Неточные совпадения
— Вы сходите, сударь, повинитесь еще. Авось Бог даст. Очень мучаются, и смотреть жалости, да и всё в доме навынтараты
пошло. Детей, сударь, пожалеть надо. Повинитесь, сударь. Что
делать! Люби кататься…
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «
Пойти или не
пойти?» говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно
сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его
сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели
сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не
послать ли за другим поваром?
Дело сестричек (это было филантропическое, религиозно-патриотическое учреждение)
пошло было прекрасно, но с этими господами ничего невозможно
сделать, — прибавила графиня Лидия Ивановна с насмешливою покорностью судьбе.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным,
сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с лошади, взял у Василья севалку и
пошел рассевать.
— Как хотите
делайте, только поскорей, — сказал он и
пошел к приказчику.
Надеясь застать ее одну, Вронский, как он и всегда
делал это, чтобы меньше обратить на себя внимание, слез, не переезжая мостика, и
пошел пешком. Он не
пошел на крыльцо с улицы, но вошел во двор.
Ему хотелось оглянуться назад, но он не смел этого
сделать и старался успокоивать себя и не
посылать лошади, чтобы приберечь в ней запас, равный тому, который, он чувствовал, оставался в Гладиаторе.
С вечера Константин Левин
пошел в контору,
сделал распоряжение о работах и
послал по деревням вызвать на завтра косцов, с тем чтобы косить Калиновый луг, самый большой и лучший.
Левин
шел за ним и часто думал, что он непременно упадет, поднимаясь с косою на такой крутой бугор, куда и без косы трудно влезть; но он взлезал и
делал что надо.
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и
послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было
сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
Положение нерешительности, неясности было все то же, как и дома; еще хуже, потому что нельзя было ничего предпринять, нельзя было увидать Вронского, а надо было оставаться здесь, в чуждом и столь противоположном ее настроению обществе; но она была в туалете, который, она знала,
шел к ней; она была не одна, вокруг была эта привычная торжественная обстановка праздности, и ей было легче, чем дома; она не должна была придумывать, что ей
делать.
Он
послал седло без ответа и с сознанием, что он
сделал что то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу,
послал к купцу приказчика, чтобы взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы
сделать последние распоряжения перед отъездом.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне
сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за то, что чай был слаб, главное же, за то, что она ухаживала за ним, как за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все,
делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье,
слава Богу, поправилось.
— Чудак! — сказал Степан Аркадьич жене и, взглянув на часы,
сделал пред лицом движение рукой, означающее ласку жене и детям, и молодецки
пошел по тротуару.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге
послать опять за доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он,
сделав усилие над собой,
пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
— Ну, так вот что мы
сделаем: ты поезжай в нашей карете за ним, а Сергей Иванович уже если бы был так добр заехать, а потом
послать.
Ему казалось, что он понимает то, чего она никак не понимала: именно того, как она могла,
сделав несчастие мужа, бросив его и сына и потеряв добрую
славу, чувствовать себя энергически-веселою и счастливою.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами
пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то
сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью к ней за ее страдания, волновали его. Он сошел вниз в партер и направился прямо к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею...
— А вы с нами
пойдете? — смутившись сказала Варенька Левину,
делая вид, что не слыхала того, что ей было сказано.
— Да что же думать? Он (он разумелся Сергей Иванович) мог всегда
сделать первую партию в России; теперь он уж не так молод, но всё-таки, я знаю, за него и теперь
пошли бы многие… Она очень добрая, но он мог бы…
— Ну вот и прекрасно, — сказала Долли, — ты поди распоряжайся, а я
пойду с Гришей повторю его урок. А то он нынче ничего не
делал.
— Нет, я
пойду, Долли, ты сиди, — сказал он. Мы всё
сделаем по порядку, по книжке. Только вот, как Стива приедет, мы на охоту уедем, тогда уж пропустим.
— Ну, так так и
делай, как велено! — крикнул Левин, садясь на катки. —
Пошел! Собак держи, Филипп!
«Завтра
пойду рано утром и возьму на себя не горячиться. Бекасов пропасть. И дупеля есть. А приду домой, записка от Кити. Да, Стива, пожалуй, и прав: я не мужествен с нею, я обабился… Но что ж
делать! Опять отрицательно!»
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь
посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что
делать».
И, не спросив у отворившего дверь артельщика, дома ли, Степан Аркадьич вошел в сени. Левин
шел за ним, всё более и более сомневаясь в том, хорошо или дурно он
делает.
И, решив, что он это непременно
сделает завтра,
пошел к жене.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы
сделать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и
делай.
Иди в столовую, я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок, еще что-то.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо
делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые
шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.