Неточные совпадения
«Жизнь — это то, что вдунул Бог в ноздри
человека, для того, чтобы он, исполняя его
закон, получил благо», говорит Еврейская мудрость.
Жизнь мы не можем определить в своем сознании, говорит это учение. Мы заблуждаемся, рассматривая ее в себе. То понятие о благе, стремление к которому в нашем сознании составляет нашу жизнь, есть обманчивый призрак, и жизнь нельзя понимать в этом сознании. Чтобы понять жизнь, надо только наблюдать ее проявления, как движение вещества. Только из этих наблюдений и выведенных из них
законов мы найдем и
закон самой жизни, и
закон жизни
человека.
Жизнь миров, земли,
человека, животного, растения имеет свои
законы, и мы изучаем их, мы исследуем происхождение миров и
человека, животных и растений, и всего вещества; мы исследуем и то, что ожидает миры, как остынет солнце и т. п., и что было и будет с
человеком и со всяким животным и растением.
Человек, в котором проснулось разумное сознание, но который вместе с тем понимает свою жизнь только как личную, находится в том же мучительном состоянии, в котором находилось бы животное, которое, признав своей жизнью движение вещества, не признавало бы своего
закона личности, а только видело бы свою жизнь в подчинении себя
законам вещества, которые совершаются и без его усилия.
Животное страдало бы и видело бы в этом состоянии мучительное противоречие и раздвоение. То же происходит и с
человеком, наученным признавать низший
закон своей жизни, животную личность,
законом своей жизни. Высший
закон жизни,
закон его разумного сознания, требует от него другого; вся же окружающая жизнь и ложные учения удерживают его в обманчивом сознании, и он чувствует противоречие и раздвоение.
Но как животному для того, чтобы перестать страдать, нужно признавать своим
законом не низший
закон вещества, а
закон своей личности и, исполняя его, пользоваться
законами вещества для удовлетворения целей своей личности, так точно и
человеку стоит признать свою жизнь не в низшем
законе личности, а в высшем
законе, включающем первый
закон, — в
законе, открытом ему в его разумном сознании, — и уничтожится противоречие, и личность будет свободно подчиняться разумному сознанию и будет служить ему.
Нельзя, потому что разум — это тот
закон, по которому должны жить неизбежно разумные существа —
люди.
Разум для
человека тот
закон, по которому совершается его жизнь, — такой же
закон, как и тот
закон для животного, по которому оно питается и плодится, — как и тот
закон для растения, по которому растет, цветет трава, дерево, — как и тот
закон для небесного тела, по которому движутся земля и светила.
Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной личности совершающийся,
закон и есть
закон нашей жизни, есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают
люди. Заблуждение это, скрывая от
людей главный предмет их познания, подчинение животной личности разуму для достижения блага жизни, ставит на место его изучение существования
людей, независимо от блага жизни.
Ложное знание рассуждает так:
люди существуют и существовали до нас; посмотрим, как они существовали, какие происходили во времени и пространстве изменения в их существовании, куда направляются эти изменения. Из этих исторических изменений их существования мы найдем
закон их жизни.
Не имея в виду главной цели знания, — изучения того разумного
закона, которому для его блага должна подчиняться личность
человека, — так называемые ученые этого разряда самой целью, которую они ставят для своего изучения, изрекают приговор о тщете своего изучения.
В самом деле: если существование
людей изменяется только вследствие общих
законов их животного существования, то изучение тех
законов, которым оно и так подчиняется, совершенно бесполезно и праздно.
Знают или не знают
люди о
законе изменения их существования,
закон этот совершается точно так же, как совершается изменение в жизни кротов и бобров вследствии тех условий, в которых они находятся.
Если же для
человека возможно знание того разумного
закона, которому должна быть подчинена его жизнь, то очевидно, что познание этого
закона разума он нигде не может почерпнуть, кроме как там, где он и открыт ему: в своем разумном сознании.
И потому, сколько бы ни изучали
люди того, как существовали
люди, как животные, они никогда не узнают о существовании
человека ничего такого, чего само собой не происходило бы в
людях и без этого знания; и никогда, сколько бы они ни изучали животного существования
человека, не узнают они того
закона, которому для блага его жизни должно быть подчинено это животное существование
человека.
А так как
законы животных проще, чем
законы жизни
человека, а
законы растений еще проще, а
законы вещества еще проще, то и исследования надо основывать на самом простом — на
законах вещества.
А потому, заключают они,
законы вещества суть причины деятельности
человека.
И они изучают в
человеке то, что происходит и в мертвом веществе, и в растении, и в животном, предполагая, что уяснение
законов явлений, сопутствующих жизни
человека, может уяснить им самую жизнь
человека.
Чтобы понять жизнь
человека, т. е. тот
закон, которому для блага
человека должна быть подчинена его животная личность,
люди рассматривают: или историческое существование, но не жизнь
человека, или несознаваемое
человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным
законам, т. е. делают то же, что бы делали
люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления существования
людей в истории может быть поучительно для нас; что точно так же может быть поучительно для нас и изучение
законов животной личности
человека и других животных, и поучительно изучение тех
законов, которым подчиняется само вещество.
Изучение всего этого важно для
человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам, — знания того
закона, которому должна для нашего блага быть подчинена наша животная личность.
Точно так же и
человек, как бы он хорошо ни знал
закон, управляющий его животною личностью, и те
законы, которые управляют веществом, эти
законы не дадут ему ни малейшего указания на то, как ему поступить с тем куском хлеба, который у него в руках: отдать ли его жене, чужому, собаке, или самому съесть его, — защищать этот кусок хлеба или отдать тому, кто его просит. А жизнь человеческая только и состоит в решении этих и подобных вопросов.
Изучение
законов, управляющих существованием животных, растений и вещества, не только полезно, но необходимо для уяснения
закона жизни
человека, но только тогда, когда изучение это имеет целью главный предмет познания человеческого: уяснение
закона разума.
При предположении же о том, что жизнь
человека есть только его животное существование, и что благо, указываемое разумным сознанием, невозможно, и что
закон разума есть только призрак, такое изучение делается не только праздным, но и губительным, закрывая от
человека его единственный предмет познания и поддерживая его в том заблуждении, что, исследуя отражение предмета, он может познать и предмет.
Только
человеку с ложным представлением о жизни кажется, что он знает предметы тем лучше, чем точнее они определяются пространством и временем; в действительности же мы знаем вполне только то, что не определяется ни пространством, ни временем — благо и
закон разума.
Это свое животное, стремящееся к благу и подчиненное
закону разума,
человек знает совершенно особенно от знания всего того, что не есть его личность.
Человеку полезно изучать и материал и орудие своей работы. Чем лучше он познает их, тем лучше он будет в состоянии работать. Изучение этих включенных в его жизнь видов существования — своего животного и вещества, составляющего животное, показывает
человеку, как бы в отражении, общий
закон всего существующего — подчинение
закону разума и тем утверждает его в необходимости подчинения своего животного своему
закону, но не может и не должен
человек смешивать материал и орудие своей работы с самой своей работой.
Сколько бы ни изучал
человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий, — жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся от него в бесконечность пространства и времени, жизнью никак не осветит свою истинную жизнь, открытую ему в его сознании и состоящую в подчинении его совершенно особенной от всех и самой известной ему животной личности совершенно особенному и самому известному ему
закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему блага.
Жизнь
человек знает в себе как стремление к благу, достижимому подчинением своей животной личности
закону разума.
Иной жизни человеческой он не знает и знать не может. Ведь животное
человек признает только тогда живым, когда вещество, составляющее его, подчинено не только своим
законам, но и высшему
закону организма.
Точно так же и подобных нам
людей и самих себя мы тогда только признаем живыми, когда наша животная личность, кроме подчинения своему
закону организма, подчинена еще высшему
закону разумного сознания.
Как скоро нет этого подчинения личности
закону разума, как скоро в
человеке действует один
закон личности, подчиняющий себе вещество, составляющее его, мы не знаем и не видим человеческой жизни ни в других, ни в себе, как не видим жизни животной в веществе, подчиняющемся только своим
законам.
Разумная жизнь есть. Она одна есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь
человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, — есть стремление к благу, достигаемому подчинением своей личности
закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь человеческая происходит вне пространства и времени.
В чем бы ни состояло истинное благо
человека, для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть
закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом
человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
Стоит
человеку признать свою жизнь в стремлении к благу других, и уничтожается обманчивая жажда наслаждений; праздная же и мучительная деятельность, направленная на наполнение бездонной бочки животной личности, заменяется согласной с
законами разума деятельностью поддержания жизни других существ, необходимой для его блага, и мучительность личного страдания, уничтожающего деятельность жизни, заменяется чувством сострадания к другим, вызывающим несомненно плодотворную и самую радостную деятельность.
Знаю, что при прежнем взгляде на мир, жизнь моя и всего существующего была злом и бессмыслицей; при этом же взгляде она является осуществлением того
закона разума, который вложен в
человека.
«Но если это и может быть
законом мыслимым, это не есть
закон действительности», отвечает возмущенное заблудшее сознание
человека.
Знаю, что, что бы ни делал
человек, он не получит блага до тех пор, пока не будет жить сообразно
закону своей жизни.
Закон же его жизни не есть борьба, а, напротив, взаимное служение существ друг другу.
Он не может не видеть и того, что, при допущении такого же понимания жизни и в других
людях и существах, жизнь всего мира, вместо прежде представлявшихся безумия и жестокости, становится тем высшим разумным благом, которого только может желать
человек, — вместо прежней бессмысленности и бесцельности, получает для него разумный смысл: целью жизни мира представляется такому
человеку бесконечное просветление и единение существ мира, к которому идет жизнь и в котором сначала
люди, а потом и все существа, более и более подчиняясь
закону разума, будут понимать (то, что дано понимать теперь одному
человеку), что благо жизни достигается не стремлением каждого существа к своему личному благу, а стремлением, согласно с
законом разума, каждого существа к благу всех других.
И разум, и рассуждение, и история, и внутреннее чувство — всё, казалось бы, убеждает
человека в справедливости такого понимания жизни; но
человеку, воспитанному в учении мира, всё-таки кажется, что удовлетворение требований его разумного сознания и его чувства не может быть
законом его жизни.
«Отречение от личности невозможно», говорят обыкновенно эти
люди, нарочно стараясь извратить вопрос и, вместо понятия подчинения личности
закону разума, подставляя понятие отречения от нее.
Положение о том, что жизнь человеческая не есть существование личности
человека, добытое тысячелетним духовным трудом всего человечества, — положение это для
человека (не животного) стало в нравственном мире не только такой же, но гораздо более несомненной и несокрушимой истиной, чем вращение земли и
законы тяготения.
Жизнь есть деятельность животной личности, подчиненной
закону разума. Разум есть тот
закон, которому для своего блага должна быть подчинена животная личность
человека. Любовь есть единственная разумная деятельность
человека.
Сколько бы ни уверяли
людей суеверия религиозные и научные о таком будущем золотом веке, в котором всего всем будет довольно, разумный
человек видит и знает, что
закон его временного и пространственного существования есть борьба всех против каждого, каждого против каждого и против всех.
Жизнь понимается не так, как она сознается разумным сознанием — как невидимое, но несомненное подчинение в каждое мгновение настоящего своего животного —
закону разума, освобождающее свойственное
человеку благоволение ко всем
людям и вытекающую из него деятельность любви, а только как плотское существование в продолжении известного промежутка времени, в определенных и устраиваемых нами, исключающих возможность благоволения ко всем
людям, условиях.
Люди не хотят видеть того, что ни одно существование, как плотское существование, не может быть счастливее другого, что это такой же
закон, как тот, по которому на поверхности озера нигде нельзя поднять воду выше данного общего уровня.
Человеку, понимающему свою жизнь, как известное особенное отношение к миру, с которым он вступил в существование и которое росло в его жизни увеличением любви, верить в свое уничтожение всё равно, что
человеку, знающему внешние видимые
законы мира, верить в то, что его нашла мать под капустным листом и что тело его вдруг куда-то улетит, так что ничего не останется.
Довольно мне знать, что если всё то, чем я живу, сложилось из жизни живших прежде меня и давно умерших
людей и что поэтому всякий
человек, исполнявший
закон жизни, подчинивший свою животную личность разуму и проявивший силу любви, жил и живет после исчезновения своего плотского существования в других
людях, — чтобы нелепое и ужасное суеверие смерти уже никогда более не мучило меня.
Человек, положивши свою жизнь в подчинение
закону разума и в проявление любви, видит уж в этой жизни, с одной стороны лучи света того нового центра жизни, к которому он идет, с другой то действие, которое свет этот, проходящий через него, производит на окружающих.
Глядя вне себя на плотские начала и концы существования других
людей (даже существ вообще), я вижу, что одна жизнь как будто длиннее, другая короче; одна прежде проявляется и дольше продолжает быть мне видима, — другая позже проявляется и очень скоро опять скрывается от меня, но во всех я вижу проявление одного и того же
закона всякой истинной жизни — увеличение любви, как бы расширение лучей жизни.