Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения,
и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести
без боли в ногах даже короткого молебна
и не мог понять, к чему все эти страшные
и высокопарные слова о
том свете, когда
и на этом жить было бы очень весело.
И то в эти три дня меньшой заболел оттого, что его накормили дурным бульоном, а остальные были вчера почти
без обеда.
— Нет,
без шуток, что ты выберешь,
то и хорошо. Я побегал на коньках,
и есть хочется.
И не думай, — прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
— Ты пойми, — сказал он, — что это не любовь. Я был влюблен, но это не
то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой
и вижу, что
без этого нет жизни.
И надо решить…
— Да, я его знаю. Я не могла
без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (
и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи:
то, что ему стыдно детей,
и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит», всё говорит он.
Она знала Анну Аркадьевну, но очень мало,
и ехала теперь к сестре не
без страху пред
тем, как ее примет эта петербургская светская дама, которую все так хвалили.
Константин Левин заглянул в дверь
и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье
без рукавчиков
и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о
том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его,
и Константин, снимая калоши, прислушивался к
тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Любовь к женщине он не только не мог себе представить
без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже
ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которогo зависело всё ее счастье.
И теперь от этого нужно было отказаться!
Он читал книгу, думал о
том, что читал, останавливаясь, чтобы слушать Агафью Михайловну, которая
без устали болтала;
и вместе с
тем разные картины хозяйства
и будущей семейной жизни
без связи представлялись его воображению.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны о
том, как Прохор Бога забыл,
и на
те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет
без просыпу
и жену избил до смерти; он слушал
и читал книгу
и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
Вообще Долли казалось, что она не в спокойном духе, а в
том духе заботы, который Долли хорошо знала за собой
и который находит не
без причины
и большею частью прикрывает недовольство собою.
— Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, — сказала она
тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов Вронского, шедшего за ними. «Но что мне за дело?» подумала она
и стала спрашивать у мужа, как
без нее проводил время Сережа.
Как будто слезы были
та необходимая мазь,
без которой не могла итти успешно машина взаимного общения между двумя сестрами, — сестры после слез разговорились не о
том, что занимало их; но,
и говоря о постороннем, они поняли друг друга.
Кити замялась; она хотела далее сказать, что с
тех пор, как с ней сделалась эта перемена, Степан Аркадьич ей стал невыносимо неприятен
и что она не может видеть его
без представлений самых грубых
и безобразных.
Обдумав всё, полковой командир решил оставить дело
без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья
и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о
том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался, вспоминая подробности дела,
и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
— Нет, я думаю,
без шуток, что для
того чтоб узнать любовь, надо ошибиться
и потом поправиться, — сказала княгиня Бетси.
Между
тем пришла весна, прекрасная, дружная,
без ожидания
и обманов весны, одна из
тех редких весен, которым вместе радуются растения, животные
и люди.
Старания Агафьи Михайловны
и повара, чтоб обед был особенно хорош, имели своим последствием только
то, что оба проголодавшиеся приятеля, подсев к закуске, наелись хлеба с маслом, полотка
и соленых грибов,
и еще
то, что Левин велел подавать суп
без пирожков, которыми повар хотел особенна удивить гостя.
Они
и понятия не имеют о
том, что такое счастье, они не знают, что
без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья — нет жизни», думал он.
Переодевшись
без торопливости (он никогда не торопился
и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром,
и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в
то время, как он входил в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Она наддала
и мерно, так точно, как он предполагал, взвилась
и, оттолкнувшись от земли, отдалась силе инерции, которая перенесла ее далеко за канаву;
и в
том же самом такте,
без усилия, с
той же ноги, Фру-Фру продолжала скачку.
Всё это она говорила весело, быстро
и с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее слова
и придавал им только
тот прямой смысл, который они имели.
И он отвечал ей просто, хотя
и шутливо. Во всем разговоре этом не было ничего особенного, но никогда после
без мучительной боли стыда Анна не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
М-llе Варенька эта была не
то что не первой молодости, но как бы существо
без молодости: ей можно было дать
и девятнадцать
и тридцать лет.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о
том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена,
и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего
без нее ложиться спать.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность
без притворства
и хвастовства удержаться на
той высоте, на которую она хотела подняться; кроме
того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались
те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это,
и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
Но Константину Левину скучно было сидеть
и слушать его, особенно потому, что он знал, что
без него возят навоз на неразлешенное поле
и навалят Бог знает как, если не посмотреть;
и резцы в плугах не завинтят, а поснимают
и потом скажут, что плуги выдумка пустая
и то ли дело соха Андревна,
и т. п.
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий
и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с одного на другое
и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем, не в
том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?
Чем долее Левин косил,
тем чаще
и чаще он чувствовал минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой всё сознающее себя, полное жизни тело,
и, как бы по волшебству,
без мысли о ней, работа правильная
и отчетливая делалась сама собой. Это были самые блаженные минуты.
В
то время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя
и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности,
без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, —
и при исполнении этой обязанности, взяв почти все деньги из дому, весело
и приятно проводил время
и на скачках
и на дачах, Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
По неопределенным ответам на вопрос о
том, сколько было сена на главном лугу, по поспешности старосты, разделившего сено
без спросу, по всему тону мужика Левин понял, что в этом дележе сена что-то нечисто,
и решился съездить сам поверить дело.
Несмотря на уверения старосты о пухлявости сена
и о
том, как оно улеглось в стогах,
и на его божбу о
том, что всё было по-божески, Левин настаивал на своем, что сено делили
без его приказа
и что он потому не принимает этого сена зa пятьдесят возов в стогу.
«
Без сомнения, наше общество еще так дико (не
то, что в Англии), что очень многие», —
и в числе этих многих были
те, мнением которых Алексей Александрович особенно дорожил, — «посмотрят на дуэль с хорошей стороны; но какой результат будет достигнут?
Без сомнения, он никогда не будет в состоянии возвратить ей своего уважения; но не было
и не могло быть никаких причин ему расстроивать свою жизнь
и страдать вследствие
того, что она была дурная
и неверная жена.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза
и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами
и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту
и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал
без обращения к ней
и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее
того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
«После
того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я уезжаю
и беру с собою сына. Я не знаю законов
и потому не знаю, с кем из родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что
без него я не могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Он не верит
и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда
и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что
без сына не может быть для меня жизни даже с
тем, кого я люблю, но что, бросив сына
и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает
и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Отношения к мужу были яснее всего. С
той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее
и мешающее лицо.
Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать? Одно, на что имел право муж, это было на
то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в руках,
и на это Вронский был готов с первой минуты.
Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы обойтись
без этого;
и вместе с
тем, говоря это себе, боялся — не дурно ли это?
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить
без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к
той сфере деятельности, которую я избрал,
и что в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет,
то будет лучше, чем в руках многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. —
И потому, чем ближе к этому,
тем я больше доволен.
Он послал седло
без ответа
и с сознанием, что он сделал что
то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота
и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Но этак нельзя было жить,
и потому Константин пытался делать
то, что он всю жизнь пытался
и не умел делать,
и то, что, по его наблюдению, многие так хорошо умели делать
и без чего нельзя жить: он пытался говорить не
то, что думал,
и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом
и раздражается этим.
Все
те вопросы о
том, например, почему бывают неурожаи, почему жители держатся своих верований
и т. п., вопросы, которые
без удобства служебной машины не разрешаются
и не могут быть разрешены веками, получили ясное, несомненное разрешение.
Дарья Александровна, в своем парадном сером шелковом платье, очевидно озабоченная
и детьми, которые должны обедать в детской одни,
и тем, что мужа еще нет, не сумела
без него хорошенько перемешать всё это общество.
Он сейчас уже
и без малейшего усилия исполнял
то обещание, которое он дал ей — всегда думать хорошо про всех людей
и всегда всех любить.
Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе
и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье. Он подтверждал это
тем, что ни одна семья не может обойтись
без помощницы, что в каждой, бедной
и богатой семье есть
и должны быть няньки, наемные или родные.
Когда графиня Нордстон позволила себе намекнуть о
том, что она желала чего-то лучшего,
то Кити так разгорячилась
и так убедительно доказала, что лучше Левина ничего не может быть на свете, что графиня Нордстон должна была признать это
и в присутствии Кити
без улыбки восхищения уже не встречала Левина.
«Никакой надобности, — подумала она, — приезжать человеку проститься с
тою женщиной, которую он любит, для которой хотел погибнуть
и погубить себя
и которая не может жить
без него. Нет никакой надобности!» Она сжала губы
и опустила блестящие глаза на его руки с напухшими жилами, которые медленно потирали одна другую.
Серпуховской придумал ему назначение в Ташкент,
и Вронский
без малейшего колебания согласился на это предложение. Но чем ближе подходило время отъезда,
тем тяжелее становилась ему
та жертва, которую он приносил
тому, что он считал должным.
Левин не хотел его разочаровывать в
том, что где-нибудь может быть что-нибудь хорошее
без нее,
и потому ничего не сказал.
Левин же между
тем в панталонах, но
без жилета
и фрака ходил взад
и вперед по своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь
и оглядывая коридор. Но в коридоре не видно было
того, кого он ожидал,
и он, с отчаянием возвращаясь
и взмахивая руками, относился к спокойно курившему Степану Аркадьичу.