Неточные совпадения
— Вот и Марта только-что вернулась, — рассказывала Вершина. — Она часто в нашу церковь ходит. Уж я и то смеюсь: для кого это,
говорю,
вы, Марта, в нашу церковь ходите? Краснеет, молчит. Пойдемте, в беседке посидимте, — сказала она быстро и без всякого перехода от того, что
говорила раньше.
— Не о всякой и речь, — быстро
говорила Вершина. — Да
вам ведь не за приданым гнаться, была бы девушка хорошая.
Вы сами получаете достаточно, слава богу.
— Да
вам она
говорила это, княгиня-то? С ударением на слове «
вам».
— Уж слишком
вы полагаетесь на слова вашей сестрицы, — злорадно
говорила Вершина. — Ну, а скажите, она много старше
вас? Лет на пятнадцать? Или больше? Ведь ей под пятьдесят?
— Позвольте, Ардальон Борисыч, — визгливым и смеющимся голосом
говорил Володин, — это, может быть, на вашей родине изволят кушать дохлых кошек, этого мы не будем касаться, а только ерлов
вы никогда не кушали.
— Смотрите, —
говорила она, — влюбите
вы в себя Варвару Дмитриевну, кто тогда Ардалъону Борисычу сладкие пирожки станет печь?
— Барыня милая, Софья Ефимовна, простите
вы меня, бабу пьяную. А только, что я
вам скажу, послушайте-ка. Вот
вы к ним ходите, а знаете, что она про вашу сестрицу
говорит? И кому же? Мне, пьяной сапожнице! Зачем? Чтобы я всем рассказала, вот зачем!
— Да и барин-то про
вас, матушка-барыня, что
говорит! Что
вы будто раньше таскались, а потом замуж вышли! Вот они какие есть, самые мерзкие люди! Плюньте
вы им в морды, барыня хорошая, ничем с такими расподлыми людишками возжаться.
— Она врет,
вы ей не верьте. Я только раз сказал при ней, что
вы — дура, да и то со злости, а больше, ей-богу, ничего не
говорил, — это она сама сочинила.
— Ведь
вы знаете, какой он дурак, — что
говорит сам не знает.
— Я ведь знаю ваш вкус, —
говорила Софья, —
вы егастых недолюбливаете.
— Я все наладил,
говорю тебе, — убеждал Рутилов. — Попа такого нашел: он знает, что
вы не родня.
— Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна,
вы так не
говорите, — за это большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.
— У
вас, я слышал, наша Наташа живет, так
вы ей не верьте, что она про меня
говорит, это она врет.
— Ну, что крепость, — пробормотал он, — до этого далеко, а только вообще про меня всякие глупости
говорят, так это больше из зависти.
Вы ничему такому не верьте. Это они доносят, чтоб от себя отвести подозрение, а я и сам могу донести.
— Ну да, это
вы только так
говорите, а
вы русских ненавидите.
— Да
вы не думайте, я не про
вас говорю. Я знаю, что
вы будете хорошая хозяйка.
— Что, что
вы говорите? — сипло зашептал он, — кто, кто такая?
Передонов
говорил иногда «ты» гимназистам не из дворян; дворянам же он всегда
говорил «
вы». Он узнавал в канцелярии, кто какого сословия, и его память цепко держалась за эти различия.
—
Вы, Яков Аникиевич, как городской голова — первое лицо в городе, — сказал Передонов, — так мне надо
поговорить с
вами.
— Всякий вздор мелют, —
говорил Передонов. —
Говорят, будто бы я гимназистам гадости рассказываю. А это вздор. Конечно, иногда расскажешь на уроке что-нибудь смешное, чтоб оживить. У
вас у самого сын — гимназист. Ведь он
вам ничего такого про меня не рассказывал?
— А раньше нельзя было, —
говорил Передонов, — у меня важные причины были. Никак нельзя. А я бы давно повенчался. Уж
вы мне поверьте.
— Вот обо мне всякие слухи ходят, так я, как дворянин, обращаюсь к
вам. Про меня всякий вздор
говорят, ваше превосходительство, чего и не было.
— Да, вот
вы теперь видите, какова провинциальная среда? Я всегда
говорил, что единственное спасение для мыслящих людей — сплотиться, и я радуюсь, что
вы пришли к тому же убеждению.
— Там у меня есть протекция, —
говорил Передонов, — а только вот здесь директор пакостит, да и другие тоже. Всякую ерунду распускают. Так уж, в случае каких справок об мне, я вот
вас предупреждаю, что это все вздор обо мне
говорят.
Вы этим господам не верьте.
— Мне, Ардальон Борисыч, нет времени особенно углубляться в городские отношения и слухи, я по горло завален делом. Если бы жена не помогала, то я не знаю, как бы справился. Я нигде не бываю, никого не вижу, ничего не слышу. Но я вполне уверен, что все это, что о
вас говорят, — я ничего не слышал, поверьте чести, — все это вздор, вполне верю. Но это место не от одного меня зависит.
— Болтают нивесть что, —
говорил Передонов, — чего и не было. А я сам могу донести. Я ничего такого, а за ними я знаю. Только я не хочу. Они за глаза всякую ерунду
говорят, а в глаза смеются. Согласитесь сами, в моем положении это щекотливо. У меня протекция, а они гадят. Они совершенно напрасно меня выслеживают, только время теряют, а меня стесняют. Куда ни пойдешь, а уж по всему городу известно. Так уж я надеюсь, что в случае чего
вы меня поддержите.
— Нарочно они так придумали, чтобы Ардальона Борисыча подловить, —
говорила Грушина, торопясь, размахивая руками и радостно волнуясь оттого, что передает такое важное известие. — Видите ли, у этой барышни есть двоюродный брат сирота, он и учился в Рубани, так мать-то этой барышни его из гимназии взяла, а по его бумагам барышня сюда и поступила. И
вы заметьте, они его поместили на квартире, где других гимназистов нет, он там один, так что все шито-крыто, думали, останется.
Ольга Васильевна,
говорю, отчего это у
вас нынче только один гимназист живет?
Ведь
вам,
говорю, с одним невыгодно.
Я и
говорю: ведь
вы,
говорю, в прежние года все двух-трех держали.
— Я ей
говорю: смотрите,
говорю, Ольга Васильевна, не девчонку ли
вам подсунули вместо мальчика.
— Нет, не девчонка, — сказал Саша и вдруг, сердясь на себя за свою застенчивость, спросил зазвеневшим голосом: — чем это я похож на девчонку? Это у
вас гимназисты такие, придумали дразнить за то, что я дурных слов боюсь; я не привык их
говорить, мне ни за что не сказать, да и зачем
говорить гадости?
— Ну, что ж,
говорите, — настаивал Передонов, —
вы обязаны сказать, нельзя покрывать.
— Нет!
вы, пожалуйста, не
говорите, Ардальон Борисыч, — просил он.
— И
вы не
говорите, что это я сказал, — обратился Передонов к Марте.
—
Поговорим спокойно, Пыльников.
Вы и сами можете не знать действительного состояния вашего здоровья:
вы — мальчик старательный и хороший во всех отношениях, поэтому для меня вполне понятно, что
вы не хотели просить увольнения от уроков гимнастики. Кстати, я просил сегодня Евгения Ивановича притти ко мне, так как и сам чувствую себя дурно. Вот он кстати и
вас посмотрит. Надеюсь,
вы ничего не имеете против этого?
— Какая
вы! Ведь это — разное, а
вы те же слова
говорите. Только меня
вы не подденете.
—
Вам не надо богатого мужа, —
говорил Передонов, —
вы сама богатая.
Вам надо такого, чтобы
вас любил и угождал во всем. И
вы его знаете, могли понять. Он к
вам неравнодушен,
вы к нему, может быть, тоже. Так вот, у меня купец, а у
вас товар. То есть,
вы сами — товар.
—
Вы смутьянить пришли! — закричал он. — Шалит Антоша?
Вы врете, ничего он не шалит. Если бы он шалил, я бы без
вас это знал, а с
вами я
говорить не хочу.
Вы по городу ходите, дураков обманываете, мальчишек стегаете, диплом получить хотите на стегательных дел мастера. А здесь не на такого напали. Милостивый государь, прошу
вас удалиться!
— Подождите. — шепнула она Передонову, — мне еще надо с
вами поговорить.
—
Вы на него не смотрите, Павел Васильевич, — утешала Володина Варвара, — он ведь это так
говорит, душа не знает, что язык болтает.
— Нигилистов растить хотите, — злобно
говорил Передонов, неловко пятясь к двери, — донести на
вас надо.
— Что взяли? — сказал Передонов злорадно. —
Вы меня дураком считали, а я-то поумнее
вас выхожу. Вот про конверт
говорили, — а вот
вам и конверт. Нет, уж мое дело верное.
Что он
вам иногда ласковые слова
говорил, так это еще, может быть, и вовсе не для
вас.
— Я все для
вас делаю, —
говорила она.
— Не имеет права, а носит, — жаловался Передонов. — Их подтянуть надо, я
вам давно
говорил. А то всякий мужик сиволапый кокарду носить будет, так это что же будет!
— Она старее поповой собаки, —
говорил Передонов убежденно, как нечто дельное. — Только
вы, смотрите, никому не болтайте: до нее дойдет, худо будет. Она мажется и поросячью молодость себе в жилы пускает, И не узнаешь, что старая. А уж ей сто лет.
— Что
вы петрушку валяете, я никому и не думала
говорить.
—
Вам хорошо
говорить,
вы свое получили, а меня из-за
вас в тюрьму посадят! Нет, уж как хотите, а письмо мне отдайте. А то ведь и развенчать можно.