Неточные совпадения
Эту глупую улыбку он не мог простить себе. Увидав эту улыбку, Долли вздрогнула,
как от физической боли, разразилась, со свойственною ей горячностью, потоком жестоких слов и выбежала
из комнаты. С тех пор она не хотела видеть мужа.
Если и была причина, почему он предпочитал либеральное направление консервативному,
какого держались тоже многие
из его круга, то это произошло не оттого, чтоб он находил либеральное направление более разумным, но потому, что оно подходило ближе к его образу жизни.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел
из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но
как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах,
какой ужас! И
как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел
из комнаты.
—
Как придется. Да вот возьми на расходы, — сказал он, подавая десять рублей
из бумажника. — Довольно будет?
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно
из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так
как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
Он был на «ты» со всеми, с кем пил шампанское, а пил он шампанское со всеми, и поэтому, в присутствии своих подчиненных встречаясь с своими постыдными «ты»,
как он называл шутя многих
из своих приятелей, он, со свойственным ему тактом, умел уменьшать неприятность этого впечатления для подчиненных.
Но, несмотря на это,
как часто бывает между людьми, избравшими различные роды деятельности, каждый
из них, хотя, рассуждая, и оправдывал деятельность другого, в душе презирал ее.
Прежде были опеки, суды, а теперь земство, не в виде взяток, а в виде незаслуженного жалованья, — говорил он так горячо,
как будто кто-нибудь
из присутствовавших оспаривал его мнение.
Он
как будто чувствовал, что ему надо влюбиться в одну
из сестер, только не мог разобрать, в
какую именно.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда
как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия,
как Облонский; он же (он знал очень хорошо,
каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый,
из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
— Я не могу допустить, — сказал Сергей Иванович с обычною ему ясностью и отчетливостью выражения и изяществом дикции, — я не могу ни в
каком случае согласиться с Кейсом, чтобы всё мое представление о внешнем мире вытекало
из впечатлений. Самое основное понятие бытия получено мною не чрез ощущение, ибо нет и специального органа для передачи этого понятия.
— Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы, Русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права,
как наши земские учреждения, другому европейскому народу, — Немцы и Англичане выработали бы
из них свободу, а мы вот только смеемся.
— Нет, не скучно, я очень занят, — сказал он, чувствуя, что она подчиняет его своему спокойному тону,
из которого он не в силах будет выйти, так же,
как это было в начале зимы.
«Славный, милый», подумала Кити в это время, выходя
из домика с М-11е Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки,
как на любимого брата. «И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят: кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мне всё-таки весело с ним, и он такой славный. Только зачем он это сказал?…» думала она.
— Что ты! Вздор
какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну
как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез
из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно,
как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
— Вронский — это один
из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один
из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем — очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый.
Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
«И теперь я жду,
как особенного счастья, приезда матушки
из Петербурга», сказал он.
Она боялась, чтобы дочь, имевшая,
как ей казалось, одно время чувство к Левину,
из излишней честности не отказала бы Вронскому и вообще чтобы приезд Левина не запутал, не задержал дела, столь близкого к окончанию.
Это было лицо Левина с насупленными бровями и мрачно-уныло смотрящими из-под них добрыми глазами,
как он стоял, слушая отца и взглядывая на нее и на Вронского.
Он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть один
из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми,
как он.
— Я за матушкой, — улыбаясь,
как и все, кто встречался с Облонским, отвечал Вронский, пожимая ему руку, и вместе с ним взошел на лестницу. — Она нынче должна быть
из Петербурга.
Но Каренина не дождалась брата, а, увидав его, решительным легким шагом вышла
из вагона. И,
как только брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел в вагон.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так
как уж некоторые
из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только послала записочку к брату, чтоб он непременно обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
— О!
как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и
из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
В то время,
как она выходила
из гостиной, в передней послышался звонок.
Из зал несся стоявший в них, равномерный
как в улье, шорох движенья, и, пока они на площадке между деревьями оправляли перед зеркалом прически и платья,
из залы послышались осторожно-отчетливые звуки скрипок оркестра, начавшего первый вальс.
И с тем неуменьем, с тою нескладностью разговора, которые так знал Константин, он, опять оглядывая всех, стал рассказывать брату историю Крицкого:
как его выгнали
из университета зa то, что он завел общество вспоможения бедным студентам и воскресные школы, и
как потом он поступил в народную школу учителем, и
как его оттуда также выгнали, и
как потом судили за что-то.
— А затем, что мужики теперь такие же рабы,
какими были прежде, и от этого-то вам с Сергеем Иванычем и неприятно, что их хотят вывести
из этого рабства, — сказал Николай Левин, раздраженный возражением.
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же
как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем
из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время
как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Она вздохнула еще раз, чтобы надышаться, и уже вынула руку
из муфты, чтобы взяться за столбик и войти в вагон,
как еще человек в военном пальто подле нее самой заслонил ей колеблющийся свет фонаря.
Когда в Петербурге он вышел
из вагона, он чувствовал себя после бессонной ночи оживленным и свежим,
как после холодной ванны.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая,
как рублем даря каждым словом. — Вы, верно,
из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
Алексей Александрович вернулся
из министерства в четыре часа, но,
как это часто бывало, не успел войти к ней.
Вронский только в первую минуту был ошеломлен после впечатлений совсем другого мира, привезенных им
из Москвы; но тотчас же,
как будто всунул ноги в старые туфли, он вошел в свой прежний веселый и приятный мир.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот свет, где бы он мог встречать Каренину.
Как и всегда в Петербурге, он выехал
из дома с тем, чтобы не возвращаться до поздней ночи.
Сверх того, заботы большого семейства беспрестанно мучали ее: то кормление грудного ребенка не шло, то нянька ушла, то,
как теперь, заболел один
из детей.
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась,
как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала
из комнаты.
Еще
как только Кити в слезах вышла
из комнаты, Долли с своею материнскою, семейною привычкой тотчас же увидала, что тут предстоит женское дело, и приготовилась сделать его.
И, сказав эти слова, она взглянула на сестру и, увидев, что Долли молчит, грустно опустив голову, Кити, вместо того чтобы выйти
из комнаты,
как намеревалась, села у двери и, закрыв лицо платком, опустила голову.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала
из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной,
как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Еще в первое время по возвращении
из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того,
как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь,
как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
Кроме хозяйства, требовавшего особенного внимания весною, кроме чтения, Левин начал этою зимой еще сочинение о хозяйстве, план которого состоял в том, чтобы характер рабочего в хозяйстве был принимаем зa абсолютное данное,
как климат и почва, и чтобы, следовательно, все положения науки о хозяйстве выводились не
из одних данных почвы и климата, но
из данных почвы, климата и известного неизменного характера рабочего.
Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден был длинный нос и шея птицы, и в ту минуту,
как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная молния; птица,
как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
Действительно, послышались пронзительные, быстро следовавшие один зa другим свистки. Два вальдшнепа, играя и догоняя друг друга и только свистя, а не хоркая, налетели на самые головы охотников. Раздались четыре выстрела, и,
как ласточки, вальдшнепы дали быстрый заворот и исчезли
из виду.
И знаешь, Костя, я тебе правду скажу, — продолжал он, облокотившись на стол и положив на руку свое красивое румяное лицо,
из которого светились,
как звезды, масляные, добрые и сонные глаза.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал,
как узнать это. Он виделся с ней в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил
как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос,
как это сделать.
Едва он вышел
из коляски,
как конюх его (грум), так называемый мальчик, узнав еще издалека его коляску, вызвал тренера.
Резко выступающие мышцы из-под сетки жил, растянутой в тонкой, подвижной и гладкой,
как атлас, коже, казались столь же крепкими,
как кость.
Она звучно втянула и выпустила воздух
из напряженных ноздрей, вздрогнув, прижала острое ухо и вытянула крепкую черную губу ко Вронскому,
как бы желая поймать его за рукав.
Он не думал уже о том,
как этот ливень испортит гипподром, но теперь радовался тому, что, благодаря этому дождю, наверное застанет ее дома и одну, так
как он знал, что Алексей Александрович, недавно вернувшийся с вод, не переезжал
из Петербурга.