Неточные совпадения
Так говорила в июле 1805
года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько
дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех...
Она, видимо, забыла свои
годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как
дело ее было сделано.
— Ежели еще
год Бонапарте останется на престоле Франции, — продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в
деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, — то
дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями, общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
— Я другое
дело. Чтó обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, André, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие
годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [не весела] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M-lle Bourienne одна…
Он желал одного: узнать, в чем
дело, и помочь и исправить во что́ бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два
года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее — тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой двадцать
лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником-графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое-то свое мужское
дело.
Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в
дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом
году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
В начале 1806-го
года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на
дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил всё более и более в нетерпение.
26-го февраля 1807
года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4-й
день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Князь Андрей безвыездно прожил два
года в деревне. Все те предприятия по имениям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного
дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которые он вновь узнавал каждый
день, что теперь, в 1809-м
году, готовилось здесь, в Петербурге, какое-то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо — Сперанский.
Летом еще в 1809
году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухов успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического
дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что-то скрывает и готовит.
Денежные
дела Ростовых не поправились в продолжение двух
лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митинька так вел
дела, что долги неудержимо росли с каждым
годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Притом же
дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24
года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения.
В-четвертых, наконец, — сказал отец, насмешливо глядя на сына, «я тебя прошу, отложи
дело на
год, съезди за-границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что́ хочешь, так велики, тогда женись.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre, [дурного тона.] но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своею жизнью. В последнее время, в 1809
году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что
дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков-родителей.
Но весной того же
года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за
дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митиньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими
делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30
лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из-за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
Его призывали судить семейные
дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он всегда упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома,
летом лежа в своем заросшем саду.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в Европейские
дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на Востоке, а в отношении Бонапарта одно — вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом
году.
Мужчина, который десять
лет назад побоялся бы ездить каждый
день в дом, где была 17-ти-летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый
день и обращался с ней не как с барышней-невестой, а как с знакомою, не имеющею пола.
— Нет, я не могу этому верить, — повторила Соня. — Я не понимаю. Как же ты
год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три
дня забыть всё и так…
— Хорошие
дела, — отвечала Марья Дмитриевна: — пятьдесят восемь
лет прожила на свете, такого сраму не видала. — И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что́ он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым Наташа хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в
дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes, [хорошие принципы,] а дипломатам того времени то, что всё произошло от того, что союз России с Австрией в 1809
году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона, и что неловко был написан memorandum за № 178.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда-нибудь, теперь, в 1812
году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр) никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по произволу) делать для общего
дела, для истории то, что̀ должно было совершиться.
В 12-м
году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя
дни и ночи у своей Валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своею деятельностью, служившею ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю-де-Толли.
Для гусар же Павлоградского полка, весь этот отступательный поход, в лучшую пору
лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым
делом.
12-го июля в ночь, накануне
дела, была сильная буря с дождем и градом.
Лето 1812
года вообще было замечательно бурями.
Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же как не может притти колдуну в голову мысль, что он не может колдовать), потому что их
дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому что за то они получали деньги и потому что на это
дело они потратили лучшие
года своей жизни.
Как ни счастлив был Петя, но ему всё-таки грустно было итти домой и знать, что всё наслаждение этого
дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать
лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой
день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда-нибудь побезопаснее.
— При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, — проговорил князь, видимо думая о кампании 1807-го
года, бывшей, как ему казалось, так недавно. — Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию,
дело приняло бы другой оборот…
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении
дел. Всё ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до 100 четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего
года зеленым взят и скошен — войсками. Мужики разорены, некоторые ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
— Всё от Божьего наказания, — сказал Дрон. — Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче
год такой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три
дня не емши сидят. Нет ничего, разорили в конец.
Деревянный город, в котором, при жителях-владельцах домов и при полиции, бывали
летом почти каждый
день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в
день.
Погода уже несколько
дней стояла тихая, ясная с легкими заморозками по утрам — так называемое бабье
лето.
Французы, отступая в 1812-м
году, хотя и должны бы защищаться отдельно по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на
деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.
Старый человек, столь же опытный в придворном
деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же
года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своею властью, в противность воле государя предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше.
Человека, которого, десять
лет тому назад и
год после, считали разбойником вне закона, посылают на остров, в двух
днях перезда от Франции, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что-то.
Именно в то время, когда
дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это всё кончится, если продолжится еще
год, он неожиданно умер.
Еще через три
года, к 1820-му
году, Николай так устроил свои денежные
дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Кроме того, четыре раза в
год, в именины и рожденья хозяев, съезжалось до 100 человек гостей на один-два
дня.
Был канун зимнего Николина
дня, 5-е декабря 1820
года. В этот
год Наташа с детьми и мужем, с начала осени, гостила у брата. Пьер был в Петербурге, куда он поехал по своим особенным
делам, как он говорил, на три недели, и где он теперь проживал уже седьмую. Его ждали каждую минуту.
Точно так же человек, 20
лет тому назад совершивший убийство и после того спокойно и безвредно живший в обществе, представляется менее виновным; поступок его, — более подлежавшим закону необходимости для того, кто рассматривает его поступок по истечении 20
лет, и более свободным тому, кто рассматривал тот же поступок через
день после того, как он был совершен.