Неточные совпадения
По
временам пройдет мимо него кадык, скажет: Анемподисту Тимофеичу! тогда он отделит
от туловища одну из рук и вложит ее в протянутую руку кадыка.
Положим, что в былое
время, как говорят, на Руси рождались богатыри, которым нипочем было выпить штоф водки, согнуть подкову, переломить целковый; но ведь дело не в том, что человек имел возможность совершать подобные подвиги и не лопнуть, а в том, как он мог не лопнуть
от скуки?
Вопросы эти как-то невольно пришли мне на мысль во
время моего вытрезвления
от похождений с действительными статскими кокодессами. А так как, впредь до окончательного приведения в порядок желудка, делать мне решительно было нечего, то они заняли меня до такой степени, что я целый вечер лежал на диване и все думал, все думал. И должен сознаться, что результаты этих дум были не особенно для меня лестны.
Если мы в настоящее
время и сознаем, что желание властвовать над ближними есть признак умственной и нравственной грубости, то кажется, что сознание это пришло к нам путем только теоретическим, а подоплека наша и теперь вряд ли далеко ушла
от этой грубости.
Они сие должны со
временем познать, что мы теперь
от себя скромным образом утверждаем.
Вот этого именно вопроса никогда не задают себе господа слишком пламенные прогрессисты, но не мешало бы
от времени до
времени все оное себе припоминать.
Очень возможное дело, что они так и заснули бы в этой позе, если бы
от времени до
времени не пробуждал их возглас...
Ты, который о самом имени полиции знал только потому, что
от времени до
времени приходилось посылать какого-нибудь Андрюшкупьяницу или Ионку-подлеца в часть!
Одни названия навели на меня какие-то необыкновенно тоскливые мысли,
от которых я не мог отделаться ни насвистыванием арий из „Герцогини Герольштейнской“, ни припоминанием особенно характерных эпизодов из последних наших трактирных похождений, ни даже закусыванием соленого огурца, каковое закусывание, как известно, представляет, во
время загула, одно из самых дивных, восстановляющих средств (увы! даже и это средство отыскано не мною, непризнанным Гамлетом сороковых годов, а все тем же дедушкой Матвеем Иванычем!).
Мысли, зарождающиеся в усадьбах, вдали
от всяких учебных пособий, вдали
от возможности обмена мыслей — ведь это все равно что мухи, бродящие в летнее
время по столу.
Естественно, что при такой простоте нравов остается только одно средство оградить свою жизнь
от вторжения неприятных элементов — это, откинув все сомнения, начать снова бить по зубам. Но как бить! Бить — без ясного права на битье; бить — и в то же
время бояться, что каждую минуту может последовать приглашение к мировому по делу о самовольном избитии!..
Это не женерозность, а просто желание куда-нибудь приткнуться
от скуки и однообразия жизни и в то же
время развлечь себя новым фасоном одежды.
В первом случае необходимо было: во-первых, ехать в уездный город и нанимать прдьячего, который был бы искусен в написании просьб; во-вторых, идти в суд, подать просьбу и там одарить всех, начиная с судьи и кончая сторожем, так как, в противном случае, просьба может быть возвращена с надписанием; в-третьих,
от времени до
времени посылать секретарю деревенских запасов и писать ему льстивые письма; в-четвертых, в терпении стяжать душу свою.
5) Дистанционному начальнику поставить в обязанность быть праздным, дабы он, ничем не стесняясь, всегда был готов принимать нужные меры. [Пользу
от сего я испытал собственным опытом. Двадцать пять лет я проводил
время в праздности, а имения мои были так устроены, как дай бог всякому. Не оттого ли, что я всегда имел нужный досуг? [Прим. автора проекта.]]
С своей стороны, скажу более: не одну, а несколько точек всякий раз ставить не мешало бы. И не непременно после реформы, но и в другое, свободное
от реформ,
время.
Посему, как в президенты де сиянс академий, так и в члены оных надлежит избирать благонадежных и вполне свежих людей из местных помещиков, кои в юности в кадетских корпусах образование получили, но
от времени все позабыли.
и 2)
От времени до
времени требовать
от обывателей представления сочинений на тему:"О средствах к совершенному наук упразднению, с таким притом расчетом, чтобы
от сего государству ущерба не произошло и чтобы оное, и по упразднении наук, соседей своих в страхе содержало, а
от оных почитаемо было, яко всех просвещением превзошедшее".
Что касается прочего, то оное объявится тогда, когда де сиянс академии, в новом своем виде, по всему лицу российския державы действие возымеют. Теперь же присовокупляю, что ежели потребуется
от меня мнение насчет мундиров или столовых денег, то я во всякое
время дать оное готов".
И что ж? через какие-нибудь полчаса и Прокоп и Пырков сидели за одним столом и дружелюбнейшим образом чокались, что, впрочем, не мешало Прокопу,
от времени до
времени, язвить...
Прокоп постарел, поседел и осунулся. Он глядел исподлобья, но когда, по
временам, вскидывал глаза, то
от них исходил какой-то хищный, фальшивый блеск. Что-то среднее между"убью!"и"боюсь!" — виделось в этих глазах.
Я гнал
от себя эту ужасную мысль, но в то же
время чувствовал, что сколько я ни размышляю, а ни к каким положительным результатам все-таки прийти не могу. И то невозможно, и другое немыслимо, а третье даже и совсем не годится. А между тем факт существует! Что же, наконец, такое?
— Впрочем,
от тебя скрываться нечего, — наконец сказал он, — с некоторого
времени здесь образовалось общество, под названием"Союз Пенкоснимателей"… но ради бога, чтоб это осталось между нами!
Мы понимали, что он относится к своему занятию вполне объективно, что он резко отделяет свое внутреннее"я"
от того горького дела, к которому прицепила его судьба, отделяет настолько же, насколько отделял себя в те
времена каждый молодой либерал-чиновник
от службы в департаментах и канцеляриях, которые он всякое утро посещал.
— Вот, говорят,
от губернаторов все отошло: посмотрели бы на нас — у нас-то что осталось! Право, позавидуешь иногда чиновникам. Был я намеднись в департаменте — грешный человек, все еще поглядываю, не сорвется ли где-нибудь дорожка, — только сидит их там, как мух в стакане. Вот сидит он за столом, папироску покурит, ногами поболтает, потом возьмет перо, обмакнет, и чего-то поваракает; потом опять за папироску возьмется, и опять поваракает — ан времени-то, гляди, сколько ушло!
— Пристанищев у нас нет никаких — оттого и
времени праздного много. А и дело навернется — тоска на него глядеть! Отвыкли. Все тоска! все тоска! а
от тоски, известно, одно лекарство: водка. Вот мы и жрем ее, чтобы, значит,
время у нас свободнее летело.
— Не скрою
от вас, — говорил Нагибин, — я смотрю на свою роль несколько иначе, нежели рутинеры прежнего
времени. Я миротворец, медиатор, благосклонный посредник — и больше ничего. Смягчать раздраженные страсти, примирять враждующие стороны, наконец, показывать блестящие перспективы вот как я понимаю мое назначение! Or, je vous demande un peu, s'il y a quelque chose comme un bon diner pour apaiser les passions! [А, скажите, есть ли что-либо лучше, чем добрый обед, чтобы утишить страсти!]
На стульях развешаны мои дворянские мундиры, старые сюртуки, фраки, панталоны, совершенно так, как во
время просушки летом на солнце
от моли; на столе стоят банки с вареньем и соленьем, бутылки с наливкой и бутыль листовки, которую я охотнее других водок пивал при жизни.
Но так как в газетах
от времени до
времени помещалась официозная заметка, извещавшая, что на днях последовало в законодательном порядке утверждение штатов византийской контрольной палаты, то даже сам И. С. Аксаков согласился до поры до
времени молчать об этом предмете, дабы, с одной стороны, яе волновать бесплодным лиризмом общественного мнения, а с другой стороны развязать правительству руки, буде оно, в самом деле, намерено распространить на весь юговосток Европы действие единства касс…
Кроме этой похлебки, она ничего не знает, и, уж конечно, тот потратил бы даром
время, кто предпринял бы труд вразумить ее, что между правом первородства и чечевичною похлебкой существует известная связь, которая скорее последнюю ставит в зависимость
от первого, нежели первое
от последней.
То было
время, когда и покаявшиеся и простившие слились в одних общих объятиях, причем первые, в знак возвращения к лучшим чувствам, сделали на двугривенный уступок и, очистив себя этим путем
от скверны прошлого, получили даровые билеты на вход в святилище нового дела.
Говоря это, я чувствовал, что лицо мое горит
от стыда, ибо я сам очень хорошо сознавал, что слова мои — кимвал бряцающий, а советы — не больше, как подбор пустых и праздных слов. Увы! я и сам не делатель, а только политик! К счастью, однако ж, Петр Иваныч не заметил моего смущения: он сам в это
время поник головой и горькую думу думал.