— Сударыня, — холодно сказала Дарья, — вы совсем
не выбираете выражений. Прежде чем говорить грубые слова, надо узнать, насколько они уместны.
Неточные совпадения
— Ты так Варваре и скажи, — уговаривал Рутилов. — Сперва место, а то, мол, я так
не очень-то верю. Место получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер возьми, — три, любую
выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать,
не чета Варваре. Она им в подметки
не годится.
Передонов сумрачно поздоровался с Мартою и сел, —
выбрал такое место, чтобы спину защищал от ветра столб и чтобы в уши
не надуло сквозняком.
И вот Варвара и Грушина пошли в лавочку на самый дальний конец города и купили там пачку конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги.
Выбрали и бумагу и конверты такие, каких
не осталось больше в лавке, — предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие конверты
выбрали для того, чтобы подделанное письмо легко входило в другое.
Передонов
выбирал родителей, что попроще: придет, нажалуется на мальчика, того высекут, — и Передонов доволен. Так нажаловался он прежде всего на Иосифа Крамаренка его отцу, державшему в городе пивной завод, — сказал, что Иосиф шалит в церкви. Отец поверил и наказал сына. Потом та же участь постигла еще нескольких других. К тем, которые, по мнению Передонова, стали бы заступаться за сыновей, он и
не ходил: еще пожалуются в округ.
«За меня, — думала она, — всякий посватается, раз — что я с деньгами, и я могу
выбрать кого захочу. Вот хоть этого юношу возьму», — думала она и
не без удовольствия остановила свой взор на зеленоватом, нахальном, но все-таки красивом лице Виткевича, который говорил мало, ел много, посматривал на Вершину и нагло при этом улыбался.
Степан Аркадьич не избирал ни направления, ни взглядов, а эти направления и взгляды сами приходили к нему, точно так же, как он
не выбирал формы шляпы или сюртука, а брал те, которые носят.
— Давно не читал книги, — скажет он или иногда изменит фразу: — Дай-ка, почитаю книгу, — скажет или просто, мимоходом, случайно увидит доставшуюся ему после брата небольшую кучку книг и вынет,
не выбирая, что попадется. Голиков ли попадется ему, Новейший ли Сонник, Хераскова Россияда, или трагедия Сумарокова, или, наконец, третьегодичные ведомости — он все читает с равным удовольствием, приговаривая по временам:
Одним словом, можно бы было надеяться даже-де тысяч на шесть додачи от Федора Павловича, на семь даже, так как Чермашня все же стоит не менее двадцати пяти тысяч, то есть наверно двадцати восьми, «тридцати, тридцати, Кузьма Кузьмич, а я, представьте себе, и семнадцати от этого жестокого человека
не выбрал!..» Так вот я, дескать, Митя, тогда это дело бросил, ибо не умею с юстицией, а приехав сюда, поставлен был в столбняк встречным иском (здесь Митя опять запутался и опять круто перескочил): так вот, дескать, не пожелаете ли вы, благороднейший Кузьма Кузьмич, взять все права мои на этого изверга, а сами мне дайте три только тысячи…
— Что же ты получше куска
не выбрал? вон сбоку, смотри, жирный какой! — заговаривала матушка притворно ласковым голосом, обращаясь к несчастному постылому, у которого глаза были полны слез.
Неточные совпадения
Рек: «
Не без Божьего промысла //
Выбрал ты дуб вековой, // Тем же ножом, что разбойничал, // Срежь его, той же рукой!
Но глуповцам приходилось
не до бунтовства; собрались они, начали тихим манером сговариваться, как бы им «о себе промыслить», но никаких новых выдумок измыслить
не могли, кроме того, что опять
выбрали ходока.
Зная, что что-то случилось, но
не зная, что именно, Вронский испытывал мучительную тревогу и, надеясь узнать что-нибудь, пошел в ложу брата. Нарочно
выбрав противоположный от ложи Анны пролет партера, он, выходя, столкнулся с бывшим полковым командиром своим, говорившим с двумя знакомыми. Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных, и заметил, как поспешил полковой командир громко назвать Вронского, значительно взглянув на говоривших.
Она
не успела и вынуть и так и привезла домой те игрушки, которые она с такою любовью и грустью
выбирала вчера в лавке.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и
не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то —
не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни
выбрать один и желать этого одного.