Неточные совпадения
— Ежели еще год Бонапарте
останется на престоле Франции, — продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего
других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, — то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями, общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
— Пускай ищет, — сказала она себе. Только что Борис вышел, как из
другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что-то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и
осталась в своей засаде, как под шапкой-невидимкой, высматривая, что́ делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что-то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
— С тобой я буду совершенно откровенна, — сказала Анна Михайловна. — Уж мало нас
осталось, старых
друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
— Но вы un philosophe, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с
другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это
другим, которые ни на что́ более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете
остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти
оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что
другой ряд рассуждений всплывал из-за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем
другою, и как всё то, чтó он об ней думал и слышал, может быть неправдою.
На
другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и
остался еще на время в Измайловском полку.
— Граф, граф! — кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с
другой стороны, — граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и
остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своею красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16-тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но… теперь столько еще
других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо
оставаться свободным».
На
другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня
оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
— Вы поймите, мой
друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не
остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать
другим.
— Как вы полагаете? — с тонкою улыбкой говорила Вера. — Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что́ вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как
другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда
остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
Ах, мой
друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия
других — призываются к Богу, а
остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и
другим.
Мысль
остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках
другого — в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса.
— Eh, mon cher général, — опять перебил его Мюрат, — je désire de tout mon coeur que les Empereurs s’arrangent entre eux, et que la guerre commencée malgré moi se termine le plus tôt possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтоб императоры покончили дело между собой и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее,] — сказал он тоном разговора слуг, которые желают
остаться добрыми
друзьями, несмотря на ссору между господами.
На
другой день Даву выехал рано утром, и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его
оставаться здесь, подвигаться вместе с багажом, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем кроме господина де-Кастре.
На
другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив
остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Весь этот и следующий день,
друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался
оставаться один, и о чем-то думал.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противуположных кружках-салонах и произведены были некоторые демонстрации
друг против
друга, но направление кружков
осталось то же.
В Лысых Горах
оставаться становилось более и более опасным, и на
другой день после удара, князя повезли в Богучарово. Доктор поехал с ним.
Он знал, что
другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова — где стояли французы — бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда, и за всё что́ у них возьмут заплатят, если они
останутся.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая
оставаться с глазу на глаз с своим
другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на. толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
— Au contraire, votre altesse, dans les affaires indécises c’est toujours le plus opiniâtre qui reste victorieux, — отвечал Раевский, — et mon opinion… [Вы, стало быть, не думаете, как
другие, что мы должны отступить? — Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах
остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
Москва, занятая неприятелем, не
осталась цела, как Берлин, Вена и
другие города только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба-соли и ключей французам, а выехали из нее.
На
другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал что то, что̀ ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая имя свое,
остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его, чтоб или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
И его бегство из дому, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он
остается в Москве, — всё потеряло бы не только смысл, но всё это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен, ) ежели бы он после всего этого, так же, как и
другие, уехал из Москвы.
Наташа,
оставшись с мужем одна, тоже разговаривала так, как только разговаривают жена с мужем, т. е. с необыкновенною ясностью и быстротой понимая и сообщая мысли
друг друга, путем противным всем правилам логики, без посредства суждений, умозаключений и выводов, а совершенно особенным способом.
Но допустив даже, что справедливы все хитросплетенные рассуждения, которыми наполнены эти истории; допустив, что народы управляются какою-то неопределимою силой, называемою идеей, — существенный вопрос истории всё-таки или
остается без ответа, или к прежней власти монархов и к вводимому общими историками влиянию советчиков и
других лиц присоединяется еще новая сила идеи, связь которой с массами требует объяснения.