Неточные совпадения
— Матушка прошлой весной померла, а
отец еще до нее помер. Матушкину деревню за долги продали, а после
отца только ружье осталось. Ни
кола у меня, ни двора. Вот и надумал я: пойду к родным, да и на людей посмотреть захотелось. И матушка, умирая, говорила: «Ступай, Федос, в Малиновец, к брату Василию Порфирьичу — он тебя не оставит».
Нас затискивали (пассажиров было пятеро:
отец, матушка, сестра, я и маленький брат
Коля) в запряженный гусем возок, как сельдей в бочонок, и при этом закутывали так, что дышать было трудно.
— Вот тебе на, убежал! — восклицает матушка, — обиделся! Однако как же это… даже не простился! А все ты! — укоряет она
отца. — Иуда да Иуда… Сам ты Иуда! Да и ты, дочка любезная, нашла разговор! Ищи сама себе женихов,
коли так!
— Все равно, ежели и в старину
отцы продались, мы за их грех отвечать должны. Нет того греха тяжеле,
коли кто волю свою продал. Все равно что душу.
— Ты
отец: должен знать. А
коли ты от родного сына отказываешься, так вот что: напиши своему Сеньке, что если он через месяц не представит брата Стрелкову, так я ему самому лоб забрею.
Неточные совпадения
«Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. —
Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. «Ну, матушка, — сказал он, —
коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
— Ничего! поправимся. Одно скучно — мать у меня такая сердобольная:
коли брюха не отрастил да не ешь десять раз в день, она и убивается. Ну,
отец ничего, тот сам был везде, и в сите и в решете. Нет, нельзя курить, — прибавил он и швырнул сигарку в пыль дороги.
Возможен ли лозунг — Россия, отечество в стране, где непрерывно развертывается драма
раскола отцов и детей, где почти каждое десятилетие разрывает интеллигентов на шестидесятников, семидесятников, народников, народовольцев, марксистов, толстовцев, мистиков?..»
— Надо.
Отцы жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай,
коли не хочешь задохнуться.
—
Коли обещалась, как же нейти? — сказал
отец Василий. — Надо идти!