Неточные совпадения
Слово за словом, купец видит, что шутки тут плохие, хочь и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи, ну, и дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в воде потыкали, и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам
скажу, на угощенье, когда уж
были мы все
выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело
было; верите ли, так обозлилась борода, что даже закоченел весь!
Мечется Фейер как угорелый, мечется и день и другой —
есть рыба, да все не такая, как надо: то с рыла вся в именинника вышла,
скажут: личность; то молок мало, то пером не выходит, величественности настоящей не имеет.
— Ну так то-то же! —
сказал Дмитрий Борисыч и хотел
было погрозить пальцем, по подобию его высокородия, но, должно
быть, не изловчился, потому что Алексеев засмеялся.
Ну, если да они
скажут, что «я, дескать, с такими канальями хлеба
есть не хочу!» — а этому ведь бывали примеры.
— Да ты попробуй прежде,
есть ли сахар, —
сказал его высокородие, — а то намеднись, в Окове, стряпчий у меня целых два стакана без сахару
выпил… после уж Кшецынский мне это рассказал… Такой, право, чудак!.. А благонравный! Я, знаешь, не люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у меня главное, чтоб
был человек благонравен и предан… Да ты, братец, не торопись, однако ж, а не то ведь язык обожжешь!
Между тем для Дмитрия Борисыча питие чая составляло действительную пытку. Во-первых, он
пил его стоя; во-вторых, чай действительно оказывался самый горячий, а продлить эту операцию значило бы сневежничать перед его высокородием, потому что если их высокородие и припускают, так
сказать, к своей высокой особе, то это еще не значит, чтоб позволительно
было утомлять их зрение исполнением обязанностей, до дел службы не относящихся.
— То
есть, кроме этой головы… Эта, братец, голова, я тебе
скажу… голова эта весь сегодняшний день мне испортила… я, братец, Тит; я, братец, люблю, чтоб у меня тово…
— Но я, однако, принял свои меры! Я
сказал Маремьянкину, что знать ничего не хочу, чтоб
была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг такая неприятность! Головы найти не могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
— Дда-с; это на всю жизнь! —
сказал он торжественно и с расстановкой, почти налезая на меня, — это, что называется, на всю жизнь! то
есть, тут и буар, и манже, и сортир!.. дда-с; не красна изба углами, а впрочем, и пирогов тут не много найдется… хитро-с!
— Но, однако ж, воротясь, задал-таки я Сашке трезвону: уповательно полагать должно, помнит и теперь… Впрочем, и то
сказать, я с малолетства такой уж прожектер
был. Голова, батюшка, горячая; с головой сладить не могу! Это вот как в критиках пишут, сердце с рассудком в разладе — ну, как засядет оно туда, никакими силами оттуда и не вытащишь: на стену лезть готов!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец,
есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как
сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко и до места.
Баталионный командир, охотно отдающий справедливость всему великому, в заключение своих восторженных панегириков об нем всегда прибавляет: «Как жаль, что Порфирий Петрович ростом не вышел: отличный
был бы губернатор!» Нельзя
сказать также, чтоб и во всей позе Порфирия Петровича
было много грации; напротив того, весь он как-то кряжем сложен; но зато сколько спокойствия в этой позе! сколько достоинства в этом взоре, померкающем от избытка величия!
По тринадцатому году отдали Порфирку в земский суд, не столько для письма, сколько на побегушки приказным за водкой в ближайший кабак слетать. В этом почти единственно состояли все его занятия, и, признаться
сказать не красна
была его жизнь в эту пору: кто за волоса оттреплет, кто в спину колотушек надает; да бьют-то всё с маху, не изловчась, в такое место, пожалуй, угодит, что дух вон. А жалованья за все эти тиранства получал он всего полтора рубля в треть бумажками.
Задаром-с, совсем задаром, можно
сказать, из уважения к вам, что как вы мои начальники
были, ласкали меня — ну, и у нас тоже не бесчувственность, а чувство в сердце обитает-с.
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, — отвечал он, слегка приседая, — осмелюсь доложить, что уж я сызмальства в этом прискорбии находился, формуляр свой, можно
сказать, весь измарал-с. Чувства у меня, ваше превосходительство, совсем не такие-с, не то чтоб к пьянству или к безобразию, а больше отечеству пользу приносить желаю.
Будьте милостивы, сподобьте принять в канцелярию вашего превосходительства. Его превосходительство взглянули благосклонно.
Чин у Порфирия Петровича
был уж изрядный, женился он прилично; везде принят, обласкан и уважен; на последних выборах единогласно старшиной благородного собрания выбран; губернатор у него в доме бывает:
скажите на милость, ну, след ли такой, можно
сказать, особе по уши в грязи барахтаться!
Несмотря на всю грубость и, так
сказать, вещественность этой лести, княжна поддалась ей: до того в ней развита
была потребность фимиамов.
Княжна мгновенно, так
сказать гальванически,
была посвящена во псе мелочи губернской закулисной жизни.
Если бы nous autres [мы (франц.).] не спешили навстречу de loutes les misères, [всем бедствиям (франц.).] которые точат, oui qui rongent — e'est le mot [да, которые точат — это подходящее слово (франц.).] — наше бедное общество, можно ли
было бы
сказать, что мы исполнили наше назначение?
Его сиятельство, откровенно
сказать,
был вообще простоват, а в женских делах и ровно ничего не понимал. Однако он притворился, будто об чем-то думает, причем физиономия его приняла совершенно свиное выражение, а руки как-то нескладно болтались по воздуху.
— Ты
сказал: становым — хорошо! Следовательно, и действуй таким манером, чтоб
быть тебе становым. А если, брат,
будешь становым, возьми меня к себе в письмоводители! Мне, брат, что мне хлеба кусок да место на печке! я брат, спартанец! одно слово, в шкапу три месяца выжил!
Тут начинается шепот, который заключается словами:"Ну,
скажите на милость!"И должно
быть, в этом шепоте
есть что-то весьма сатанинское, потому что Анфиса Петровна довольна полученными сведениями выше всякого описания.
— Здравствуйте, Палагея Ивановна!
скажите, пожалуйста, отчего нищие только и
поют, что про антихриста да про муки разные?
— А добрый парень
был, — продолжает мужичок, — какова
есть на свете муха, и той не обидел, робил непрекословно, да и в некруты непрекословно пошел, даже голосу не дал, как «лоб»
сказали!
— Ну вот, этак-то ладно
будет, —
сказал он, переводя дух, — спасибо, баринушко, тебе за ласку. Грошиков-то у меня, вишь, мало, а без квасу и идти-то словно неповадно… Спасибо тебе!
— Это именно удивления достойно-с! — продолжал философствовать писарь, — сколько их тут через все лето пройдет, и даже никакой опаски не имеют! Примерно,
скажем хочь про разбойников-с; разбойник, хошь ты как хошь, все он разбойник
есть, разбойничья у него душа… но эвтому самому и называется он кровопийцею… так и разбойника даже не опасаются-с!
—
Скажу, примерно, хошь про себя, — продолжал Пименыч, не отвечая писарю, — конечно, меня господь разумением выспренним не одарил, потому как я солдат и, стало
быть, даров прозорливства взять мне неоткуда, однако истину от неправды и я различить могу… И это именно так, что бывают на свете такие угодные богу праведники и праведницы, которые единым простым своим сердцем непроницаемые тайны проницаемыми соделывают, и в грядущее, яко в зерцало, очами бестелесными прозревают!
— Да ведь одежду-то нужно
было ему как-нибудь доставать? —
сказал я.
— Да, на богомолье! то
есть, больше, как бы
сказать, для блезиру прогуляться желательно.
— Да уж я не знаю, Прохор Семеныч, как вам
сказать, а все-таки как-то лучше, как большой самовар
есть…
— Вот, милостивый государь, каким я, по неимуществу моему, грубостям подвержена, —
сказала Музовкина, нисколько не конфузясь, — конечно, по-християнски я должна оставить это втуне, но не скрою от вас, что если бы не
была я разлучена с другом моим Федором Гаврилычем, то он, без сомнения, защитил бы меня от напрасных обид…
Имела я тогда всего-навсе двадцать пять лет от роду, и, по невинности своей, ничего, можно
сказать, не понимала: не трудно после этого вообразить, каким искушениям я должна
была подвергнуться!
— Уж если
будет ваше одолжение, милостивый государь, —
сказала она, — то позвольте чашечку и мне, но без сахару, потому что я, по моим обстоятельствам, вынуждаюсь
пить вприкуску…
— Что ж, —
сказал я, —
быть может, это и к лучшему для вас, сударыня, потому что, судя по началу, едва ли вы могли ожидать чего-нибудь хорошего от Федора Гаврилыча.
Она встала с лавки, призвала на помощь всю сумму чувства собственного достоинства, какая
была у нее в распоряжении, и
сказала...
— Я не знаю, что вам угодно
сказать, Семен Иваныч, а как я никаким ремеслом не занимаюсь, — стало
быть, слова ваши ничего больше, как обида мне…
Живновский. Тут, батюшка, толку не
будет! То
есть, коли хотите, он и
будет, толк-от, только не ваш-с, а собственный ихний-с!.. Однако вы вот упомянули о каком-то «якобы избитии» — позвольте полюбопытствовать! я, знаете, с молодых лет горячность имею, так мне такие истории… знаете ли, что я вам
скажу? как посмотришь иной раз на этакого гнусного штафирку, как он с камешка на камешок пробирается, да боится даже кошку задеть, так даже кровь в тебе кипит: такая это отвратительная картина!
Живновский. У меня дело верное. Жил я, знаете, в Воронежской губернии, жил и, можно
сказать, бедствовал! Только Сашка Топорков — вот, я вам доложу, душа-то! — «скатай-ко, говорит, в Крутогорск; там, говорит, винцо тенериф
есть — так это точно мое почтение
скажешь!» — ну, я и приехал!
Этой, можно
сказать, блистательной фразе приятель мой обязан
был местом!
Живновский. Еще бы! насчет этой исполнительности я просто не человек, а огонь! Люблю, знаете, распорядиться! Ну просто, я вам вот как доложу: призови меня к себе его сиятельство и
скажи: «Живновский, не нравится вот мне эта борода (указывает на Белугина), задуши его, мой милый!» — и задушу! то
есть, сам тут замру, а задушу.
Э…
скажите, пожалуйста, мой любезный, скоро князь принимать
будет?
Живновский. Как же вот и не
сказать тут, что природа-то все премудро устроила… вот он готов бы до небес головой-то долезти, ан ему природа говорит: «Шалишь! молода, во Саксоньи не
была! изволь-ка посидеть!» Ахти-хти-хти-хти! все, видно, мы люди, все человеки!
Шифель. То
есть, Леонида Сергеича, хотите вы
сказать?
Шифель. То-то. Вы не вздумайте его по-прежнему, Разбитным называть… то
есть вы, однако ж, не подумайте, чтоб между ним и княжной… нет! а знаете, невинные этак упражнения: он вздохнет, и она вздохнет; она
скажет: «Ах, как сегодня в воздухе весной пахнет!», а он отвечает: «Да, весна обновляет человека», или что-нибудь в этом роде…
Шифель. Шалун! а зачем же
было поступать так неосторожно?.. ну, да бог милостив, как-нибудь дело устроится: князь у нас человек души необыкновенной; это, можно
сказать, ангел, а не человек…
Живновский. Надо, надо
будет скатать к старику; мы с Гордеем душа в душу жили… Однако как же это? Ведь Гордею-то нынче
было бы под пятьдесят, так неужто дедушка его до сих пор на службе состоит? Ведь старику-то без малого сто лет, выходит. Впрочем, и то
сказать, тогда народ-то
был какой! едрёный, коренастый! не то что нынче…
А
скажите, пожалуйста, не имеете ли вы в виду какой-нибудь belle châtelaine? [прекрасной хозяйки замка? (франц.)] а? ну, тогда я вам за себя не ручаюсь… les femmes, voyez-vous, c'est mon faible et mon fort en même temps… [женщины, видите ли, это в одно и то же время и моя слабость и моя сила… (франц.)] без этого я существовать не могу…
будем,
будем вас навещать!
Князь Чебылкин. Ах, да! charmé! [очень рад! (франц.)] Налетов!
скажите, пожалуйста, знакомая что-то фамилия… Кажется, что-то
было?
Разбитной. То
есть, я хотел
сказать, что ваш дом не на плановом месте выстроен?
Скажу более: не служить,
будучи дворянином, — это величайшая, постыднейшая неблагодарность против престол-отечества.