Неточные совпадения
Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо,
не глядя ни на
кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла
к Анне Павловне.
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную
не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел
к нему и взял его за руку. Князь Андрей,
не оглядываясь, сморщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того,
кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброю и приятною улыбкой.
Графиня так устала от визитов, что
не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех,
кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с-глазу-на-глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она
не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе
к креслу графини.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости
не начинают длинного разговора в ожидании призыва
к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и
не молчать, чтобы показать, что они нисколько
не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться,
кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще
не поспело.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет
к себе, зовет тебя!
Еще день — два, и рай настанет…
Но ах! твой друг
не доживет!
— Но надо быть снисходительным
к маленьким слабостям; у
кого их нет, André! Ты
не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь
не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c’est tout pardonner. [
Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни,
к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
— Ты видишь ли, друг, — сказал он. — Мы спим, пока
не любим. Мы дети праха… а полюбим — и ты Бог, ты чист, как в первый день созданья… Это еще
кто? Гони его
к чорту. Некогда! — крикнул он на Лаврушку, который, нисколько
не робея, подошел
к нему.
— Денисов, оставь его; я знаю
кто взял, — сказал Ростов, подходя
к двери и
не поднимая глаз.
И они прошли, так что Несвицкий
не узнал,
кого ударили в зубы и
к чему относилась ветчина.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась
к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий
не мог видеть того, что̀ делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже
не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по
ком стрелять.
— А ты
кто такой? — вдруг с пьяным бешенством обратился
к нему офицер. — Ты
кто такой? Ты (он особенно упирал на ты) начальник, что ль? Здесь я начальник, а
не ты. Ты, назад, — повторил он, — в лепешку расшибу.
— Нечего говорить! Ему велят, он
не только на тебе, на
ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди
к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай.
— Мне ничего
не нужно, и я в адъютанты ни
к кому не пойду.
«Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10-ти тысяч, рассуждать о том, как он никому
не хочет кланяться и ни
к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего
не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и
не упускать случаев, а пользоваться ими».
Ростов ехал шагом,
не зная, зачем и
к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было
не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Чтó ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и
не ранены?
К кому ни обращался Ростов, никто
не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов.
Старая графиня,
не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и
не спускали с него восторженно-влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе
к нему, и дрались за то,
кому принести чай, платок, трубку.
— Что́ ж делать, возьми, коли
не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! — Он схватился за голову. — Да
кто же мне цветы привезет? Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, — обратился он
к вошедшему на его зов управляющему, — скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке-садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда воло́
к, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут
к пятнице были.
Княжна Марья подвинулась
к нему, увидала его лицо, и что-то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца,
не грустному,
не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще
не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того,
кого любишь.
— Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни
к кому не имею, как
к вам. Потом я молод. Maman
не хочет этого. Ну, просто, я ничего
не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, — сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
«В наших храмах мы
не знаем других степеней, — читал «великий мастер, — кроме тех, которые находятся между до«бродетелью и пороком. Берегись делать какое-нибудь разли«чие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь
к брату, «
кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упа«дающего и
не питай никогда злобы или вражды на брата. «Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь «добродетели. Дели счастие с ближним твоим, и да
не возмутит «никогда зависть чистого сего наслаждения.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по имениям, которые затеял у себя Пьер и
не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела
к другому, все эти предприятия, без выказыванья их
кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
—
Не слышат… два раза сказал!..
не слышат! Она — первый человек в этом доме; она — мой лучший друг, — кричал князь. — И ежели ты позволишь себе, — закричал он в гневе, в первый раз обращаясь
к княжне Марье, — еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу,
кто хозяин в доме. Вон! чтоб я
не видал тебя; проси у нее прощенья!
После отъезда Метивье старый князь позвал
к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что
к нему пустили шпиона. Ведь он сказал, ей сказал, чтоб она составила список, и тех,
кого не было в списке, чтобы
не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. «С ней он
не мог иметь ни минуты покоя,
не мог умереть спокойно», говорил он.
— Ах, мой друг, как я привязалась
к Жюли последнее время, — говорила она сыну, —
не могу тебе описать! Да, и
кто может
не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! — Она замолкала на минуту. — И как мне жалко ее maman, — продолжала она, — нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
На другой день Даву выехал рано утром, и, пригласив
к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажом, ежели они будут иметь на то приказания, и
не разговаривать ни с
кем кроме господина де-Кастре.
А
кто прежде приехал
к армии? — император Александр, а
не я.
Он один из всех здесь присутствующих лиц очевидно ничего
не желал для себя, ни
к кому не питал вражды, а только желал одного — приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов.
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю бледного и
не дышащего
к царь-пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась
к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли
кого то, тех,
кто раздавил его.
Как и отчего это случилось, князь Андрей
не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся
к своему полку успокоенный на счет общего хода дел и на счет того,
кому оно вверено было.
24-го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том,
кто победил, никто
не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24-го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал
к Можайску.
Дело же очевидно было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу
не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Войны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге
к Москве, очевидна для всякого,
кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для
кого мне убивать и быть убитому? Убивайте,
кого хотите, делайте, что́ хотите, а я
не хочу больше!» Мысль эта
к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что́ они делали, бросить всё и побежать куда попало.
Но хотя уже
к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая-то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра также быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается
не по воле людей, а по воле Того,
Кто руководит людьми и мирами.
Ежели
кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шопотом, и тотчас переходили опять
к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже,
не было заметно между всеми этими людьми.
— Э! по пусту брехать-то, — сказал один из них, худощавый с строгим лицом. — Снявши голову, по волосам
не плачут. — Бери, чтò
кому любо! — И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся
к офицеру.
К 9-ти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше
не приходил спрашивать распоряжений графа. Все,
кто мог ехать, ехали сами собой; те,
кто оставались, решали сами с собой, чтò им надо было делать.
Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще
не видела в гостиной всех тех,
кого нужно было, и потому,
не приступая еще
к чтению, заводила общие разговоры.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношениях
к нему и сомнение о том,
кто он такой (
не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Даву сидел на конце комнаты над столом с очками на носу. Пьер близко подошел
к нему. Даву,
не поднимая глаз, видимо справлялся с какою-то бумагой, лежавшею пред ним.
Не поднимая же глаз, он тихо спросил: Qui êtes vous? [ —
Кто вы такой?]
«Как бы мне
не отвечать за промедление! Вот досада!» думал офицер. Он объездил весь лагерь.
Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда-то,
кто говорил, что он верно опять дома. Офицер,
не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова
не было, и никто
не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард
к Милорадовичу. Милорадовича
не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что должно быть и Ермолов там.
Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя
к Денисову,
не здороваясь ни с
кем, тотчас же стал расспрашивать о деле.
— Братцы! Родимые мои, голубчики! — плача кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали,
кто платья,
кто сапоги,
кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и
не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего
к нему солдата и плача целовал его.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтоб уведомить о себе ловящего. Сначала тот,
кого ловят, звонит,
не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно итти, убегает от своего врага и, часто, думая убежать, идет прямо
к нему в руки.
Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал
к Кутузову с личными упреками о том,
кто виноват в погибели Москвы, и сказал: — «как же вы обещали
не оставлять Москвы,
не дав сраженья?» — Кутузов отвечал: «Я и
не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена.
Человек тонущий, который хватается за другого и потопляет его, или изнуренная кормлением ребенка голодная мать, крадущая пищу, или человек, приученный
к дисциплине, который по команде в строю убивает беззащитного человека, представляются менее виновными, т. е. менее свободными и более подлежащими закону необходимости, тому,
кто знает те условия, в которых находились эти люди, и более свободными тому,
кто не знает, что тот человек сам тонул, что мать была голодна, солдат был в строю и т. д.