Неточные совпадения
И самые умные, ученые
люди из них никак не хотят видеть той простой, очевидной истины, что если допустить, что один
человек может насилием противиться тому, что он
считает злом, то точно так же другой может насилием противиться тому, что этот другой
считает злом.
Я не видал еще
людей гневающихся, которые бы не
считали, что гнев их благовременный.
Рака́ значит
человек, которого не следует
считать за
человека.
И вот вместо туманных, подлежащих толкованиям и произволу, неопределенных и неважных выражений открылась мне с стиха 21—28 простая, ясная и определенная первая заповедь Христа: живи в мире со всеми
людьми, никогда своего гнева на
людей не
считай справедливым.
Ни одного, никакого
человека не
считай и не называй пропащим или безумным, ст. 22.
И для меня стало очевидным, что, говоря: вам сказано: люби ближнего и ненавидь врага, а я говорю: люби врагов, Христос говорит о том, что все
люди приучены
считать своими ближними
людей своего народа, а чужие народы
считать врагами, и что он не велит этого делать.
И всё это делается после того, как нам, христианам, 1800 лет тому назад объявлена нашим богом заповедь вполне ясная и определенная: «не
считай людей других народов своими врагами, а
считай всех
людей братьями и ко всем относись так же, как ты относишься к
людям своего народа, и потому не только не убивай тех, которых называешь своими врагами, но люби их и делай им добро».
Вместо устройства нашей жизни, при котором считается необходимым и хорошим, чтобы молодой
человек распутничал до женитьбы, вместо того, чтобы жизнь, разлучающую супругов,
считать самой естественной, вместо узаконения сословия женщин, служащих разврату, вместо допускания и благословления развода, — вместо всего этого я представил себе, что нам делом и словом внушается, что одинокое безбрачное состояние
человека, созревшего для половых сношений и не отрекшегося от них, есть уродство и позор, что покидание
человеком той, с какой он сошелся, перемена ее для другой есть не только такой же неестественный поступок, как кровосмешение, но есть и жестокий, бесчеловечный поступок.
Вместо того, чтобы
считать прекрасным и законным то, чтобы всякий присягал и отдавал всё, что у него есть самого драгоценного, т. е. всю свою жизнь, в волю сам не зная кого, я представил себе, что всем внушается то, что разумная воля
человека есть та высшая святыня, которую
человек никому не может отдать, и что обещаться с клятвой кому-нибудь в чем-нибудь есть отречение от своего разумного существа, есть поругание самой высшей святыни.
Первая заповедь говорит: Будь в мире со всеми, не позволяй, себе
считать другого
человека ничтожным или безумным (Матф. V, 22).
Только этим можно объяснить странное поведение во дворе тех
людей, которые верят, что учитель был бог, и тех, которые
считают его умным
человеком и слова его справедливыми, но продолжают жить по-старому, противно советам учителя.
Христос знает это заблуждение
людей, по которому они эту свою личную жизнь
считают за что-то действительное и себе принадлежащее, и целым рядом проповедей и притч показывает им, что у них нет никаких прав на жизнь, нет никакой жизни до тех пор, пока они не приобретут истинной жизни, отрекшись от призрака жизни, того, что они называют своей жизнью.
Если
человек имеет ту δόξα, что важнее всего его личность, то он будет
считать, что его личное благо есть самое главное и желательное в жизни и, смотря по тому, в чем он будет полагать это благо, — в приобретении ли именья, в знатности ли, в славе, в удовлетворении ли похоти и пр., — у него будет соответственная этому взгляду вера, и все поступки его будут всегда сообразны с нею.
Мы составили себе ни на чем, кроме как на нашей злости и личных похотях основанное ложное представление о нашей жизни и о жизни мира, и веру в это ложное представление, связанное внешним образом с учением Христа,
считаем самым нужным и важным для жизни. Не будь этого веками поддерживаемого
людьми доверия ко лжи, ложь нашего представления о жизни и истина учения Христа обнаружились бы давно.
Поищите между этими
людьми и найдите, от бедняка до богача,
человека, которому бы хватало то, что он зарабатывает, на то, что он
считает нужным, необходимым по учению мира, и вы увидите, что не найдете и одного на тысячу.
А учение мира сказало: брось дом, поля, братьев, уйди из деревни в гнилой город, живи всю свою жизнь банщиком голым, в пару намыливая чужие спины, или гостинодворцем, всю жизнь
считая чужие копейки в подвале, или прокурором, всю жизнь свою проводя в суде и над бумагами, занимаясь тем, чтобы ухудшить участь несчастных, или министром, всю жизнь впопыхах подписывая ненужные бумаги, или полководцем, всю жизнь убивая
людей, — живи этой безобразной жизнью, кончающейся всегда мучительной смертью, и ты ничего не получишь в мире этом и не получишь никакой вечной жизни.
Были когда-то, говорят, мученики Христа, но это было исключение; их насчитывают у нас 380 тысяч — вольных и невольных за 1800 лет; но
сочтите мучеников мира, — и на одного мученика Христа придется тысяча мучеников учения мира, которых страдания в сто раз ужаснее. Одних убитых на воинах нынешнего столетия насчитывают тридцать миллионов
человек.
И еще говорит: не
считай людей чужими только потому, что они живут в другой земле, чем ты, и говорят другим языком.
Но
люди делают свое положение сами для себя, для других и в особенности для своих детей, и потому на вопросы: зачем вы собираете и сами собирались в миллионы войск, которыми вы убиваете и увечите друг друга? зачем вы тратили и тратите страшные силы людские, выражающиеся миллиардами, на постройку ненужных и вредных вам городов, зачем вы устраиваете свои игрушечные суды и посылаете
людей, которых
считаете преступными, из Франции в Каэну, из России в Сибирь, из Англии в Австралию, когда вы сами знаете, что это бессмысленно? зачем вы оставляете любимое вами земледелие и трудитесь на фабриках и заводах, которые вы сами не любите? зачем воспитываете детей так, чтобы они продолжали эту не одобряемую вами жизнь? зачем вы всё это делаете?
Христос учит тому, чтобы
люди выше всего ставили этот свет разума, чтобы жили сообразно с ним, не делали бы того, что они сами
считают неразумным.
Считаете неразумным идти убивать турок или немцев — не ходите;
считаете неразумным насилием отбирать труд бедных
людей для того, чтобы надевать цилиндр или затягиваться в корсет, или сооружать затрудняющую вас гостиную — не делайте этого;
считаете неразумным развращенных праздностью и вредным сообществом сажать в остроги, т. е. в самое вредное сообщество и самую полную праздность — не делайте этого;
считаете неразумным жить в зараженном городском воздухе, когда можете жить на чистом;
считаете неразумным учить детей прежде и больше всего грамматикам мертвых языков, — не делайте этого.
Вспоминая свою прежнюю жизнь, я вижу теперь, что я никогда не позволял разгораться своему враждебному чувству на тех
людей, которых
считал выше себя, и никогда не оскорблял их; но зато малейший неприятный для меня поступок
человека, которого я
считал ниже себя, вызывал мой гнев на него и оскорбление, и чем выше я
считал себя перед таким
человеком, тем легче я оскорблял его; иногда даже одна воображаемая мною низкость положения
человека уже вызывала с моей стороны оскорбление ему.
Я не могу желать и искать физической праздности и жирной жизни, разжигавшей во мне чрезмерную похоть; не могу искать тех разжигающих любовную похоть потех — романов, стихов, музыки, театров, балов, которые прежде представлялись мне не только не вредными, но очень высокими увеселениями; не могу оставлять своей жены, зная, что оставление ее есть первая ловушка для меня, для нее и для других; не могу содействовать праздной и жирной жизни других
людей; не могу участвовать и устраивать тех похотливых увеселений, — романов, театров, опер, балов и т. п., — которые служат ловушкой для меня и других
людей; не могу поощрять безбрачное житье
людей зрелых для брака; не могу содействовать разлуке мужей с женами; не могу делать различия между совокуплениями, называемыми браками и не называемыми так; не могу не
считать священным и обязательным только то брачное соединение, в котором раз находится
человек.
И потому я не могу уже теперь отступить от заповеди Христа, запрещающей клятву; не мог уже клясться другому, ни заставлять клясться других, ни содействовать тому, чтобы
люди клялись и заставляли клясться других
людей и
считали бы клятву или важною и нужною, или хотя бы не вредною, как это думают многие.
Вспоминая теперь всё то зло, которое я делал себе и
людям, и всё зло, которое делали другие, я вижу, что большая доля зла происходила оттого, что мы
считали возможным защитой обеспечить и улучшить свою жизнь.