеты без шнеллера и не нарезные».
Г-н фон Рихтер нес ящик с пистолетами, г-н фон
Дöнгоф вертел в руке — вероятно, для «шику» — небольшой хлыстик.
Первый выстрелил Санин — и не попал. Пуля его звякнула о дерево. Барон
Дöнгоф выстрелил тотчас вслед за ним — преднамеренно в сторону, на воздух.
— Прикажете продолжать? — проговорил
Дöнгоф.
— И я тоже не намерен продолжать дуэль, — воскликнул
Дöнгоф и тоже бросил свой пистолет. — Да, сверх того, я теперь готов сознаться, что я был не прав — третьего дня.
Вспомнил он флегматического доктора, вспомнил, как он улыбнулся — то есть сморщил нос, когда увидел его выходившего из лесу чуть не под руку с бароном
Дöнгофом.
На привольном зеленом лужку происходит эта игра… и каково изумление, каков конфуз Санина, когда, под ярый лай Тартальи, ловко растопырив ноги и перелетая птицей через прикорнувшего Эмиля, — он внезапно видит перед собою, на самой кайме зеленого лужка, двух офицеров, в которых он немедленно узнает своего вчерашнего противника и его секунданта, гг. фон
Дöнгофа и фон Рихтера!
Он застал у них в гостиной секретаря посольства из немцев, длинного-длинного, белокурого, с лошадиным профилем и пробором сзади (тогда это было еще внове) и… о чудо! кого еще? Фон
Дöнгофа, того самого офицера, с которым дрался несколько дней тому назад! Он никак не ожидал встретить его именно тут — и невольно смутился, однако раскланялся с ним.
— Да… я имел уже честь, — промолвил
Дöнгоф и, наклонившись слегка в сторону Марьи Николаевны, прибавил вполголоса, с улыбкой: — Тот самый… Ваш соотечественник… русский…
— Не может быть! — воскликнула она также вполголоса, погрозила ему пальцем и тотчас же стала прощаться — и с ним и с длинным секретарем, который, по всем признакам, был смертельно в нее влюблен, ибо даже рот раскрывал всякий раз, когда на нее взглядывал.
Дöнгоф удалился немедленно, с любезной покорностью, как друг дома, который с полуслова понимает, чего от него требуют; секретарь заартачился было, но Марья Николаевна выпроводила его без всяких церемоний.
Пьеса кончилась. Марья Николаевна попросила Санина накинуть на нее шаль и не шевелилась, пока он окутывал мягкой тканью ее поистине царственные плечи. Потом она взяла его под руку, вышла в коридор — и чуть не вскрикнула: у самой двери ложи, как некое привидение, торчал
Дöнгоф; а из-за его спины выглядывала паскудная фигурка висбаденского критика. Маслянистое лицо «литтерата» так и сияло злорадством.
— Ступайте к черту! Что вы ко мне пристали? — гаркнул вдруг
Дöнгоф на литтерата. Надо было ему на ком-нибудь сорвать свое сердце!
— Ах, извините меня, пожалуйста… но мне пришло в голову, что если
Дöнгоф с вами опять будет стреляться… из-за меня… Не чудеса ли это?
Санин вспомнил также, как он потом — о, позор! — отправил полозовского лакея за своими вещами во Франкфурт, как он трусил, как он думал лишь об одном: поскорей уехать в Париж, в Париж; как он, по приказанию Марьи Николаевны, подлаживался и подделывался к Ипполиту Сидорычу — и любезничал с
Дöнгофом, на пальце которого он заметил точно такое же железное кольцо, какое дала ему Марья Николаевна!!!
Но вот однажды, перелистывая франкфуртский адрес-календарь, он наткнулся на имя фон
Дöнгофа, майора в отставке (Major a. D.).
Он немедленно взял карету и поехал к нему — хотя почему этот
Дöнгоф должен был непременно быть тем
Дöнгофом и почему даже тот
Дöнгоф мог сообщить ему какие-либо сведения о семействе Розелли?
Санин застал отставного майора фон
Дöнгофа дома — и в принявшем его поседелом господине немедленно узнал своего бывшего противника.
Санин услыхал от него, что семейство Розелли давным-давно переселилось в Америку, в Нью-Йорк; что Джемма вышла замуж за негоцианта; что, впрочем, у него,
Дöнгофа, есть знакомый, тоже негоциант, которому, вероятно, известен адрес ее мужа, так как у него много дел с Америкой.
Санин упросил
Дöнгофа сходить к этому знакомому, и — о радость!
—
Дöнгоф принес ему адрес Джеммина мужа, г-на Иеремии Слокома — M-r J. Slocum, New-York, Broadway, № 501.
— Будем надеяться, — воскликнул
Дöнгоф, — что наша бывшая франкфуртская красавица еще жива и не покинула Нью-Йорка! Кстати, — прибавил он, понизив голос, — а что та русская дама, что, помните, гостила тогда в Висбадене — госпожа фон Бо… фон Бозолоф — еще жива?
Дöнгоф поднял глаза, но, заметив, что Санин отвернулся и нахмурился, не прибавил ни слова — и удалился.