Неточные совпадения
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот
что́: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно
почувствовали это.
Ежели ты ждешь от себя чего-нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь
чувствовать,
что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом…
Но
чем ближе он подъезжал, тем более он
чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро.
Вдруг он
почувствовал,
что всё вокруг зашевелилось.
— Я уж вам говорил, папенька, — сказал сын, —
что, ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю,
что никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того,
что́
чувствую, — говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью-барышню.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно. Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то,
что́ она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и
почувствовали неловкость.
— Вера, — сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. — Как у вас ни на
что́ понятия нет? Разве ты не
чувствуешь,
что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Борис
чувствовал,
что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того,
что́ будет, и
чувствуя,
что было только предисловие.
— Совершенно с вами согласен, — отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, — я убежден,
что русские должны умирать или побеждать, — сказал он, сам
чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано,
что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
Она
чувствовала,
что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен.
Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг
почувствовал,
что это было бы неприлично, он
почувствовал,
что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой-то страшный и ожидаемый всеми обряд, и
что поэтому он должен был принимать от всех услуги.
— Ну, сударыня, — начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так
что княжна
чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески-едким запахом отца, который она так давно знала. — Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
— Слушаю, ваше превосходительство, — сказал Тимохин, улыбкой давая
чувствовать,
что он понимает желания начальника.
Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу,
чувствовал себя еще более оживленным,
чем накануне.
Он
почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на
чем не основанного.
Князь Андрей
почувствовал,
что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать
почувствовать русскому курьеру.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он
почувствовал,
что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.
— Я знаю, — перебил Билибин, — вы думаете,
что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь,
что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашею победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не
чувствую никакой особенной радости…
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда
чувствовал,
что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
— Buonaparte? [Буонапарте?] — вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая
чувствовать,
что сейчас будет un mot. [словечко] — Buonaparte? — сказал он, ударяя особенно на u. Я думаю, однако,
что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grâce de l’u. [надо его избавить от u] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court. [просто Бонапарт.]
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, — он
почувствовал,
что то̀ сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
— Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, — продолжал Билибин. — Ce n’est ni trahison, ni lâcheté, ni bêtise; c’est comme à Ulm… — Он как будто задумался, отыскивая выражение: — c’est… c’est du Mack. Nous sommes mackés. [Также нет. Это ставит двор в слишком дурное положение. Это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина. Мы обмаковались.] — заключил он,
чувствуя,
что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
И Билибин распустил кожу,
чувствуя,
что дилемма его неопровержима.
Из-за двери слышен был в это время оживленно-недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому,
что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки, и по тому,
что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, — по всему этому князь Андрей
чувствовал,
что должно было случиться что-нибудь важное и несчастливое.
Но еще он не договорил, как
почувствовал,
что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и
чувствует, и
что́ думает,
что́
чувствует этот человек в эту минуту?
Казалось, все силы души его были направлены на то, чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и,
чувствуя,
что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив.
Князь Андрей
чувствовал,
что какая-то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие.
Эскадрон, где служил Ростов, только
что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди
чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они эту черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что-то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое-то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары,
чувствовали,
что начальство само не знает,
что́ делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов,
чувствуя,
что наконец-то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей-гусаров.
Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов
почувствовал, как во сне,
что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте.
Бывают ли такие случаи, и
что́ надо делать в таких случаях?» — спросил он сам себя вставая; и в это время
почувствовал,
что что-то лишнее висит на его левой онемевшей руке.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем,
чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину,
что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
Пьер, сделавшись неожиданно богачем и графом Безуховым, после недавнего одиночества и беззаботности,
почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым,
что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою.
Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему,
что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и
что теперь не
чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв.
Он
чувствовал себя центром какого-то важного общего движения;
чувствовал,
что от него что-то постоянно ожидается;
что, не сделай он того-то, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то-то и то-то, всё будет хорошо, — и он делал то, чтó требовали от него, но это что-то хорошее всё оставалось впереди.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно
чувствовал,
что то, чтó он говорит, неприлично, бестактно, не то, чтó нужно;
что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он их громко выговорит, и
что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми.
Читая это место, Пьер в первый раз
почувствовал,
что между ним и Элен образовалась какая-то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? — как будто сказала Элен. — Вы не замечали,
что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер
почувствовал,
что Элен не только могла, но должна быть его женою,
что это не может быть иначе.
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил,
что женитьба на Элен была бы несчастие, и
что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом
чувствовал,
что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею,
что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее,
что он не может и оторваться от нее,
что это будет ужасно, но
что он должен будет связать с нею свою судьбу.
Но несмотря на то,
что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не
чувствовал себя в силах обмануть его ожидания.
Он хотел решиться, но с ужасом
чувствовал,
что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они
чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им овладело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
Всем этим родным и друзьям дано было
чувствовать,
что в этот день должна решиться участь именинницы.
Пьер
чувствовал,
что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое-нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
Теперь он
чувствовал,
что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому
что страх так преобладал,
что она не могла ее
чувствовать. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m-lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
— Да, тяжесть какая-то, — отвечала она на вопрос князя,
что она
чувствует.
Княжна Марья
чувствовала себя оскорбленною в чувстве собственного достоинства тем,
что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем,
что обе ее подруги и не предполагали, чтоб это могло быть иначе.