Неточные совпадения
Тем не менее, когда в ней больше уж не нуждались, то и этот ничтожный расход не
проходил ей даром. Так, по крайней мере, практиковалось в нашем
доме. Обыкновенно ее называли «подлянкой и прорвой», до следующих родов, когда она вновь превращалась в «голубушку Ульяну Ивановну».
Ходили к обедне аккуратно каждое воскресенье, а накануне больших праздников служили в
доме всенощные и молебны с водосвятием, причем строго следили, чтобы дети усердно крестились и клали земные поклоны.
Настоящая гульба, впрочем, идет не на улице, а в избах, где не
сходит со столов всякого рода угощение, подкрепляемое водкой и домашней брагой. В особенности чествуют старосту Федота, которого под руки, совсем пьяного, водят из
дома в
дом. Вообще все поголовно пьяны, даже пастух распустил сельское стадо, которое забрело на господский красный двор, и конюха то и дело убирают скотину на конный двор.
В будни и небазарные дни село словно замирало; люди скрывались по
домам, — только изредка
проходил кто-нибудь мимо палисадника в контору по делу, да на противоположном крае площади, в какой-нибудь из редких открытых лавок, можно было видеть сидельцев, играющих в шашки.
Но Федос, сделавши экскурсию, засиживался
дома, и досада
проходила. К тому же и из Белебея бумага пришла, из которой было видно, что Федос есть действительный, заправский Федос, тетеньки Поликсены Порфирьевны сын, так что и с этой стороны сомнения не было.
Это был худой, совершенно лысый и недужный старик, который
ходил сгорбившись и упираясь руками в колени; но за всем тем он продолжал единолично распоряжаться в
доме и держал многочисленную семью в большой дисциплине.
— Настька (дедушкина «краля») намеднись сказывала.
Ходила она к нему в гости: сидят вдвоем, целуются да милуются. Да, плакали наши денежки! Положим, что дом-то еще можно оттягать: родительское благословение… Ну, а капитал… фьюить!
Словом сказать, малиновецкий
дом оживился. Сенные девушки — и те
ходили с веселыми лицами, в надежде, что при старом барине их не будут томить работой. Одно горе: дедушка любил полакомиться, а к приезду его еще не будет ни ягод, ни фруктов спелых.
Матушка частенько подходила к дверям заповедных комнат, прислушивалась, но войти не осмеливалась. В
доме мгновенно все стихло, даже в отдаленных комнатах
ходили на цыпочках и говорили шепотом. Наконец часов около девяти вышла от дедушки Настасья и сообщила, что старик напился чаю и лег спать.
— Уж и не знаю. Бились мы, бились с ней, так и отступились. Ни на барщину не гоняют, ни на свою работу не
ходит; сидит
дома белоручкой.
Церковь была постоянно полна народа, а изворотливый настоятель приглашался с требами во все лучшие
дома и
ходил в шелковых рясах.
Она будет одета просто, как будто никто ни о чем ее не предупредил, и она всегда
дома так
ходит.
Когда все было готово, в гостиную явилась матушка, прифранченная, но тоже слегка, как будто она всегда так
дома ходит.
— Да,
дома. Надену халат и сижу. Трубку покурю, на гитаре поиграю. А скучно сделается, в трактир пойду. Встречу приятелей, поговорим, закусим, машину послушаем… И не увидим, как вечер
пройдет.
Обед
проходит молчаливо. Даже отец начинает догадываться, что в
доме происходит что-то неладное.
Проходит еще три дня; сестрица продолжает «блажить», но так как матушка решилась молчать, то в
доме царствует относительная тишина. На четвертый день утром она едет проститься с дедушкой и с дядей и объясняет им причину своего внезапного отъезда. Родные одобряют ее. Возвратившись, она перед обедом заходит к отцу и объявляет, что завтра с утра уезжает в Малиновец с дочерью, а за ним и за прочими вышлет лошадей через неделю.
Отец не сидел безвыходно в кабинете, но бродил по
дому, толковал со старостой, с ключницей, с поваром, словом сказать, распоряжался; тетеньки-сестрицы
сходили к вечернему чаю вниз и часов до десяти беседовали с отцом; дети резвились и бегали по зале; в девичьей затевались песни, сначала робко, потом громче и громче; даже у ключницы Акулины лай стихал в груди.
Зато всякий раз, когда мне случалось быть в саду, я нарочно
ходил взад и вперед вдоль фасада
дома, замедлял шаги перед окном заповедной каморки и вглядывался в затканные паутиной стекла, скрывавшие от меня ее внутренность.
— Видел, что вы замахнулись — ну, и остерег:
проходите, мол, мимо, — пояснила ключница Акулина, которая, в силу своего привилегированного положения в
доме, не слишком-то стеснялась с матушкой.
По воскресеньям он аккуратно
ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из
дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
— Слушай-ка ты меня! — уговаривала ее Акулина. — Все равно тебе не миновать замуж за него выходить, так вот что ты сделай:
сходи ужо к нему, да и поговори с ним ладком. Каковы у него старики, хорошо ли живут, простят ли тебя, нет ли в
доме снох, зятевей. Да и к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка — ничего.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать от него было нельзя. В Малиновце он появлялся редко, когда его работа требовалась по
дому, а большую часть года
ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог, не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
В то время
ходили слухи о секте «бегунов», которая переходила из деревни в деревню, взыскуя вышнего градаи скрываясь от преследования властей в овинах и подпольях крестьянских
домов.
Через несколько часов о Сережке уже никто в
доме не упоминает, а затем, чем дальше, тем глубже погружается он в пучину забвения. Известно только, что Аксинья кормит его грудью и раза два приносила в церковь под причастие. Оба раза,
проходя мимо крестной матери, она замедляла шаг и освобождала голову младенца от пеленок, стараясь обратить на него внимание «крестной»; но матушка оставалась равнодушною и в расспросы не вступала.
В окна дуло; сырость проникала беспрепятственно всюду; полы
ходили ходуном, потолки покрывались пятнами, и
дом, за отсутствием ремонта, врастал в землю и ветшал.
Дома продолжали
ходить в стареньком; новое берегли для гостей.
Святая неделя
проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что в светлое воскресенье семья вынуждена выехать из
дома засветло и только с помощью всей барщины успевает попасть в приходскую церковь к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по
домам и отдыхают; даже женихи приехали из города, рискуя на каждом шагу окунуться в зажоре.
Прошел месяц, другой, и скромного веригинского
дома нельзя было узнать.