— Господа! завтра опять допрос
в те же часы! — весело, сказал нам лжепрезус, — мы не арестуем вас и вполне полагаемся на ваше честное слово, что вы не выйдете из ваших квартир!
Неточные совпадения
Невинны! на чем основано это мнение? На
том ли, что все они славословят и поют хвалу? На
том ли, что все
в одно слово прорицают: тише! не расплывайтесь! не заезжайте! не раздражайте?! Прекрасно. Я первый бы согласился, что нет никакой опасности, если бы они кричали"тише!" — каждый сам по себе. Но ведь они кричат все вдруг, кричат единогласно — поймите это, ради Христа! Ведь это уж скоп! Ведь этак можно с
часу на
час ожидать, что они не задумаются кричать"тише!" — с оружием
в руках! Ужели
же это не анархия?!
— А я калоши искал, да, кажется, и заснул. Боже! четвертый
час! А мне еще нужно дописать статью"О типе древней русской солоницы"! Менандр Семеныч! а когда
же вы напечатаете мою статью:"К вопросу о
том: макали ли русские цари
в соль пальцами или доставали оную посредством ножей"?
Но, увы! убежденные люди безвременно сошли
в могилу, а схоластики остались, да еще остались старые болтуны, которые, как давно заброшенные
часы, показывают все
тот же час, на котором застал их конец пятидесятых годов.
Словом сказать, все одушевились и совершенно позабыли, что
час тому назад… Но едва било двенадцать (впоследствии оказалось, что Hotel du Nord
в этот
час запирается), как на кандальников вновь надели кандалы и увезли. С нас
же, прочих подсудимых, взыскали издержки судопроизводства (по пятнадцати рублей с человека) и, завязав нам глаза, развезли по домам.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы ложились и вставали
в те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин — все было в обыкновенное время; столы, стулья стояли на тех же местах; ничего в доме и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…
В тот же час отправились несколько человек на противуположный берег Днепра, в войсковую скарбницу, где, в неприступных тайниках, под водою и в камышах, скрывалась войсковая казна и часть добытых у неприятеля оружий.
Ничто не изменилось в тихой усадьбе. По-прежнему шумели буки в саду, только их листва будто потемнела, сделалась еще гуще; по-прежнему белели приветливые стены, только они чуть-чуть покривились и осели; по-прежнему хмурились и соломенные стрехи, и даже свирель Иохима слышалась
в те же часы из конюшни; только теперь уже и сам Иохим, остававшийся холостым конюхом в усадьбе, предпочитал слушать игру слепого панича на дудке или на фортепиано — безразлично.
Неточные совпадения
Дело
в том, что она продолжала сидеть
в клетке на площади, и глуповцам
в сладость было,
в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно,
в особенности
же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Но этим дело не ограничилось. Не прошло
часа, как на
той же площади появилась юродивая Анисьюшка. Она несла
в руках крошечный узелок и, севши посередь базара, начала ковырять пальцем ямку. И ее обступили старики.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу
в продолжение
часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот
час в одном и
том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Можно просидеть несколько
часов, поджав ноги
в одном и
том же положении, если знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми ногами,
то сделаются судороги, ноги будут дергаться и тискаться
в то место, куда бы он хотел вытянуть их.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два
часа, Анна провела
в сомнениях о
том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя
в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной,
то, значит, он еще любит. Если
же нет,
то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»