Неточные совпадения
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не
той, про которую он вычитал в газетах, но
той,
что у него
была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого
бы состояния и звания они
ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к
тому делу, которым он занимался, вследствие
чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
И сколько
бы ни внушали княгине,
что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, он не могла верить этому, как не могла
бы верить
тому,
что в какое
бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны
быть заряженные пистолеты.
Он знал очень хорошо,
что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может
быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во
что бы то ни стало положившего свою жизнь на
то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье,
что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может
быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
А позволь тебя спросить, в
чем состоит этот аристократизм Вронского или кого
бы то ни было, — такой аристократизм, чтобы можно
было пренебречь мною?
Когда он
был тут,
ни Вронский,
ни Анна не только не позволяли себе говорить о чем-нибудь таком,
чего бы они не могли повторить при всех, но они не позволяли себе даже и намеками говорить
то,
чего бы мальчик не понял.
Она чувствовала,
что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным,
что это положение дорого ей,
что она не
будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником;
что, сколько
бы она
ни старалась, она не
будет сильнее самой себя.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но
было бы скучно. Разумеется, я, может
быть, ошибаюсь, но мне кажется,
что я имею некоторые способности к
той сфере деятельности, которую я избрал, и
что в моих руках власть, какая
бы она
ни была, если
будет,
то будет лучше,
чем в руках многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому,
чем ближе к этому,
тем я больше доволен.
Прочтя письмо, он поднял на нее глаза, и во взгляде его не
было твердости. Она поняла тотчас же,
что он уже сам с собой прежде думал об этом. Она знала,
что,
что бы он
ни сказал ей, он скажет не всё,
что он думает. И она поняла,
что последняя надежда ее
была обманута. Это
было не
то,
чего она ждала.
— Вы сами учите? — спросил Левин, стараясь смотреть мимо выреза, но чувствуя,
что, куда
бы он
ни смотрел в
ту сторону, он
будет видеть вырез.
Они
были твердо уверены,
что настоящая цель его (
что бы он
ни сказал им)
будет всегда в
том,
чего он не скажет им.
Кроме
того (Левин чувствовал,
что желчный помещик
был прав), крестьяне первым и неизменным условием какого
бы то ни было соглашения ставили
то, чтобы они не
были принуждаемы к каким
бы то ни было новым приемам хозяйства и к употреблению новых орудий.
Правда, часто, разговаривая с мужиками и разъясняя им все выгоды предприятия, Левин чувствовал,
что мужики слушают при этом только пение его голоса и знают твердо,
что,
что бы он
ни говорил, они не дадутся ему в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил с самым умным из мужиков, Резуновым, и заметил
ту игру в глазах Резунова, которая ясно показывала и насмешку над Левиным и твердую уверенность,
что если
будет кто обманут,
то уж никак не он, Резунов.
Но
ни тот,
ни другой не смели говорить о ней, и потому всё,
что бы они
ни говорили, не выразив
того,
что одно занимало их, ― всё
было ложь.
Как
бы то ни было, когда он простился с ним на седьмой день, пред отъездом его в Москву, и получил благодарность, он
был счастлив,
что избавился от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них
было представление русского молодечества.
Алексей Александрович сел, чувствуя,
что слова его не имели
того действия, которое он ожидал, и
что ему необходимо нужно
будет объясняться и
что, какие
бы ни были его объяснения, отношения его к шурину останутся
те же.
— Кончено
то,
что вы возьмете меня, какой
бы я
ни был, не откажетесь от меня? Да?
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял
ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил,
что ему хорошо, нигде не больно и
что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как
ни безнадежен он
был, как
ни очевидно
было при взгляде на него,
что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и
том же счастливом и робком, как
бы не ошибиться, возбуждении.
Что бы он
ни говорил,
что бы ни предлагал, его слушали так, как будто
то,
что он предлагает, давно уже известно и
есть то самое,
что не нужно.
Он чувствовал себя невиноватым за
то,
что не выучил урока; но как
бы он
ни старался, он решительно не мог этого сделать: покуда учитель толковал ему, он верил и как будто понимал, но, как только он оставался один, он решительно не мог вспомнить и понять,
что коротенькое и такое понятное слово «вдруг»
есть обстоятельство образа действия.
— Нисколько, — Левин слышал,
что Облонский улыбался, говоря это, — я просто не считаю его более бесчестным,
чем кого
бы то ни было из богатых купцов и дворян. И
те и эти нажили одинаково трудом и умом.
— Почему же ты думаешь,
что мне неприятна твоя поездка? Да если
бы мне и
было это неприятно,
то тем более мне неприятно,
что ты не берешь моих лошадей, — говорил он. — Ты мне
ни разу не сказала,
что ты решительно едешь. А нанимать на деревне, во-первых, неприятно для меня, а главное, они возьмутся, но не довезут. У меня лошади
есть. И если ты не хочешь огорчить меня,
то ты возьми моих.
—
Есть из нас тоже, вот хоть
бы наш приятель Николай Иваныч или теперь граф Вронский поселился,
те хотят промышленность агрономическую вести; но это до сих пор, кроме как капитал убить,
ни к
чему не ведет.
— Нисколько, нисколько.
Ни разу еще не
было с
тех пор, как я женат, чтоб я сказал,
что лучше
было бы иначе,
чем как
есть…
— Позволь мне не верить, — мягко возразил Степан Аркадьич. — Положение ее и мучительно для нее и безо всякой выгоды для кого
бы то ни было. Она заслужила его, ты скажешь. Она знает это и не просит тебя; она прямо говорит,
что она ничего не смеет просить. Но я, мы все родные, все любящие ее просим, умоляем тебя. За
что она мучается? Кому от этого лучше?
— О, да, это очень… — сказал Степан Аркадьич, довольный
тем,
что будут читать и дадут ему немножко опомниться. «Нет, уж видно лучше
ни о
чем не просить нынче» — думал он, — только
бы, не напутав, выбраться отсюда».
Он не мог согласиться с этим, потому
что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому,
что он вместе с народом не знал, не мог знать
того, в
чем состоит общее благо, но твердо знал,
что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении
того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать для каких
бы то ни было общих целей.
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две звезды на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал о
том,
что свод, который я вижу, не
есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но
что бы там
ни было, возражения не может
быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Хотя
бы ты нас поучил, братец батюшка; а мы никак не умеем. С
тех пор как все,
что у крестьян
ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!
Стародум. Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай,
что, как
бы он знатен
ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который
бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному
было хорошо, который
бы и достиг уже до
того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась
бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли
тот, кому нечего желать, а лишь
есть чего бояться?
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому
что не в состоянии сознать себя в связи с каким
бы то ни было порядком явлений…
Как
бы то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом,
что удалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности, с упоением предался сочинению проповедей. Целый месяц во всех городских церквах читали попы эти мастерские проповеди, и целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они
были написаны! Сам градоначальник учил попов, как произносить их.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они,
что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи!
чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь
есть горчицу, — как
бы на будущее время еще какую
ни на
есть мерзость
есть не заставили; не станут — как
бы шелепов не пришлось отведать. Казалось,
что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и
ту и другую сторону.