Неточные совпадения
Если живешь только для себя, то живешь одной частичкой своего
истинного «я». Если же живешь для
других, то чувствуешь, как твое «я» расширяется.
Если бы все люди соединились в одно, то не было бы того, что мы понимаем как свою особенную от
других жизнь, потому что жизнь наша есть только всё большее и большее соединение разъединенного. В этом, всё большем и большем, соединении разъединенного — и
истинная жизнь и одно
истинное благо жизни людей.
Одни люди полагают жизнь в чревоугодии,
другие — в половой похоти, третьи — во власти, четвертые — в славе людской, и на всё это тратят свои силы, а нужно всегда и всем людям только одно: растить душу. Только одно это дает людям то
истинное благо, такое благо, какого никто отнять не может.
Я ведь знаю, что мы сотворены
друг для
друга, призваны помогать
друг другу, как рука руке, нога ноге, как глаза и зубы помогают
друг другу и всему телу, — как же мне отворачиваться от ближнего, если он, противно своей
истинной природе, делает мне зло?
Если я знаю, что гнев лишает меня
истинного блага, то я не могу уже сознательно враждовать с
другими людьми, не могу, как я делал это прежде, радоваться на свой гнев, гордиться им, разжигать, оправдывать его, признавать себя важным и умным, а
других людей ничтожными — потерянными и безумными, не могу уж теперь при первом напоминании о том, что я поддаюсь гневу, не признавать себя одного виноватым и не искать примирения с теми, кто враждует со мной.
Такое учение произвело и производит ужасные бедствия и более всего
другого задерживает
истинное совершенствование человечества.
Другие же люди, также поняв учение в его
истинном смысле, шли и идут на распятие, всё ближе и ближе подвигая время нового устройства мира на законе любви.
Нам мало нашей
истинной внутренней жизни — мы хотим жить еще
другой, воображаемою жизнью в мыслях людей, и мы заставляем себя казаться для этого не тем, чтò мы на самом деле.
Христианское учение тем и отличается от всех общественных учений, что оно говорит не о том или
другом устройстве жизни, а о том, в чем заключается зло и в чем
истинное благо жизни каждого человека, а потому и всех людей.
Человеку, не думавшему о вере, кажется, что есть только одна
истинная вера — та, в какой он родился. Но только спроси себя, что бы было, если бы ты родился в
другой вере, христианин — в магометанской, буддист — в христианской, христианин — в браминской? Неужели только мы, в своей вере, в истине, а все остальные во лжи? Вера не станет истиной от того, что ты будешь уверять себя и
других, что она одна
истинная.
Утверждение о том, что церковь только одна, совершенно несправедливо. Не только не было никогда единой церкви, но никогда и не могло быть. Церковь появлялась только там, где собрание верующих разделялось. Ложное представление о том, что церковь всегда была единой, поддерживается только тем, что каждая церковь называет все
другие церкви ересями и одну свою
истинною и непогрешимо дошедшею до нас.
Человек, наученный церковью тому кощунственному учению о том, что человек не может спастись своими силами, а что есть
другое средство, неизбежно будет прибегать к этому средству, а не к своим силам, на которые, его уверяют, грех надеяться. Учение церковное, всякое, своим искуплением и таинствами исключает Христово учение в его
истинном смысле.
Истинное богопочитание свободно от суеверия; когда в него проникает суеверие, то и самое богопочитание разрушается. Христос указал нам, в чем
истинное богопочитание. Он учил, что из всего того, что мы делаем в своей жизни, одно есть свет и счастье людей, это — наша любовь
друг к
другу; он учил, что счастья нашего мы можем достигнуть только тогда, когда будем служить людям, а не себе.
Церковь,
истинная церковь, то есть соединение людей истинно и потому одинаково верующих, всегда внутренняя. Царство божие внутри вас есть. Люди, не знающие
друг друга, отдаленные
друг от
друга и пространством и временем, неразрывно соединены единой исповедуемой ими истиной. Церковь же внешняя, соединяя людей во времени и в пространстве, нарушает
истинное внутреннее единение, подставляя на место его наружное.
С тех пор как живут на свете люди, всегда у всех народов были мудрецы, учившие людей тому, что нужнее всего знать человеку: тому, в чем назначение и потому
истинное благо каждого человека и всех людей. Только тот, кто знает эту науку, может судить о важности всех
других.
Хорошо почаще вспоминать о том, что наша
истинная жизнь не одна наружная, телесная, какую мы проживаем здесь, на земле, на наших глазах, но что вместе с этой жизнью есть в нас и
другая, внутренняя жизнь, духовная, которой не было начала и нет конца.
Для
истинного движения жизни не только не нужна, но вредна внешняя суетливая деятельность. Ничегонеделание без увеселений, доставляемых трудами
других людей, есть самое тяжелое состояние, если оно не наполнено внутренней работой, и потому, если человек живет вне условий роскоши, доставляемой чужим трудом, то человек этот не будет празден. Вред человечеству главный не от праздности, а от делания того, что не нужно и вредно.
Он показывает людям, что вместе с той жизнью телесной, которая есть только призрак жизни, есть
другая,
истинная жизнь, дающая
истинное благо человеку, и что такую жизнь знает всякий человек в своем сердце.
Если человек думает только о себе и ищет во всем своей выгоды, то он не может быть счастлив. Хочешь жить для
истинного своего блага, жить для себя, живи для
других.
Высшее благо человека в этом мире есть единение с себе подобными. Гордые люди, выделяя себя от
других, лишают сами себя этого блага. Смиренный же человек уничтожает в самом себе все препятствия для достижения этого блага. И потому смирение есть необходимое условие
истинного блага.
Истинное смирение трудно. Сердце наше возмущается при одной мысли о презрении, об унижении; мы стараемся скрыть всё, что может унизить нас в глазах
других, мы стараемся скрыть это от самих себя; если мы дурны, мы не хотим видеть себя такими, каковы мы на самом деле. Но как ни трудно
истинное смирение, оно возможно. Будем стараться избавиться от всего того, что мешает нам.
Живи
истинной жизнью — и много будешь иметь противников, но и противники твои будут любить тебя. Много несчастий принесет тебе жизнь, но ими-то ты и счастлив будешь и жизнь благословишь, и
других благословить заставишь.
Настоящего добра никто не может сделать один
другому.
Истинное добро может сделать человек только сам себе.
Истинное добро это в одном: в жизни для души, а не для тела.
Те же, которые более
других приблизились к
истинной философии, поняли, что всеобщее благо — предмет стремления всех людей — не должно заключаться ни в одной из частных вещей, которыми могут владеть только одни и которые, будучи разделены, скорее огорчают их обладателя отсутствием недостающей части, чем доставляют наслаждение той частью, которая ему принадлежит.
Слова эти значат то, что как бы тяжело ни было человеку, какие бы горести и беды ни напали на него, ему стоит только понять и принять в сердце
истинное учение о том, что жизнь и ее благо в соединении души с тем, от чего она отделена телом: с душами
других людей и с богом, и сразу исчезнет всё кажущееся зло.
Неточные совпадения
Так что же,
друг ты
истинный?
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне,
друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его
истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И
истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или
другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к
другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и
истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Но ничуть не бывало! Следовательно, это не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к
другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство —
истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть цели, то есть конца.