Никакие условия не могут сделать того, чтобы убийство перестало быть самым грубым и явным
нарушением закона бога, выраженного и во всех религиозных учениях и в совести людей. А между тем при всяком государственном устройстве убийство — и в виде казни и на войне — считается законным делом.
— А меня, батенька, привезли на грузовике, да-да! Арестовали, черт возьми! Я говорю: «Послушайте, это… это
нарушение закона, я, депутат, неприкосновенен». Какой-то студентик, мозгляк, засмеялся: «А вот мы, говорит, прикасаемся!» Не без юмора сказал, а? С ним — матрос, эдакая, знаете, морда: «Неприкосновенный? — кричит. — А наши депутаты, которых в каторгу закатали, — прикосновенны?» Ну, что ему ответишь? Он же — мужик, он ничего не понимает…
И вот для женщины только два выхода: один — сделать из себя урода, уничтожить или уничтожать в себе по мере надобности способность быть женщиной, т. е. матерью, для того чтобы мужчина мог спокойно и постоянно наслаждаться; или другой выход, даже не выход, а простое, грубое, прямое
нарушение законов природы, который совершается во всех так называемых честных семьях.
«Особое стечение обстоятельств доставило упомянутому товарищу возможность, без
нарушения законов гуманности, произвести опыты по вопросу о заразительности вторичного сифилиса».
Неточные совпадения
«Если бы
закон, — говорит он, — или государь, или какая бы то ни было другая власть на земле принуждали тебя к неправде, к
нарушению долга совести, то будь непоколебим.
Понеже добродетель есть вершина деяний человеческих, то исполнение ее ничем не долженствует быть препинаемо. Небреги обычаев и нравов, небреги
закона гражданского и священного, столь святыя в обществе вещи, буде исполнение оных отлучает тебя от добродетели. Не дерзай николи
нарушения ее прикрывати робостию благоразумия. Благоденствен без нее будешь во внешности, но блажен николи.
Но если бы
закон или государь или бы какая-либо на земли власть подвизала тебя на неправду и
нарушение добродетели, пребудь в оной неколебим.
Не дерзай никогда исполнять обычая в предосуждение
закона.
Закон, каков ни худ, есть связь общества. И если бы сам государь велел тебе нарушить
закон, не повинуйся ему, ибо он заблуждает себе и обществу во вред. Да уничтожит
закон, яко же
нарушение оного повелевает, тогда повинуйся, ибо в России государь есть источник
законов.
Но ежели правда и справедливость нарушены, то может ли
закон равнодушно взглянуть на факт этого
нарушения? Не вправе ли он потребовать, чтобы нарушенное было восстановлено быстро, немедленно, по горячим следам? чтобы преступление, пристигнутое, разоблаченное от всех покровов, явилось перед лицом юстиции в приличной ему наготе и притом снабженное неизгладимым клеймом позора на мрачном челе?