Неточные совпадения
Володя стоял минут пять, в стороне от широкой сходни, чтобы не мешать матросам, то и дело проносящим тяжелые вещи, и посматривал на кипучую работу, любовался рангоутом и все более и более становился доволен, что идет в море, и уж мечтал о том, как он сам будет
капитаном такого же красавца-корвета.
— Что,
капитан на
корвете? — остановил матроса Володя.
Володя ушел от
капитана, почти влюбленный в него, — эту влюбленность он сохранил потом навсегда — и пошел разыскивать старшего офицера. Но найти его было не так-то легко. Долго ходил он по
корвету, пока, наконец, не увидал на кубрике [Кубрик — матросское помещение в палубе, передней части судна.] маленького, широкоплечего и плотного брюнета с несоразмерно большим туловищем на маленьких ногах, напоминавшего Володе фигурку Черномора в «Руслане», с заросшим волосами лицом и длинными усами.
Через двадцать минут пароход пристал к борту
корвета. Положена была сходня, и несколько десятков лиц сошли на палубу. Вызванный для встречи двух приехавших адмиралов караул отдавал им честь, и их встретили
капитан и вахтенный офицер.
— Ну, пойди, покажи-ка нам твою конурку, Володя, — говорил маленький адмирал, подходя к Володе после нескольких минут разговора с
капитаном. — А ваш
корвет в образцовом порядке, — прибавил адмирал, окидывая своим быстрым и знающим морским глазом и палубу, и рангоут. — Приятно быть на таком судне.
Кроме того, я попрошу вас ознакомиться и с машиной
корвета и знать ее, чтоб потом, когда вам придется быть
капитанами, не быть в руках механиков.
Володя, стоявший на мостике сзади
капитана, в первые минуты с чувством страха посматривал на эти слегка покачивающиеся вместе с
корветом реи, на которых, словно муравьи, чернели перегнувшиеся люди.
«Разве вперед смотреть?», — думал он, и ему казалось, что он должен это сделать. Ведь часовые могут задремать или просто так-таки прозевать огонь встречного судна, и
корвет вдруг врежется в его бок… Он, Володя Ашанин, обязан предупредить такое несчастие… И ему хотелось быть таким спасителем. И хоть он никому ничего не скажет, но все узнают, что это он первый увидал огонь, и
капитан поблагодарит его.
Действительно, было что-то грандиозное и словно бы загадочное в этой дикой мощи рассвирепевшей стихии, с которой боролась горсточка людей, управляемая одним человеком —
капитаном, на маленьком
корвете, казавшемся среди необъятного беснующегося моря какой-то ничтожной скорлупкой, поглотить которую, казалось, так легко, так возможно.
Прошло минут пять-десять, и юный моряк уже без жгучего чувства страха смотрел на шторм и на беснующиеся вокруг
корвета высокие волны. И не столько привыкли все еще натянутые, словно струны, нервы, сколько его подбадривало и успокаивало хладнокровие и спокойствие
капитана.
Молодой лейтенант, видимо, был несколько взволнован, хотя и старался скрыть это. Но Володя заметил это волнение и в побледневшем лице лейтенанта, и в его тревожном взгляде, который то и дело пытливо всматривался то в
капитана, то в старшего штурмана, словно бы желая на их лицах прочесть, нет ли серьезной опасности, и выдержит ли
корвет эту убийственную трепку.
Володя так же страдал теперь, как и его сожитель по каюте, и, не находя места, не зная, куда деваться, как избавиться от этих страданий, твердо решил, как только «Коршун» придет в ближайший порт, умолять
капитана дозволить ему вернуться в Россию. А если он не отпустит (хотя этот чудный человек должен отпустить), то он убежит с
корвета. Будь что будет!
— Поставьте грот! — приказал
капитан, которому казалось, что
корвет идет недостаточно скоро.
После того как оба офицера сказали свое приветствие
капитану, их пригласили в кают-компанию и предложили по бокалу шампанского. Американец, между прочим, рассказал, что их
корвет стоит здесь на станции, часто уходя в крейсерство в океан для ловли негропромышленников.
Рядом с ним ловит солнышко и его помощник, младший штурманский офицер, и Володя, обязанный, как стоявший на вахте с 4 до 8 часов, сделать наблюдения и представить
капитану после полудня вычисленные по высотам солнца широту и долготу, в которых будет находиться
корвет в полдень.
Корвет все чаще и чаще начинает валить набок, и это
капитану очень не нравится. Он оборачивается и, подозвав к себе старшего офицера, кричит ему на ухо...
Наконец ванты были обрублены, и грот-мачта исчезла в волнах.
Корвет поднялся, и лицо
капитана оживилось.
С берега неслось к
корвету несколько малайских лодок с провизией и фруктами, и
капитан разрешил замедлить ход.
Но, разумеется, этого не случилось, и
капитан придумал провинившимся такую кару, которая повергла решительно всех на
корвете в изумление — до того она была оригинальна и не соответствовала тем обычным наказаниям, которые в те времена практиковались во флоте.
Корвет уже был на ходу, когда после подъема флага велено было поставить команду во фронт. Когда команда выстроилась,
капитан, поздоровавшись с людьми, проговорил...
Злорадствовал и Захар Петрович, пожилой невзрачный артиллерийский офицер, выслужившийся из кантонистов и решительно не понимавший службы без порки и без «чистки зубов»; уж он получил серьезное предостережение от
капитана, что его спишут с
корвета, если он будет бить матросов, и потому Захар Петрович не особенно был расположен к командиру.
— Который сегодня пришел? Жаль, что ваш
корвет стоит далеко, а то я довез бы вас на своей маленькой шлюпке… Я —
капитан английского купеческого парохода «Nelli»… Он тут близко стоит… Если угодно переночевать у меня, койка к вашим услугам.
— Что делать? Написал в Лондон хозяевам и своим компаньонам, чтобы прислали денег на возвратный путь — деньги-то из карманов подлецы вытащили, а пока живу у одного старого приятеля,
капитана, судно которого стоит здесь в ожидании груза… Спасибо — приютил, одел и дал денег. Сегодня вот съехал на берег… был у доктора. Пора и на корабль. Милости просим ко мне в гости… Очень рад буду вас видеть! — прибавил старик. — «Маргарита», большой клипер, стоит на рейде недалеко от вашего
корвета… Приезжайте…
Через несколько минут оба
капитана отправились на вельботе на английскую военную канонерскую лодку, а Володя поехал на
корвет.
Мистер Смит приезжал на
корвет звать Ашанина посмотреть, как вздернут пятерых злодеев на виселицу, но Володя отказался от такого зрелища, к крайнему удивлению старика-капитана.
— Шел я это, вашескобродие, на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши… Однако шел сам, потому от
капитана приказ — на
корвет являться как следует, на своих ногах… А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался… Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди разбери… А затем за руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет… За что, мол?.. Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие… Отпираться не буду… А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.
Через полчаса
капитан вернулся от адмирала и сообщил старшему офицеру, что на другой день будет смотр и что
корвет простоит в Печелийском заливе долго вследствие требования нашего посланника в Пекине.
— Хорошо. Через неделю вас начнет экзаменовать комиссия, назначенная адмиралом… Будете ездить на фрегат… С этого дня вы освобождаетесь от служебных занятий на
корвете, скажите старшему офицеру… Да если надо вам помочь в чем-нибудь, обращайтесь ко мне… Я кое-что помню! — скромно прибавил
капитан.
Вслед затем команду распустили, и начался осмотр
корвета в сопровождении
капитана и старшего офицера.
Так прошло полтора месяца — всем опротивело это печелийское сидение, как вдруг однажды адмирал потребовал
капитана к себе, и вернувшийся
капитан поздравил всех с радостной вестью о том, что
корвет на следующее утро идет в С.-Франциско.
А на другой день, когда
корвет уже был далеко от С.-Франциско, Ашанин первый раз вступил на офицерскую вахту с 8 до 12 ночи и, гордый новой и ответственной обязанностью, зорко и внимательно посматривал и на горизонт, и на паруса и все представлял себе опасности: то ему казалось, что брам-стеньги гнутся и надо убрать брамсели, то ему мерещились в темноте ночи впереди огоньки встречного судна, то казалось, что на горизонте чернеет шквалистое облачко, — и он нервно и слишком громко командовал: «на марс-фалах стоять!» или «вперед смотреть!», посылал за
капитаном и смущался, что напрасно его беспокоил.
— Лучше грешить осторожностью, чем быть беспечным или самонадеянным… Ведь вам, как вахтенному начальнику, доверена жизнь всех людей на
корвете, — прибавил
капитан.
Капитан, старший офицер и все офицеры стремглав выскочили наверх, услышав взволнованно-громкую команду Ашанина. Взоры всех устремились за корму. Среди белой пенистой ленты, оставляемой ходом
корвета, виднелась голова человека на поверхности волн и тотчас же исчезла из глаз. Тем временем Степан Ильич успел запеленговать [Определить направление по компасу.] направление, в котором был виден человек.
На
корвете переживали в этот час томительное ожидание. Когда баркас скрылся из глаз, бинокли устремились за ним, то скрывавшимся за волнами, то появлявшимся на их гребнях… Наконец, и его потеряли из вида…
Капитан напрасно искал его и, несколько побледневший и напряженно серьезный, выдавал свое тайное беспокойство за благополучие баркаса и людей на нем тем, что одной рукой нервно пощипывал бакенбарду, и, словно бы желая рассеять свои сомнения, проговорил, обращаясь к старшему офицеру...
А там их ждали важные новости. Утром пришел пароход из С.-Франциско и привез из России почту. В числе бумаг, полученных
капитаном, был приказ об отмене телесных наказаний и приказ о назначении контр-адмирала Корнева начальником эскадры Тихого океана. Он уже в Гонконге на
корвете «Витязь», и от него получено предписание: идти «Коршуну» в Хакодате и там дожидаться адмирала.
На другой день король и королева, приглашенные
капитаном к обеду, приехали на
корвет в сопровождении своего дяди, губернатора острова, пожилого, коротко остриженного канака с умным и энергичным лицом, который потом, после смерти Камеамеа IV, года через три после пребывания «Коршуна» в Гонолулу, вступил на престол, и неизбежного первого министра, мистера Вейля, которого король очень любил и, как уверяли злые языки, за то, что умный шотландец не очень-то обременял делами своего короля и не прочь был вместе с ним распить одну-другую бутылку хереса или портвейна, причем не был одним из тех временщиков, которых народ ненавидит.
В петлице его сюртука уже была белая роза, которую королева вынула из букета, поднесенного ей на
корвете капитаном, и отдала молодому человеку.
Ради него, вероятно, он — старый бурбон и дантист — серьезно воздерживается от желания «расквасить кому-нибудь рожу» ввиду предупреждения
капитана, что он будет списан с
корвета, если не перестанет драться.
До адмиральского
корвета уже было недалеко, и зоркие глаза
капитана и старшего офицера меряют расстояние, отделяющее «Коршун» от адмиральского
корвета.
Адмиральский
корвет совсем близко, а «Коршун» летит прямо на его корму, где стоит кучка офицеров с адмиралом во главе. Все на «Коршуне» словно бы притаили дыхание. Вот, кажется, «Коршун» сейчас налетит на адмирала, и будет общий позор. И
капитан, спокойно ходивший по мостику, вдруг остановился и вопросительно тревожно взглянул на старшего офицера, уже готовый крикнуть рулевым — положить руля на борт. Но в это самое мгновение Андрей Николаевич уже скомандовал...
Прошло много-много пять минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, убранные и закрепленные, и от недвижно стоявшего недалеко от адмиральского
корвета «Коршуна», красивого и внушительного, с выправленным рангоутом и реями, со спущенными на воду шлюпками, уже отваливал на щегольском вельботе
капитан в полной парадной форме с рапортом к адмиралу.
Прошло полчаса.
Капитан не возвращался с флагманского
корвета.
И с этими словами, не особенно, впрочем, приятными для Володи, вообразившего, что его переведут с «Коршуна» на адмиральский
корвет, адмирал круто повернулся и пошел к команде, попросив
капитана остаться на шканцах.
Адмирал в сопровождении
капитана и старшего офицера спустился вниз осматривать
корвет. Разумеется, все найдено в безукоризненном порядке, и адмирал то и дело выражал свое удовольствие и повторял...
Адмирал не делал никаких учений. Поблагодарив собравшихся офицеров и команду, он уехал с
корвета, пригласив
капитана и двух офицеров к себе обедать.
Обойдя все порты и сделав описи некоторых, «Коршун» отправился в японский порт Хакодате и стоял там уже неделю, ожидая дальнейших инструкций от адмирала, который на флагманском
корвете с двумя катерами был в Австралии, отдав приказание
капитану «Коршуна» быть в назначенное время в Хакодате и ждать там предписания.
Капитан спустился вниз и, не раздеваясь, бросился на диван и тотчас же заснул. А старый штурман, придя в кают-компанию, велел дежурному вестовому подать себе рюмку водки, честера и хлеба и, основательно закусив, снова поднялся наверх, в штурманскую рубку, поглядел на карту, отметил приблизительный пункт места
корвета и, поднявшись на мостик, сказал Ашанину...
Еще бы не торопить! Оставшись один на вахте, пока
капитан со старшим офицером пили чай в капитанской каюте, он чуть было не прозевал, что на флагманском
корвете отдали рифы и ставят брамсели. И это было сделано как раз в то время, когда луна спряталась за облака и ночь стала темней. Спасибо сигнальщику, который, не спуская подзорной трубы с «Витязя», заметил его маневры и доложил об этом Невзорову.
Работы между тем кипели. Скоро рифы у марселей были отданы, брамсели были поставлены, и для увеличения хода вздернуты были и топселя по приказанию
капитана. Сильно накренившись и почти чертя воду подветренным бортом, «Коршун» полетел еще быстрей. Брам-стеньги гнулись, и
корвет слегка вздрагивал от быстрого хода.
Володя видит вслед за тем, как проясняются лица у
капитана и у старшего офицера, как на всем
корвете исчезает атмосфера тишины и страха, и все стали словно бы удовлетворенными и спокойными только потому, что «Витязь» не отстал от «Коршуна» и не осрамился.