Неточные совпадения
Но вот долетают до вас звуки колоколов, зовущих ко всенощной; вы еще далеко от города, и звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула, как будто весь воздух полон чудной музыки, как будто все вокруг вас
живет и дышит; и если вы когда-нибудь были ребенком, если у вас было детство, оно
с изумительною подробностью встанет перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность, все верованья, вся эта милая слепота, которую впоследствии рассеял опыт и которая так долго и так всецело утешала ваше существование.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел. Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет
с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а так, равнодушествует, будто не замечает.
— А я, ваше благородие,
с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих со зверьми дикиими, в пустынях
жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
— Так-с; ну, а я отставной подпоручик Живновский… да-с! служил в полку — бросил;
жил в имении — пропил! Скитаюсь теперь по бурному океану жизни, как челн утлый, без кормила, без весла…
— Драться я, доложу вам, не люблю: это дело ненадежное! а вот помять, скомкать этак мордасы — уж это наше почтение, на том стоим-с. У нас, сударь, в околотке помещица
жила, девица и бездетная, так она истинная была на эти вещи затейница. И тоже бить не била, а проштрафится у ней девка, она и пошлет ее по деревням милостыню сбирать; соберет она там куски какие — в застольную: и дворовые сыты, и девка наказана. Вот это, сударь, управление! это я называю управлением.
Не боялся он также, что она выскользнет у него из рук; в том городе, где он
жил и предполагал кончить свою карьеру, не только человека
с живым словом встретить было невозможно, но даже в хорошей говядине ощущалась скудость великая; следовательно, увлечься или воспламениться было решительно нечем, да притом же на то и ум человеку дан, чтоб бразды правления не отпускать.
И в самом деле, как бы ни была грязна и жалка эта жизнь, на которую слепому случаю угодно было осудить вас, все же она жизнь, а в вас самих есть такое нестерпимое желание
жить, что вы
с закрытыми глазами бросаетесь в грязный омут — единственную сферу, где вам представляется возможность истратить как попало избыток жизни, бьющий ключом в вашем организме.
— Хорошо вам на свете
жить, Николай Тимофеич, — говорит со вздохом Петр Федорыч, — вот и в равных
с вами чинах нахожусь, а все счастья нет.
По лесу летает и поет больше птица ворона, издавна живущая в разладе
с законами гармонии, а над экипажем толпятся целые тучи комаров, которые до такой степени нестерпимо жужжат в уши, что, кажется, будто и им до смерти надоело
жить в этой болотине.
Если б большая часть этого потомства не была в постоянной отлучке из дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три такие избы; но
с Прохорычем
живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
— Что станешь
с ним, сударь, делать! Жил-жил, все радовался, а теперь вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего еще я, сударь, боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А ну, как он в ту пору, получивши деньги-то, отцу вдруг скажет:"Я, скажет, папынька, много вами доволен, а денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон пошел!
— Уговорила меня, сударь, к себе тутошняя одна помещица к ней переселиться:"
Живите, говорит, при мне, душенька Марья Петровна, во всем вашем спокойствии; кушать, говорит, будете
с моего стола; комната вам будет особенная; платьев в год два ситцевых и одно гарнитуровое, а занятия ваши будут самые благородные".
Прожила я таким родом и у Дарьи Григорьевны три года
с лишком и обиды для себя никакой от них не видала.
Живновский. Однако
жив самом деле сиятельный-то князь что-то долго поворачивается! У меня, значит, и в животе уж дрожки проехали — не мешало бы, знаете, выпить и закусить… А вы, чай,
с Настоем Ерофеичем тоже знакомы?
Хоробиткина (так же и кобенясь). Я
живу с мужем у Федосьи Петровны… вдова такая есть…
Живновский. Надо, надо будет скатать к старику; мы
с Гордеем душа в душу
жили… Однако как же это? Ведь Гордею-то нынче было бы под пятьдесят, так неужто дедушка его до сих пор на службе состоит? Ведь старику-то без малого сто лет, выходит. Впрочем, и то сказать, тогда народ-то был какой! едрёный, коренастый! не то что нынче…
Только вот, сударь, чудо какое у нас тут вышло: чиновник тут — искусственник, что ли, он прозывается — «плант, говорит, у тебя не как следственно ему быть надлежит», — «А как, мол, сударь, по-вашему будет?» — «А вот, говорит, как: тут у тебя, говорит, примерно, зал состоит, так тут, выходит, следует…
с позволенья сказать…» И так, сударь, весь плант сконфузил, что просто выходит,
жить невозможно будет.
Рыбушкин (поет). Во-о-озле речки, возле мосту
жил старик…
с ссстаррухой… Дда;
с ссстаррухой… и эта старруха, чтоб ее черти взяли… (Боброву.) Эй ты, пошел вон!
Нам, Савва Семеныч, без барышов быть невозможно-с, наше дело коммерческое: тем только и
живешь, что оборотишься не столько капиталом, сколько изворотцем-с.
Вот-с хошь бы их тятенька; грех сказать, они человек почтенный, а только это сущая истина, что они целовальника-то сожгли да
с тех пор и
жить зачали.
А ну-ка, паренек, вот ты востёр больно; расскажи-кась нам, как это нам
с тобой, в малолетствии без отца-матери век
прожить, в чужих людях горек хлеб снедаючи, рукавом слезы утираючи?..
Ижбурдин. А кто его знает! мы об таком деле разве думали? Мы вот видим только, что наше дело к концу приходит, а как оно там напредки выдет — все это в руце божией… Наше теперича дело об том только думать, как бы самим-то нам в мире
прожить, беспечальну пробыть. (Встает.) Одначе, мы
с вашим благородием тутотка забавляемся, а нас, чай, и бабы давно поди ждут… Прощенья просим.
Что нужды, что подготовительные работы к ним смочены слезами и кровавым потом; что нужды, что не одно, быть может, проклятие сорвалось
с уст труженика, что горьки были его искания, горьки нужды, горьки обманутые надежды: он
жил в это время, он ощущал себя человеком, хотя и страдал…
— Так-то, — шамкает дедушка, — так-то вот, детки, стар, стар, а все
пожить хочется… Все бы хоть годиков
с десяток протянул, право-ну!
Надо
пожить между них, в этом безобразии, вот как мы
с вами
живем, побывать на всех этих сходках, отведать этой яичницы — тогда другое запоешь. Самобытность! просвещение! Скажите на милость, зачем нам тревожить их? И если они так любят отдыхать, не значит ли это que le sommeil leur est doux? [что сон им сладок? (франц.)]
Жили муж
с женой,
жили лет пять мирно и согласно.
— Рекомендую вам! Иван Семеныч Фурначев, сын статского советника Семена Семеныча Фурначева [60], который, двадцать лет
живя с супругой, не имел детей, покуда наконец, шесть лет тому назад, не догадался съездить на нижегородскую ярмарку. По этому-то самому Иван Семеныч и слывет здесь больше под именем антихриста… А что, Иван Семеныч, подсмотрел ты сегодня после обеда, как папка деньги считает?
— Если вы
поживете в провинции, то поймете и убедитесь в совершенстве, что самая большая польза, которую можно здесь сделать, заключается в том, чтобы делать ее как можно меньше.
С первого раза вам это покажется парадоксом, но это действительно так.
— Нет еще, княжна, — отвечал Корепанов, — Николай Иваныч покамест более познакомился со мной, нежели
с здешним обществом… Впрочем, здешнее общество осязательно изобразить нельзя: в него нужно самому втравиться, нужно самому
пожить его жизнью, чтоб узнать его. Здешнее общество имеет свой запах, а свойство запаха, как вам известно, нельзя объяснить человеку, который никогда его не обонял.
Прошло уж лет пятнадцать
с тех пор, как мы не видались, и я совершенно нечаянно, находясь по службе в Песчанолесье, узнал, что Лузгин
живет верстах в двадцати от города в своей собственной усадьбе.
— Неужели же ты
с тех пор, как мы расстались,
жил все в деревне?
— Нельзя, Пашенька! Они вот в Крутогорск поедут, его превосходительству насплетничают, что, мол, вот, ваше превосходительство,
живет на свете господин Буеракин — опаснейший человек-с, так не худо бы господина Буеракина сцапцарапать-с."Что ж, — скажет его превосходительство, — если он подлинно опасный, так спапцарапать его таперича можно".
Третий субъект был длинный и сухой господин. Он нисколько не обеспокоился нашим приходом и продолжал лежать. По временам из груди его вырывались стоны, сопровождаемые удушливым кашлем, таким, каким кашляют люди, у которых, что называется, печень разорвало от злости, а в
жилах течет не кровь, а желчь, смешанная
с оцтом.
— Ничего-с, ваше высокоблагородие,
живем по малости-с вашими молитвами, — отвечал он, тупо улыбаясь и отставляя руку, как бы декламируя.
Жили у нас, ваше благородие, в городе барышни, а мы у них в кучерах наймовались;
жили старушки смирно, богу молились, капитал сберегали-с…
Только вот и думаем мы, что
живут, дескать, это барышни, а и душа-то, мол, в них куриная, а капиталами большими владеют-с.
Свищут ей ветры прямо в лицо, дуют буйные сзаду и спереду… Идет Аринушка, не шатается, лопотинка [Лопотинка — одежда. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] у ней развевается, лопотинка старая-ветхая, ветром подбитая, нищетою пошитая… Свищут ей ветры: ходи, Аринушка, ходи, божья рабынька, не ленися,
с убожеством своим обживися; глянь, кругом добрые люди
живут,
живут ни тошно, ни красно, а хлеб жуют не напрасно…
— А что господа? Господа-то у них, может, и добрые, да далече
живут, слышь. На селе-то их лет, поди, уж двадцать не чуть; ну, и прокуратит немец, как ему желается. Года три назад, бают, ходили мужики жалобиться, и господа вызывали тоже немца — господа, нече сказать, добрые! — да коли же этака выжига виновата будет! Насказал, поди,
с три короба: и разбойники-то мужики, и нерадивцы-то! А кто, как не он, их разбойниками сделал?
Да вот
с той поры и сижу, братец ты мой, в эвтим месте, в остроге каменном, за решетками за железными, живу-поживаючи, хлеб-соль поедаючи, о грехах своих размышляючи… А веселое, брат, наше житье — право-ну!"
Помню я свое детство, помню и родителя, мужа честна и праведна;
жил он лет
с семьдесят,
жил чисто, как младенец, мухи не изобидел и многая возлюбил…
Он меня согрел и приютил.
Жил он в то время
с учеником Иосифом — такой, сударь, убогонький, словно юродивый. Не то чтоб он старику служил, а больше старик об нем стужался. Такая была уж в нем простота и добродетель, что не мог будто и
жить, когда не было при нем такого убогонького, ровно сердце у него само пострадать за кого ни на есть просилось.
Человек их было
с десяток и
жили все от Асафа неподалечку: у кого в двух, у кого в трех верстах кельи были.
— По предмету о совращении, так как по здешнему месту это, можно сказать, первый сюжет-с… Вашему высокоблагородию, конечно, небезызвестно, что народ здесь
живет совсем необнатуренный-с, так эти бабы да девки такое на них своим естеством влияние имеют, что даже представить себе невозможно… Я думал, что ваше высокоблагородие прикажете, может, по совокупности…
— Подь, чего стыдиться-то! подь, касатка, — барин доброй! Мы здесь, ваше благородие, в дикости
живем, окроме приказных да пьяного народу, никого не видим… Было и наше времечко! тоже
с людьми важивались; народ всё чистый, капитальный езживал… ну и мы, глядя на них, обхождения перенимали… Попроси, умница, его благородие чайком.
Только вот-с купец-от, объявивши Мавре Кузьмовне, что такого-то они архиерея для себя добыли, все, знаете, настаивает, чтоб
жить ему в здешнем месте.
— Как не живы —
живут; только один-от, на старости лет, будто отступился, стал вино пить, табак курить; я, говорит, звериному образу подражать не желаю, а желаю, говорит,
с хорошими господами завсегда компанию иметь; а другой тоже прощенья приезжал ко мне сюда просить, и часть мою, что мне следовало, выдал, да вот и племянницу свою подарил… я, сударь, не из каких-нибудь…
Жила я у ней в послушанье
с десятого годка и до самой их кончины: строгая была мать.
— Чтой-то, матушка, будто уж смиренной Варсонофии не припомните? чай, не день и не два
с вами
жили.
—
Жила я таким родом до шестнадцати годков. Родитель наш и прежде каждый год
с ярмонки в скиты езживал, так у него завсегда
с матерями дружба велась. Только по один год приезжает он из скитов уж не один, а
с Манефой Ивановной — она будто заместо экономки к нам в дом взята была. Какая она уж экономка была, этого я доложить вашему благородию не умею…
Дочь моя Варвара, точно, ушла от меня в скиты своею охотой и
с моего благословения, и
жила там в обители у игуменьи Магдалины, которая ныне мещанкой в городе
С *** приписана и зовется Маврой Кузьмовной.