Неточные совпадения
А казнь
людей, признаваемых всеми добрыми, вызовет
защитников, разъяснителей отказа.
И нельзя доказать ни того, как это утверждают
защитники государства, что уничтожение государства повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение человечества к варварству; ни того, как это утверждают противники государства, что
люди уже стали настолько разумны и добры, что не грабят и не убивают друг друга, предпочитают мирное общение вражде, что сами без помощи государства учредят всё то, что им будет нужно, а что поэтому государство не только не содействует всему этому, а, напротив, под видом ограждения
людей производит на них вредное и ожесточающее влияние.
«Но если это и так, — говорят
защитники существующего строя, — то все-таки упразднение государственного насилия возможно и желательно бы было тогда, когда бы все
люди стали христианами.
«Устранение государственного насилия в том случае, если в обществе не все
люди стали истинными христианами, сделает только то, что злые будут властвовать над добрыми и безнаказанно насиловать их!» — говорят
защитники существующего строя жизни.
Русское правительство душит своих подданных, веками не заботилось ни о малороссах в Польше, ни о латышах в остзейском крае, ни о русских мужиках, эксплуатируемых всеми возможными
людьми, и вдруг оно становится
защитником угнетенных от угнетателей, тех самых угнетателей, которых оно само угнетает.]
Так что то самое, чем
защитники государственности пугают
людей, тем, что если бы не было насилующей власти, то злые властвовали бы над добрыми, это-то самое, не переставая, совершалось и совершается в жизни человечества, а потому упразднение государственного насилия не может ни в каком случае быть причиною увеличения насилия злых над добрыми.
«Государственное насилие может быть прекращено только тогда, когда уничтожатся злые
люди среди общества», — говорят
защитники существующего строя, подразумевая под этим то, что так как злые
люди всегда будут, то насилие никогда не прекратится.
Насилие уменьшается и уменьшается и, очевидно, должно прекратиться, но не так, как представляют это себе некоторые
защитники существующего строя, тем, что
люди, подлежащие насилию, вследствие воздействия на них правительств, будут делаться всё лучше и лучше (вследствие этого они, напротив, становятся всегда хуже), а вследствие того, что так как все
люди постоянно становятся лучше и лучше, то и наиболее злые
люди, находящиеся во власти, становясь всё менее и менее злыми, сделаются уже настолько добры, что станут неспособны употреблять насилие.
«Но если бы и было справедливо то, что государственное насилие прекратится тогда, когда обладающие властью настолько станут христианами, что сами откажутся от нее, и не найдется более
людей, готовых занять их места, и справедливо, что процесс этот совершается, — говорят
защитники существующего порядка, — то когда же это будет?
Так возражают
защитники существующего строя. И рассуждение это было бы совершенно справедливо, если бы переход
людей от одного понимания жизни к другому совершался посредством только одного того процесса, при котором каждый
человек отдельно и один за другим познает опытом тщету власти и внутренним путем постигает истины христианские.
И потому несправедливо рассуждение
защитников существующего строя о том, что если в продолжение 1800 лет только малая часть
людей перешла на сторону христианства, то нужно еще несколько раз 1800 лет до тех пор, пока все остальные
люди перейдут на его сторону, — несправедливо оно потому, что при этом рассуждении не принимается во внимание другой, кроме внутреннего постигновения истины, способ усвоения
людьми новой истины и перехода от одного склада жизни к другому.
Несправедливо потому, что
люди, стоящие на низшей степени развития, те самые народы и
люди, которых
защитники существующего строя представляет помехой для осуществления христианского строя жизни, это самые те
люди, которые всегда сразу массами переходят на сторону истины, принятой общественным мнением.
«Но если даже и справедливо, — скажут
защитники существующего строя, — то, что общественное мнение, при известной степени своей определенности и ясности, может заставить инертную массу
людей внехристианских обществ — нехристианские народы — и
людей испорченных и грубых, живущих среди обществ, подчиниться ему, то какие признаки того, что это христианское общественное мнение возникло и может заменить действие насилия?
И что бы ни делал
человек, существуют всегда те или другие причины, по которым
человек совершил те или другие поступки, и потому
человек не может быть свободен и изменять сам свою жизнь», — говорят
защитники метафизики лицемерия.
Такая свобода, в таких узких пределах, кажется
людям столь ничтожною, что они не замечают ее; одни (детерминисты) считают эту долю свободы столь малою, что вовсе не признают ее; другие,
защитники полной свободы, имея в виду свою воображаемую свободу, пренебрегают этой кажущейся им ничтожной степенью свободы.
Неточные совпадения
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за
люди; наконец она сама могла, она имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело; прощу я ее или нет; но
защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она?
— Должен! Ты — революционер, живешь для будущего,
защитник народа и прочее… Это — не отговорка. Ерунда! Ты вот в настоящем помоги
человеку. Сейчас!
«Кого же защищают?» — догадывался Самгин. Среди
защитников он узнал угрюмого водопроводчика, который нередко работал у Варвары, студента — сына свахи, домовладелицы Успенской, и, кроме племянника акушерки, еще двух студентов, — он помнил их гимназистами. Преобладала молодежь, очевидно — ремесленники, но было
человек пять бородатых, не считая дворника Николая. У одного из бородатых из-под нахлобученного картуза торчали седоватые космы волос, а уши — заткнуты ватой.
— Никаких других
защитников, кроме царя, не имеем, — всхлипывал повар. — Я — крепостной
человек, дворовый, — говорил он, стуча красным кулаком в грудь. — Всю жизнь служил дворянству… Купечеству тоже служил, но — это мне обидно! И, если против царя пошли купеческие дети, Клим Иванович, — нет, позвольте…
Пред ними подскакивал и качался на тонких ножках
защитник, небольшой
человек с выпученным животом и седым коком на лысоватой голове; он был похож на петуха и обладал раздражающе звонким голосом.