Неточные совпадения
Но, Долли, душенька, я
понимаю твои
страдания вполне, только одного я не знаю: я не знаю… я не знаю, насколько в душе твоей есть еще любви к нему.
Сидя на звездообразном диване в ожидании поезда, она, с отвращением глядя на входивших и выходивших (все они были противны ей), думала то о том, как она приедет на станцию, напишет ему записку и что̀ она напишет ему, то о том, как он теперь жалуется матери (не
понимая ее
страданий) на свое положение, и как она войдет в комнату, и что она скажет ему.
В первый раз тогда
поняв ясно, что для всякого человека и для него впереди ничего не было, кроме
страдания, смерти и вечного забвения, он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она не представлялась злой насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться.
Ведь затем-то я и человек — личность, чтобы я
понимал страдания других личностей, и затем-то я — разумное сознание, чтобы в страдании каждой отдельной личности я видел общую причину страдания — заблуждения, и мог уничтожить ее в себе и других.
Кто не испытал разлуки, разлуки насильственной, тот не в силах будет
понять страданий, которые переносят разлученные силою, не всякому будет легко представить себе ту радость, то счастье, которое испытал Николай Герасимович при приезде в Брюссель любимой женщины посте этой долгой насильственной разлуки.
Неточные совпадения
— Поставят монументы, — убежденно сказал он. — Не из милосердия, — тогда милосердию не будет места, потому что не будет наших накожных
страданий, — монументы поставят из любви к необыкновенной красоте правды прошлого; ее
поймут и оценят, эту красоту…
Затем он сознался, что плохо
понимает, чего хотят поэты-символисты, но ему приятно, что они не воспевают
страданий народа, не кричат «вперед, без страха и сомненья» и о заре «святого возрожденья».
— Позвольте, — как это
понять? — строго спрашивал писатель, в то время как публика, наседая на Кутузова, толкала его в буфет. — История создается страстями,
страданиями…
Понимая, как трагична судьба еврейства в России, он подозревал, что психика еврея должна быть заражена и обременена чувством органической вражды к русскому, желанием мести за унижения и
страдания.
— Я бы не была с ним счастлива: я не забыла бы прежнего человека никогда и никогда не поверила бы новому человеку. Я слишком тяжело страдала, — шептала она, кладя щеку свою на руку бабушки, — но ты видела меня,
поняла и спасла… ты — моя мать!.. Зачем же спрашиваешь и сомневаешься? Какая страсть устоит перед этими
страданиями? Разве возможно повторять такую ошибку!.. Во мне ничего больше нет… Пустота — холод, и если б не ты — отчаяние…