Неточные совпадения
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат; на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый
воин с
красным, туго надутым лицом, с орденами на груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее на высоте груди, как священники держат крест.
И вот, в час веселья, разгула, гордых воспоминаний о битвах и победах, в шуме музыки и народных игр пред палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя думать, что в их телах нет костей, состязаясь в ловкости убивать, фехтовали
воины и шло представление со слонами, которых окрасили в
красный и зеленый цвета, сделав этим одних — ужасными и смешными — других, — в этот час радости людей Тимура, пьяных от страха пред ним, от гордости славой его, от усталости побед, и вина, и кумыса, — в этот безумный час, вдруг, сквозь шум, как молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана [Баязет-султан — Боязид 1, по прозвищу Йылдырым — «Молния» (1347–1402).
В воскресенье утром она повезла его в институт, где учились ее старшие дочери, потом к теткам на Дворянскую улицу, потом к своей пансионской подруге, madame Гирчич. Буланина называли «его превосходительством», «
воином», «героем» и «будущим Скобелевым». Он же
краснел от удовольствия и стыда и с грубой поспешностью вырывался из родственных объятий.
Наступила последняя сцена. Я стоял за входной портьерой и видел все самым отчетливым образом.
Воины ввели Лоренциту с завязанными назад руками. Когда ее клали на разостланный по земле
красный ковер, она заметила из-за портьеры мое лицо и улыбнулась мне.
Я лиру посвятил народу своему. // Быть может, я умру неведомый ему, // Но я ему служил — и сердцем я спокоен… // Пускай наносит вред врагу не каждый
воин, // Но каждый в бой иди! А бой решит судьба… // Я видел
красный день: в России нет раба! // И слезы сладкие я пролил в умиленье… // «Довольно ликовать в наивном увлеченье, — // Шепнула Муза мне. — Пора идти вперед: // Народ освобожден, но счастлив ли народ?..»