Неточные совпадения
Все члены семьи и домочадцы
чувствовали,
что нет смысла в их сожительстве и
что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более свяэаны между собой,
чем они, члены семьи и домочадцы Облонских.
Несмотря на то,
что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам
чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
Он сознавал,
что меньше любил мальчика, и всегда старался быть ровен; но мальчик
чувствовал это и не ответил улыбкой на холодную улыбку отца.
Она
чувствовала,
что боится его и боится предстоящего свидания.
Она всё еще говорила,
что уедет от него, но
чувствовала,
что это невозможно; это было невозможно потому,
что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его.
Кроме того, она
чувствовала,
что если здесь, в своем доме, она едва успевала ухаживать за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она поедет со всеми ими.
Она
чувствовала,
что уехать невозможно; но, обманывая себя, она всё-таки отбирала вещи и притворялась,
что уедет.
Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим
чувствовать,
что неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил.
Левин не был постыдный «ты», но Облонский с своим тактом
почувствовал,
что Левин думает,
что он пред подчиненными может не желать выказать свою близость с ним и потому поторопился увести его в кабинет.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, —
чувствуя,
что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии,
что Облонский перестал смотреть на него.
Он как будто
чувствовал,
что ему надо влюбиться в одну из сестер, только не мог разобрать, в какую именно.
Левин хотел сказать брату о своем намерении жениться и спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его о хозяйственных делах (материнское имение их было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин
почувствовал,
что не может почему-то начать говорить с братом о своем решении жениться.
Он
чувствовал,
что брат его не так, как ему бы хотелось, посмотрит на это.
— Может быть, и нельзя помочь, но я
чувствую, особенно в эту минуту — ну да это другое — я
чувствую,
что я не могу быть спокоен.
В 4 часа,
чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического Сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная,
что найдет ее там, потому
что видел карету Щербацких у подъезда.
Он
чувствовал,
что солнце приближалось к нему.
Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил: но,
что всегда, как неожиданность, поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный мир, где он
чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
— Нет, не скучно, я очень занят, — сказал он,
чувствуя,
что она подчиняет его своему спокойному тону, из которого он не в силах будет выйти, так же, как это было в начале зимы.
«Боже мой,
что я сделал! Господи Боже мой! Помоги мне, научи меня», говорил Левин, молясь и вместе с тем
чувствуя потребность сильного движения, разбегаясь и выписывая внешние и внутренние круги.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том,
что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя,
что есть надежда, то приходил в отчаяние и ясно видел,
что его надежда безумна, а между тем
чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
— Ну
что же ты скажешь мне? — сказал Левин дрожащим голосом и
чувствуя,
что на лице его дрожат все мускулы. — Как ты смотришь на это?
Ужасно то,
что мы — старые, уже с прошедшим… не любви, а грехов… вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не
чувствовать себя недостойным.
— Ах перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только и помнят эти слова. Впрочем, я говорю не то,
что думаю, а то,
что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ.
Что ж делать, ты мне скажи,
что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже
чувствуешь,
что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
И вдруг они оба
почувствовали,
что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но
что каждый думает только о своем, и одному до другого нет дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал,
что надо делать в этих случаях.
Княгиня привыкла к этому еще с первыми дочерьми, но теперь она
чувствовала,
что щепетильность князя имеет больше оснований.
Она
чувствовала,
что нынешний вечер, когда они оба в первый раз встречаются, должен быть решительный в ее судьбе.
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув в зеркало, она с радостью заметила,
что она в одном из своих хороших дней и в полном обладании всеми своими силами, а это ей так нужно было для предстоящего: она
чувствовала в себе внешнюю тишину и свободную грацию движений.
—
Что это от вас зависит, — повторил он. — Я хотел сказать… я хотел сказать… Я за этим приехал…
что… быть моею женой! — проговорил он, не зная сам,
что̀ говорил; но,
почувствовав,
что самое страшное сказано, остановился и посмотрел на нее.
Вероятно,
чувствуя,
что разговор принимает слишком серьезный для гостиной характер, Вронский не возражал, а, стараясь переменить предмет разговора, весело улыбнулся и повернулся к дамам.
Кити
чувствовала, как после того,
что произошло, любезность отца была тяжела Левину. Она видела также, как холодно отец ее наконец ответил на поклон Вронского и как Вронский с дружелюбным недоумением посмотрел на ее отца, стараясь понять и не понимая, как и за
что можно было быть к нему недружелюбно расположенным, и она покраснела.
И, перекрестив друг друга и поцеловавшись, но
чувствуя,
что каждый остался при своем мнении, супруги разошлись.
Несмотря на то,
что он ничего не сказал ей такого,
чего не мог бы сказать при всех, он
чувствовал,
что она всё более и более становилась в зависимость от него, и
чем больше он это
чувствовал, тем ему было приятнее, и его чувство к ней становилось нежнее.
Но хотя Вронский и не подозревал того,
что говорили родители, он, выйдя в этот вечер от Щербацких,
почувствовал,
что та духовная тайная связь, которая существовала между ним и Кити, утвердилась нынешний вечер так сильно,
что надо предпринять что-то.
Я
чувствую,
что у меня есть сердце и
что есть во мне много хорошего, Эти милые влюбленные глаза!
Вронский в это последнее время, кроме общей для всех приятности Степана Аркадьича,
чувствовал себя привязанным к нему еще тем,
что он в его воображении соединялся с Кити.
— Я не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая тех, с кем говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся, как будто всё хотят дать
почувствовать что-то…
Вронский, стоя рядом с Облонским, оглядывал вагоны и выходивших и совершенно забыл о матери. То,
что он сейчас узнал про Кити, возбуждало и радовало его. Грудь его невольно выпрямлялась, и глаза блестели. Он
чувствовал себя победителем.
Он извинился и пошел было в вагон, но
почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее — не потому,
что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому,
что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное.
— Да, я понимаю,
что положение его ужасно; виноватому хуже,
чем невинному, — сказала она, — если он
чувствует,
что от вины его всё несчастие. Но как же простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому,
что я люблю свою прошедшую любовь к нему…
Кити
чувствовала,
что Анна была совершенно проста и ничего не скрывала, но
что в ней был другой какой-то, высший мир недоступных для нее интересов, сложных и поэтических.
Оттого ли,
что дети видели,
что мама любила эту тетю, или оттого,
что они сами
чувствовали в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними и меньшие, как это часто бывает с детьми, еще до обеда прилипли к новой тете и не отходили от нее.
Но она не рассказала про эти двести рублей. Почему-то ей неприятно было вспоминать об этом. Она
чувствовала,
что в этом было что-то касающееся до нее и такое,
чего не должно было быть.
Когда старая княгиня пред входом в залу хотела оправить на ней завернувшуюся ленту пояса, Кити слегка отклонилась. Она
чувствовала,
что всё само собою должно быть хорошо и грациозно на ней и
что поправлять ничего не нужно.
Бархатка эта была прелесть, и дома, глядя в зеркало на свою шею, Кити
чувствовала,
что эта бархатка говорила.
Но теперь, увидав ее в черном, она
почувствовала,
что не понимала всей ее прелести.
И странно то,
что хотя они действительно говорили о том, как смешон Иван Иванович своим французским языком, и о том,
что для Елецкой можно было бы найти лучше партию, а между тем эти слова имели для них значение, и они
чувствовали это так же, как и Кити.
Она видела,
что они
чувствовали себя наедине в этой полной зале.
Кити любовалась ею еще более,
чем прежде, и всё больше и больше страдала. Кити
чувствовала себя раздавленною, и лицо ее выражало это. Когда Вронский увидал ее, столкнувшись с ней в мазурке, он не вдруг узнал ее — так она изменилась.
Левин
чувствовал,
что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ,
чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том,
что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему,
что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не
чувствовал. Не могу, не могу! слышу,
что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Крестьяне, как заметили, //
Что не обидны барину // Якимовы слова, // И сами согласилися // С Якимом: — Слово верное: // Нам подобает пить! // Пьем — значит, силу
чувствуем! // Придет печаль великая, // Как перестанем пить!.. // Работа не свалила бы, // Беда не одолела бы, // Нас хмель не одолит! // Не так ли? // «Да, бог милостив!» // — Ну, выпей с нами чарочку!
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то,
что вселило в душу мою истинное к нему почтение.
Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его
чувствовала нет.
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога,
что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб
чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило,
что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не
чувствует, когда, если б люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.