Неточные совпадения
Дедушка Матвей Иваныч
понимал очень отчетливо, что ежели он тверд в вере,
то никто не только не тронет его, но и не может тронуть.
Такова была дедушкина мораль, и я, с своей стороны, становясь на его точку зрения, нахожу эту мораль совершенно естественною. Нельзя жить так, как желал жить дедушка, иначе, как под условием полного исчезновения жизни в других. Дедушка это чувствовал всем нутром своим, он знал и
понимал, что если мир, по малой мере верст на десять кругом, перестанет быть пустыней,
то он погиб. А мы?!
— Ах, все не
то!
Пойми же ты наконец, что можно, при некотором уменье, таким образом устроить, что другие-то будут на самом деле только облизываться, глядя, как ты куски заглатываешь, а между
тем будут думать, что и они куски глотают!
Рассуждая таким образом, отставные корнеты даже выходят из себя при мысли, что кто-нибудь может не
понять их. В их глазах все так просто, так ясно. Новая форма жизни — фасон; затем следует естественное заключение:
та же случайность, которая вызвала новый фасон, может и прекратить его действие. Вот тут-то именно и является как нельзя кстати на помощь, слово „вычеркнуть“, которое в немногих буквах, его составляющих, резюмирует все их жизненные воззрения.
Наши заатлантические друзья давно уже сие
поняли, и Токевиль справедливо говорит: „В Америке, — говорит он, — даже самый простой мужик и
тот давно смеется над централизацией, называй ее никуда не годным продуктом гнилой цивилизации“. Но зачем ходить так далеко? Сказывают, даже Наполеон III нередко в последнее время о сем поговаривал в секретных беседах с господином Пиетри.
То был номерной Гаврило. Очевидно, он наблюдал в какую-нибудь щель и имел настолько верное понятие насчет ценности Прокоповых слез, что, когда Прокоп, всхлипывая и указывая на мое бездыханное тело, сказал:"Вот, брат Гаврилушко (прежде он никогда не называл его иначе, как Гаврюшкой), единственный друг был на земле — и
тот помер!" —
то Гаврило до такой степени иронически взглянул на него, что Прокоп сразу все
понял.
— То-то вот"при мне-с"! Разве так отвечают? Разве смел бы ты мне таким родом ответить, кабы ты человек был!"При мне-с"! А я вот тебе, свинье, снисхожу! Зачем снисхожу? Оказал ты мне услугу — я помню это и снисхожу! Вот и ты, кабы ты был человек, а не свинья, тоже бы
понимал!
— А я, напротив
того, так
понимаю, что с моей стороны к вам снисхождениев не в пример больше было. И коли ежели из нас кто свинья, так скорее всего вы против меня свиньей себя показали!
— Да ведь и
то, сударь, с утра до вечера винище трескает, а все лопнуть не может! — объясняет Андрей и, по обыкновению своему, прибавляет: — И что за причина такая —
понять нельзя!
— Я
понимаю, что вам
понять не легко, но, в
то же время, надеюсь, что если вы будете так добры подарить мне несколько минут внимания,
то дело, о котором идет речь, для вас самих будет ясно, как день.
— Позвольте, мы, кажется, продолжаем не
понимать друг друга. Вы изволите говорить, что платить тут не за что, а я напротив
того, придерживаюсь об этом предмете совершенно противоположного мнения. Поэтому я постараюсь вновь разъяснить вам обстоятельства настоящего дела. Итак, приступим. Несколько времени
тому назад, в Петербурге, в Гороховой улице, в chambres garnies, содержимых ревельской гражданкою Либкнехт…
— Я решительно замечаю, — сказал он, — что мы не
понимаем друг друга. Я допускаю, конечно, что вы можете желать сбавки пяти… ну, десяти процентов с рубля… Но предлагать вознаграждение до
того ничтожное, и притом в такой странной форме…
— Послушай, если я еще в сороковых годах написал"Маланью",
то, мне кажется, этого достаточно… Наконец, я безвозмездно отдал крестьянам четыре десятины очень хорошей земли…
Понимаешь ли — безвозмездно!!
Но ежели ни фрондерство, ни наплыв чувств не могли произвести самообкладывания,
то нужно ли доказывать, что экономические вицы, вроде
того, что равномерность равномерна, а равноправность равноправна, — были тут ни при чем? Нет, об этом нет надобности даже говорить. Как люди интересов вполне реальных, наши деды не
понимали никаких вицев, а, напротив
того, очень хорошо
понимали, что равномерность именно потому и называется равномерностью, что она никогда не бывает равномерною.
Мы советуем нашим противникам подумать об этом, и ежели они последуют нашему совету,
то, быть может,
поймут, что роль пенкоснимателя (
то есть человека опасающегося по преимуществу) далеко не столь смешна, как это может показаться с первого взгляда.
Очевидно, тут есть недоразумение, и люди, возбуждающие вопрос о правах, не
понимают или не хотят
понять, что, принимая на себя бремя обязанностей, мы с
тем вместе принимаем и бремя истекающих из них прав.
Невинны! на чем основано это мнение? На
том ли, что все они славословят и поют хвалу? На
том ли, что все в одно слово прорицают: тише! не расплывайтесь! не заезжайте! не раздражайте?! Прекрасно. Я первый бы согласился, что нет никакой опасности, если бы они кричали"тише!" — каждый сам по себе. Но ведь они кричат все вдруг, кричат единогласно —
поймите это, ради Христа! Ведь это уж скоп! Ведь этак можно с часу на час ожидать, что они не задумаются кричать"тише!" — с оружием в руках! Ужели же это не анархия?!
Мы
понимали, что он относится к своему занятию вполне объективно, что он резко отделяет свое внутреннее"я"от
того горького дела, к которому прицепила его судьба, отделяет настолько же, насколько отделял себя в
те времена каждый молодой либерал-чиновник от службы в департаментах и канцеляриях, которые он всякое утро посещал.
— Надобно, наконец, иметь настолько гражданского мужества, чтобы взглянуть действительности прямо в глаза, — продолжает Менандр, — надо
понять, что ежели мы будем разбрасываться, как это, к сожалению, до сих пор было,
то сам тайный советник Кузьма Прутков окажется вне возможности поддержать нас.
Я дошел до
того, что не
понимал, где я нахожусь и с кем имею дело.
И так как последние, несмотря на принимаемые против них меры, все-таки составляют довольно значительное меньшинство,
то мы не
понимаем, зачем идти навстречу экзекуциям, когда еще остается неиспытанным одно совершенно безвредное и ни для кого не обидное средство, а именно отдаление на две недели последних сроков для взноса налогов?
— Нет, вы решительно не
понимаете меня! — вдруг воскликнул Неуважай-Корыто, круто останавливаясь. И, видя, что лицо мое выражает недоумение, продолжал: — Не зная пенкоснимательства, вы, конечно, не можете постичь
те наслаждения, которые сопряжены с этим занятием!
Ужели же пенкосниматели навеки осуждены не
понимать, что ежели современное их существование не вполне совершенно,
то все-таки оно лучше, нежели
то несуществование, на которое они были бы обречены при более благоприятных для печатного слова условиях?
Иногда они не
понимают друг друга — это, конечно, дело возможное; но причина этого явления заключается не в чем-либо существенном, а просто в
том озорстве, которому, по временам и притом всегда без надобности, предаются пенкосниматели.
Как не
понял, когда даже шухардинские половые — и
те догадались, что русские досужие люди над тобой шутки шутят, — дурак!
— Ты
пойми, — сказал он мне, — ведь мы должны будем фигюрировать в этом деле в качестве дураков…
то бишь свидетелей!
Даже тогда, когда я вполне убедился, что все происшедшее со мной не больше как несносный и глупый фарс, когда я с ожесточением затискивал мои вещи в чемоданы, с
тем чтоб завтра же бежать из Петербурга, — даже и тогда мне казалось, что сзади кто-то стоит с нумером"Честолюбивой Просвирни"в руках и иронически предлагает: а вот не угодно ли что-нибудь
понять из моего"Бормотания"?
В таком городе мой миллион должен произвести громадное, потрясающее впечатление. Нынче люди так слабы, что даже при виде сторублевой кредитки теряют нить своих поступков, — что же будет, когда они увидят… целый миллион в тумане! Поэтому будущее процесса сразу выяснилось предо мной во всех его подробностях, и я очень хорошо
понял ту наглую радость, которую ощутил Прокоп, когда ему объявили, что Срединному суждено положить начало торжеству его добродетели!
И он так нагло захохотал им в лицо, что я вдруг совершенно ясно
понял, какая подлая печать проклятия должна тяготеть на всем этом паскудном роде Хлестаковых, которые готовы вертеться колесом перед всем, что носит название капитала и силы, и в
то же время не прочь плюнуть в глаза всякому, кто хоть на волос стоит ниже их на общественной лестнице.
Хлестаков краснеет и бледнеет; он чувствует, как сознание собственного легкомыслия начинает угрызать его. Конечно, впоследствии, он
поймет ту, теорию"встречного подкупа", которую всесторонне разработал Прокоп, но когда он
поймет ее, — будет уже поздно…
Избитый и полумертвый, Иерухим наконец восчувствовал. Он
понял, что до сих пор блуждал во
тьме, и потому изъявил желание немедленно принять христианство. Тогда Прокоп простил его, выдал, по условию, тысячу рублей и даже пожелал быть его восприемником.
Он уже
понимает, что предмет его раздражений — фью! и что сколько бы он ни разорял, ни расточал, собственное его благополучие не увеличится от
того ни на волос!
А это-то имение и есть"политика", в
том смысле, как мы ее
понимаем.
И вот наступает третий период: оборотный капитал съеден и пропит. Ежели в два предшествующих периода человек не имел никаких надежд, кроме:"вот кабы"да"уж тогда бы", если он и тогда, в сущности, только слонялся, сам не
понимая, зачем ел и пил больше, чем надо, и восхищался Патти, в душе припоминая девку Палашку,
то теперь, когда все уже"совершилось", когда весь круг пройден и даже нет в виду ни"кабы", ни"если бы" — какой удел может предстоять ему, кроме уныния?
Но кроме
того, что для общества, в целом его составе, подобная неперемежающаяся тревога жизни немыслима, — даже
те отдельные индивидуумы, которые чувствуют себя затянутыми в водоворот ее, не могут отнестись к ней как к действительной цели жизни."Хищник"несчастлив, потому что если он, вследствие своей испорченности, и не может отказаться от тревоги,
то он все-таки не может не
понимать, что тревога, в самом крайнем случае, только средство, а никак не цель.