Неточные совпадения
Пробовали было они поначалу, когда деньги еще кой-какие водились, на
свой капитал торговать, да нет,
не спорится!
Да только засвистал
свою любимую „При дороженьке стояла“, а как был чувствителен и
не мог эту песню без слез слышать, то и прослезился немного. После я узнал, что он и впрямь велел сотским тело-то на время в овраг куда-то спрятать.
— Ка-а-к! ты подкупать меня! да разве я фальшивую присягу-то принял! душе, что ли, я
своей ворог, царствия небесного
не хочу!
— Ты, говорит, думаешь, что я и впрямь с ума спятил, так нет же, все это была штука. Подавай, говорю, деньги, или прощайся с жизнью; меня, говорит, на покаянье пошлют, потому что я
не в
своем уме — свидетели есть, что
не в
своем уме, — а ты в могилке лежать будешь.
А ведь и дел-то он тех в совершенстве
не знал, о которых его сиятельству докладывал, да на остроумие
свое понадеялся, и
не напрасно.
— А я, ваше благородие, с малолетствия по
своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих со зверьми дикиими, в пустынях жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить
не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких
не имею.
Дмитрий Борисыч очень хорошо знал, что начальство
не только разрешает, но даже поощряет невинные занятия, и потому
не мешал предаваться им малолетным членам
своего семейства.
Когда Дмитрий Борисыч совершенно прочухался от
своего сновидения, он счел долгом пригласить к себе на совет старшего из пятерых полицейских, Алексеева, который,
не без основания, слыл в городе правою рукой городничего.
— Это правда, Кшецынский, правда, что ты ничего
не видишь!
Не понимаю, братец, на что у тебя глаза! Если б мне
не была известна твоя преданность… если б я
своими руками
не вытащил тебя из грязи — ты понимаешь: «из грязи»?.. право, я
не знаю… Что ж, спрашивал что-нибудь городничий?
За обедом Кшецынский
не осмеливался оставить на
своей тарелке нож и вилку, потому что Федор, без церемонии, складывал их тут же к нему на скатерть.
Между тем для Дмитрия Борисыча питие чая составляло действительную пытку. Во-первых, он пил его стоя; во-вторых, чай действительно оказывался самый горячий, а продлить эту операцию значило бы сневежничать перед его высокородием, потому что если их высокородие и припускают, так сказать, к
своей высокой особе, то это еще
не значит, чтоб позволительно было утомлять их зрение исполнением обязанностей, до дел службы
не относящихся.
Живоглотом он прозван по той причине, что, будучи еще в детстве и обуреваемый голодом, которого требованиям
не всегда мог удовлетворить его родитель, находившийся при земском суде сторожем, нередко блуждал по берегу реки и вылавливал в ней мелкую рыбешку, которую и проглатывал живьем, твердо надеясь на помощь божию и на чрезвычайную крепость
своего желудка, в котором, по собственному его сознанию, камни жерновые всякий злак в один момент перемалывали.
В прошлом месяце, прибыв на ярмонку в село Березино, что на Новом, сей лютый зверь, аки лев рыкаяй и преисполнившись вина и ярости, избил беспричинно всех торгующих, и дотоле
не положил сокрушительной десницы
своей, доколе
не приобрел по полтине с каждого воза…
— Но я, однако, принял
свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего
не хочу, чтоб была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг такая неприятность! Головы найти
не могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
Кроме того, есть еще тайная причина, объясняющая наше нерасположение к проезжему народу, но эту причину я могу сообщить вам только под величайшим секретом: имеются за нами кой-какие провинности, и потому мы до смерти
не любим ревизоров и всякого рода любопытных людей, которые любят совать
свой нос в наше маленькое хозяйство.
Вслед за сим в мою комнату ввалилась фигура высокого роста, в дубленом овчинном полушубке и с огромными седыми усами, опущенными вниз. Фигура говорила очень громким и выразительным басом, сопровождая
свои речения приличными жестами. Знаков опьянения
не замечалось ни малейших.
— А уж чего, кажется, я
не делал! Телом торговал-с! собственным
своим телом — вот как видите…
Не вывезла!
не вывезла шельма-кривая!
— Теперь? ну, теперь-то мы
свои делишки поправим! В Крутогорск, батюшка, едем, в Крутогорск! в страну, с позволения сказать, антропофагов, страну дикую, лесную! Нога, сударь, человеческая там никогда
не бывала, дикие звери по улицам ходят! Вот-с мы с вами в какую сторонушку запропастились!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я, знаете, человек военный, долго
не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все
свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко и до места.
Но Прошка
не являлся. Живновский повторил
свой припев уже с ожесточением. Прошка явился.
На другой день, когда я проснулся, его уже
не было; станционный писарь сообщил мне, что он уехал еще затемно и все спешил: «Мне, говорит, пора; пора, брат, и делишки
свои поправить». Показывал также ему
свой бумажник и говорил, что «тут, брат, на всю жизнь; с этим, дружище, широко
не разгуляешься!..»
Баталионный командир, охотно отдающий справедливость всему великому, в заключение
своих восторженных панегириков об нем всегда прибавляет: «Как жаль, что Порфирий Петрович ростом
не вышел: отличный был бы губернатор!» Нельзя сказать также, чтоб и во всей позе Порфирия Петровича было много грации; напротив того, весь он как-то кряжем сложен; но зато сколько спокойствия в этой позе! сколько достоинства в этом взоре, померкающем от избытка величия!
И
не то чтобы он подал вам какие-нибудь два пальца или же сунул руку наизнанку, как делают некоторые, — нет, он подает вам всю руку, как следует, ладонь на ладонь, но вы ни на минуту
не усумнитесь, что перед вами человек, который имел бы полное право подать вам один
свой мизинец.
Он
не прочь иногда пошутить и сострить, но эта шутка никого
не компрометирует; напротив того, она доказывает только, что Порфирий Петрович вполне благонамеренный человек: и мог бы напакостить, но
не хочет пользоваться
своим преимуществом.
Он ласково беседует со всеми,
не роняя, однако же,
своего достоинства и стараясь прильнуть к губернским тузам.
Вообще, он старается руководить
своего партнера более взорами и телодвижениями; если же партнер так туп (и это бывает), что разговора этого
не понимает, то оставляет его на произвол судеб, употребив, однако ж, наперед все меры к вразумлению несчастного.
Папа Порфирия Петровича был сельский пономарь; maman — пономарица. Несомненно, что герою нашему предстояла самая скромная будущность, если б
не одно обстоятельство. Известно, что в древние времена по селам и весям нашего обширного отечества разъезжали благодетельные гении, которые замечали природные способности и необыкновенное остроумие мальчиков и затем, по влечению
своих добрых сердец, усердно занимались устройством судеб их.
Наклонит он
свою распаленную голову, чтобы испить от моря житейского, но — о чудо! — перед ним уж
не море, а снежный сумет, да такой-то в нем снег мягкий да пушистый, что только любо старику.
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, — отвечал он, слегка приседая, — осмелюсь доложить, что уж я сызмальства в этом прискорбии находился, формуляр
свой, можно сказать, весь измарал-с. Чувства у меня, ваше превосходительство, совсем
не такие-с,
не то чтоб к пьянству или к безобразию, а больше отечеству пользу приносить желаю. Будьте милостивы, сподобьте принять в канцелярию вашего превосходительства. Его превосходительство взглянули благосклонно.
— Виноват, — говорит, — Семен Акимыч,
не погубите! Я, то есть, единственно по сердоболию; вижу, что дама образованная убивается, а оне… вот и письма-с!.. Думал я, что оне одним это разговором, а теперь видел сам,
своими глазами видел!..
Провинция странная вещь, господа! и вы, которые никогда
не выставляли из Петербурга
своего носа, никогда ни о чем
не помышляли, кроме паев в золотых приисках и акций в промышленных предприятиях,
не ропщите на это!
Но и тут он остался верен себе;
не влюбился сдуру в первую встречную юбку,
не ходил, как иной трезор, под окнами
своей возлюбленной.
Денег ему
не нужно было —
своих девать некуда — ему нужна была в доме хозяйка, чтоб и принять и занять гостя умела, одним словом, такая, которая соответствовала бы тому положению, которое он заранее мысленно для себя приготовил.
Не боялся он также, что она выскользнет у него из рук; в том городе, где он жил и предполагал кончить
свою карьеру,
не только человека с живым словом встретить было невозможно, но даже в хорошей говядине ощущалась скудость великая; следовательно, увлечься или воспламениться было решительно нечем, да притом же на то и ум человеку дан, чтоб бразды правления
не отпускать.
Усладительно видеть его летом, когда он, усадив на длинные дроги супругу и всех маленьких Порфирьичей и Порфирьевн, которыми щедро наделила его природа, отправляется за город кушать вечерний чай. Перед вами восстает картина Иакова, окруженного маленькими Рувимами, Иосиями,
не помышляющими еще о продаже брата
своего Иосифа.
Там, на лоне матери-природы, сладко отдохнуть ему от тревог житейских, сладко вести кроткую беседу с
своею чистою совестью, сладко сознать, что он — человек, казенных денег
не расточающий,
свои берегущий, чужих
не желающий.
Когда ее папа, князь Лев Михайлович, старичок весьма почтенный, но совершенно
не посвященный в тайны женского сердца, шутя называет ее
своею Антигоной [19], то на губах ее, силящихся изобразить приятную улыбку, образуется нечто кислое, сообщающее ее доброму лицу довольно неприятное выражение.
Таким образом, и княжна очень скоро начала находить весьма забавным, что, например, вчерашнюю ночь Иван Акимыч, воротясь из клуба ранее обыкновенного,
не нашел дома
своей супруги, вследствие чего произошла небольшая домашняя драма, по-французски называемая roman intime, [интимный роман (франц.).] а по-русски потасовкой, и оказалось нужным содействие полиции, чтобы водворить мир между остервенившимися супругами.
Княжна знала, какое количество ваты истребляет Надежда Осиповна, чтоб сделать
свой бюст роскошным; знала, что Наталья Ивановна в грязь полезет, если видит, что там сидит мужчина; что Петр Ермолаич только до обеда бывает человеком, а после обеда, вплоть до другого утра,
не годится; что Федору Платонычу вчерашнего числа прислал полорецкий городничий свежей икры в презент; что Вера Евлампьевна, выдавая замуж
свою дочь, вызывала зачем-то окружных из уездов.
Она беспрестанно говорила об этих милых бедных и называла их
не иначе, как
своими сиротками.
Она
не имела времени или
не дала себе труда подумать, что такие люди, если они еще и водятся на белом свете, высоко держат голову и гордо выставляют
свой нахальный нос в жертву дерзким ветрам, а
не понуривают ее долу, как это делал Техоцкий.
Иногда ей удавалось встречать там Техоцкого, и хотя, по
своему положению в губернском свете, она
не могла ни говорить, ни танцевать с ним, но в эти вечера она была вполне счастлива.
Юные коллежские регистраторы и канцелярские чиновники избирали его
своим конфидентом в сердечных случаях, потому что он по преимуществу был муж совета. Хотя бури жизни и порастрепали несколько его туалет, но никто
не мог дать более полезного наставления насчет цвета штанов, который мог бы подействовать на сердце женщины с наиболее сокрушительною силой…
Что эта встреча была с ее стороны
не преднамеренная — доказательством служит то, что ей сделалось дурно, как только Техоцкий предстал пред глазами ее во всем блеске
своей новой пары.
Княжна даже
не глядела на
своего обожателя; она вся сосредоточилась в себе и смотрела совсем в другую сторону.
Мне кажется, что только горькая необходимость заставила ее сделать
свой дом"приятным", — необходимость, осуществившаяся в лице нескольких дочерей, которые, по достаточной зрелости лет, обещают пойти в семена, если в самом непродолжительном времени
не будут пристроены.
Душа начинает тогда без разбора и без расчета выбрасывать все
свои сокровища; иногда даже и привирает, потому что когда дело на откровенность пошло, то
не приврать точно так же невозможно, как невозможно
не наесться до отвала хорошего и вкусного кушанья.
— Ведь вы знаете, entre nous soit dit, [между нами говоря (франц.)] что муж ее… (Марья Ивановна шепчет что-то на ухо
своей собеседнице.) Ну, конечно, мсьё Щедрин, как молодой человек… Это очень понятно! И представьте себе: она, эта холодная, эта бездушная кокетка, предпочла мсье Щедрину — кого же? — учителя Линкина! Vous savez?.. Mais elle a des instincts, cette femme!!! [Знаете?.. Ведь эта женщина
не без темперамента!!! (франц.)]
— Еще бы! — отвечает Марья Ивановна, и голос ее дрожит и переходит в декламацию, а нос, от душевного волнения, наполняется кровью, независимо от всего лица, как пузырек, стоящий на столе, наполняется красными чернилами, — еще бы! вы знаете, Анфиса Петровна, что я никому
не желаю зла — что мне? Я так счастлива в
своем семействе! но это уж превосходит всякую меру! Представьте себе…
Что касается до главы семейства, то он играет в
своем доме довольно жалкую роль и значением
своим напоминает того свидетеля, который, при следствии, на все вопросы следователя отвечает: запамятовал,
не знаю и
не видал.