Неточные совпадения
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна
поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об
отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой.
Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер
понял, до какой степени
отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук.
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза
отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не
понимает и так боится, что страх помешает ей
понять все дальнейшие толкования
отца, как бы ясны они ни были.
Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого
отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе
понять задачу.
Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не
понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
— И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? — спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к
отцу, он
понимал его слабости.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не
понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее
отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
— Одно, чтó тяжело для меня, — я тебе по правде скажу, André, — это образ мыслей
отца в религиозном отношении. Я не
понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, чтó ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
Андрей не сказал
отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он
понимал, что этого говорить не нужно.
«Первый встречный показался — и
отец и всё забыто, и бежит к верху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить
отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы
понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван о ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это…»
Несмотря на то, что между Анатолем и m-lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно
поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mère,
поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к
отцу, m-lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
— Как
понимать! — сердито крикнул
отец. — Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как
понимать. Как
понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
— Je comprends tout, [Я всё
понимаю.] — отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. — Успокойтесь, мой друг. Я пойду к
отцу, — сказала она и вышла.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», — — думал Ростов. Ростов
понимал, какой удар он нанесет
отцу, матери объявлением этого проигрыша; он
понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и
понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
Отец с наружным спокойствием, но внутреннею злобой принял сообщение сына. Он не мог
понять того, чтобы кто-нибудь хотел изменить жизнь, вносить в нее что-нибудь новое, когда жизнь для него уже кончилась. — «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что́ хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Ни
отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не
понимая того, что́ ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку.
Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только
понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с
отцом.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела
понять всё то, чтó было и в Анисье, и в
отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не
понимала из того, что́ она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее
отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
— Но что́ же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтоб они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею… Вы их давно знаете, — сказала княжна Марья, — скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что́ это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы
понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли
отца, что я бы желала знать…
Он не сказал этого дочери, но Наташа
поняла этот страх и беспокойство своего
отца и почувствовала себя оскорбленною.
— Наташа, я не
понимаю тебя. И что́ ты говоришь! Вспомни об
отце, о Nicolas.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не
понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новою, поперечною морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против
отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты.
Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних: об
отце, матери, Соне, в первый раз теперь
понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего
понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к
отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад, и рыдая побежала вниз к пруду, по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
— Ah, maman, comment est-ce que vous ne comprenez pas que le Saint Père, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не
понимаете, что святой
отец, имеющий власть отпущений…]
— Ты знаешь за чтó? — спросил Петя Наташу (Наташа
поняла, что Петя разумел, за что поссорились
отец с матерью). Она не отвечала.
Когда княжна Марья заплакала, он
понял, что она плакала о том, что Николушка останется без
отца. С большим усилием над собой, он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но
Отец ваш питает их», сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне; «но нет, они
поймут это по своему, они не
поймут! Этого они не могут
понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они — не нужны. Мы не можем
понимать друг друга!» и он замолчал.
Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже
понять всё значение той сцены, которую он видел между
отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее
понял теперь.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои:
отец, мать, Соня, были так ей близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши, о Петре Ильиче, о несчастии, но не
поняла их.
Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего
отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанною любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и
поняла непонятную ей прежде сторону жизни.